– То есть как вернуться в прошлое? Как это вообще возможно? Вы меня разыгрываете, что ли?

– Вовсе нет, – возразил настоятель, – разве я похож на шутника. Под этим монастырем находятся пещеры, одна из которых обладает особой энергией. После прочтения мной магических заклинаний выбранный человек способен пройти сквозь время и оказаться в любой эпохе.

– Прямо новая версия советского фильма «Иван Васильевич меняет профессию», – через силу пошутил Маркин, но Геле-лама не обратил на это никакого внимания.

– Решайтесь, – голос настоятеля стал железным. – Подумайте, что вас ждет впереди. А впереди со всей очевидностью маячат одиночество, жизнь на одну пенсию, отягощенная возрастными болезнями и, в конечном счете, полное забвение. Я же вам предлагаю совершенно другую жизнь, надо лишь только рискнуть. Что вы можете потерять?! Да только лишь свое серое, тоскливое существование и больше ничего. Есть ли смысл за него держаться? А здесь вы получите приключение, способное в корне изменить вашу жизнь. Вы можете погибнуть, но вероятность этого мала по сравнению с гарантированным призом после выполнения задания. Вы сейчас стоите на перекрестке судьбы, о котором так вдохновенно писали в своей диссертации, и именно сейчас решение, принимаемое вами, покажет кто вы есть на самом деле и на что способны.

Андрей сжал руками виски, чтобы как-то унять вдруг возникшую пульсацию. Голова опять начала гудеть, как-будто все поющие чаши монастыря разом переселились к нему в черепную коробку. Откуда этот настоятель все знает? Он словно рентгеновскими лучами проникает в самые темные закоулки сознания и освещает все тайные желания, которые даже сам Маркин не мог до конца осмыслить. Да и в сознании ли они? Может это бесы, обитающие в темных, мрачных глубинах бессознательного, куда доступ простым смертным категорически заказан. А настоятель как опытный дирижер машет палочкой, заставляя бесов выходить из глубин и играть свои партии.

– Кто вы, Геле-лама, на самом деле? – хриплым голосом спросил Андрей.

– Я Верховный жрец Тибета, входящий в круг Высших Неизвестных, – просто ответил Геле-лама. – Вряд ли вы понимаете, что это такое в полной мере, несмотря на ваш интерес к таким темам.

Через короткую паузу настоятель добавил:

– У вас есть право выбора и вы можете отказаться. Спустя три недели, отдохнув в Непале, вы вернетесь домой и продолжите жить своей прежней привычной жизнью. У вас также есть сутки для принятия окончательного решения.

Андрей взял чашку в руки. Чай уже остыл. Горло пересохло и хотелось пить. Он жадно сделал два больших глотка и, глядя прямо в глаза настоятелю, четко произнес:

– Мне не нужны эти сутки. Я согласен. Я знаю задачу – вернуть вам книгу. Но мне пока непонятно как это сделать.

– Об этом поговорим завтра, – Геле-лама улыбнулся. – Сегодня мне было нужно получить ваше принципиальное согласие. Завтра во второй половине дня Миран вас снова привезет ко мне и перед началом экспедиции мы обговорим все технические детали этого мероприятия. А пока отдыхайте.

Маркин хотел было задать вопрос о Леоне, но Геле-лама его опередил:

– О вашей спутнице не беспокойтесь. Миран устроит ей персональную экскурсию по Катманду. Так что она интересно и познавательно проведет время, пока вы будете находиться в развалинах Берлина в последнюю ночь войны перед немецкой капитуляцией. Посвящать Леону в это дело не нужно. Мужчина, уходящий на войну, согласие женщины на это не спрашивает, если, конечно, он мужчина.

– Хорошо сказано, Просветленный, – произнес Андрей. – Я запомню ваши слова.

В его голосе послышались те же железные нотки, что были до этого в голосе настоятеля.

– Тогда до завтра, – Геле-лама встал, давая понять, что разговор окончен.

Андрей попрощался и, выходя из комнаты, поймал себя на мысли, что он впервые назвал Геле-ламу Просветленным.

Берлин горел. Казалось, ад охватил весь город. Везде непрерывно рвались снаряды, тысячами выпускаемые из стволов танков, самоходов и пушек. Советские штурмовые группы планомерно зачищали дома и улицы от оборонявших их солдат Вермахта и ополченцев Фольксштурма.

К 29 апреля 1945 года великогерманский Третий Рейх сузился до размеров правительственного квартала, который с фанатичным упорством защищала 11 добровольческая панцергренадерская дивизия СС «Нордланд», первоначально набранная из скандинавских волонтеров. Перед началом штурма в дивизию вошли сводный батальон французов из 33 дивизии СС «Шарлемань», латышский батальон и наспех сколоченная рота испанцев, волею рока оказавшаяся в Берлине в завершающие дни войны. По иронии судьбы, последними и самыми стойкими защитниками немецкой столицы были вовсе не немцы. Ими оказались датчане, голландцы, норвежцы, шведы, французы, испанцы, латыши и еще несколько десятков солдат, имевших гражданства Англии, Швейцарии и Люксембурга.

Командовал этим разношерстным эсэсовским интернационалом бригадефюрер СС Густав Крукенберг, назначенный на должность командира дивизии «Нордланд» лично Гитлером буквально за сутки до начала огненного шквала, поглотившего Берлин.

Крукенберг разместил свой командный пункт в подземке на станции метро Штадтмитте. Там же размещался госпиталь для тяжелораненых, зона отдыха для личного состава. Крукенберг последние дни почти не спал и был сильно вымотан. Находясь на грани нервного истощения, он воспаленными от бессонницы глазами всматривался в оперативную карту города, как-будто это могло что-то изменить. Он уже не верил ни в чудо-оружие, обещанное фюрером, ни в прогнозы Геббельса о скором расколе антигитлеровской коалиции, ни в Провидение, способное каким-то неведомым образом внезапно изменить ход войны в пользу Германии. Он твердо знал, что скоро все будет кончено. С каждым новым докладом связных Крукенберг вносил изменения на карте, с беспощадной наглядностью показывающие как все меньше и меньше остается того, что нужно защищать. Последний связной сообщил, что русские при массированной поддержке артиллерии, неся существенные потери, сумели все же переправиться через Шпрее и закрепиться на другом берегу реки. Мост Мольтке остался целым, но теперь он плотно контролировался советскими передовыми подразделениями.

На столе визгливо зазвонил телефон. Крукенберг нехотя взял трубку. На том конце провода был командир личной охраны Гитлера бригадефюрер СС Вильгельм Монке.

– Через час у меня доклад фюреру. Сообщите текущую обстановку, – голос Монке в трубке телефона звучал особенно сухо.

– Русские прорвались через Шпрее и захватили плацдарм около моста Мольтке, – равнодушно отрапортовал Крукенберг. – У меня большие потери.

– Сколько вы еще сможете продержаться?

– Максимум двое суток, вряд ли дольше, – ответил Крукенберг.

– Контратакуйте, все время контратакуйте. Сбросьте русских обратно в реку, – приказным тоном сказал Монке. – Держитесь, бригадефюрер, мне больше нечего вам сказать.

– Мы держимся, – подтвердил Крукенберг. – Я вам сейчас отправлю посыльного с подписанными мной представлениями к награждению Железными крестами. Прошу вас его дождаться и передать представления в Рейхсканцелярию. Я очень надеюсь, что фюрер сегодня подпишет приказ и я смогу выдать заслуженные награды отличившимся в боях гренадерам. Это поддержит их боевой дух.

– Давайте посыльного, я жду, – Монке замолчал и через короткую паузу добавил:

– Я думаю, это будет последнее официальное награждение в Рейхе.

Крукенберг положил трубку, но ненадолго. Опять настойчиво зазвонил телефон. В этот раз был руководитель Гитлерюгенда Артур Аксман.

– Бригадефюрер, – высокопарно начал он, – я готов оказать вам содействие в рамках выполнения задачи по защите столицы Рейха. Я могу сегодня прислать вам отряд членов моей организации. Единственное, что от вас требуется, так это указать им боевые позиции и дать в руки оружие.

– Послушайте, – устало ответил Крукенберг, – я уже говорил вам, что дивизия не нуждается в подобного рода добровольцах. Мой вам совет, – оставьте мальчиков живыми. Они еще понадобятся будущей Германии.