Первостепенной функцией пирамиды, помимо сакральной, было и захоронение правителей Канила. Чтобы эти приближённые к богине люди не уходили в загробную жизнь с пустыми руками, гробницы и коридоры пирамиды заполняли статуями, украшениями и различными предметами. В годы Мировой войны, в самом еë конце Каноула была быстро взята финатами в кольцо, после чего начался планомерный захват районов города. Джасс, как назывался Сакетлэнд в те годы, сдался после тотального уничтожения западных и северных районов города. Каноула была быстро оккупирована финатами, и наиболее жестоко они обошлись с пирамидой. Многие произведения искусства, забытые сакетами во всеобщей панике, попали в руки оккупантов, и через тех попали в руки к арт-дилерам. Многочисленные статуи и фигурки оказались в музеях других государств, не желавших возвращать свои экспонаты Сакетлэнду даже после войны. Обращения в Международную организацию и многочисленные суды не увенчались успехом. Фернандесу было очень тяжело договариваться с Сакетлэндом, последний принципиально не хотел открывать храм. Последние события, связанные с Бейналлис, показали, что позиция властей была абсолютно объяснима. И всё же CIMun удалось решить этот вопрос.
Пилотам предстояло пройти серьёзное испытание: пересечь самый длинный коридор пирамиды, прозванный "позвоночником Сакетлэнда" и добраться до запечатанных сегментов, закрытых от остального мира. Прежде всего испытанием было проникновение в саму пирамиду — центральные десять ступеней пирамиды ещё при строительстве были выровнены так, что образовывали четыре стены: по сути, это чудо света состояло из усечённой пирамиды в основании, прямоугольника и классической четырёхугольной пирамиды на вершине. Примерно на уровне пятой ступени той стены, что была обращена к северу, находилась узкая щель, через которую можно было пролезть только в горизонтальном положении. Предположительно, раньше существовал большой вход, использовавшийся для доставки внутрь мумий и статуй, но он был ликвидирован после полного заполнения всех гробниц; оставили только этот труднодоступный проход, позволявший посещать пирамиду только тем, кто имел в инвентаре лестницы и верёвки. Такая мера была принята для защиты пирамиды от разграблений и, конечно же, она не очень помогла.
Более эффективной мерой была планировка пирамиды внутри. Тонкие щели среди блоков пропускали внутрь свет, и никакие факела или иные источники света здесь не устанавливались. Это подразумевало то, что ночью грабителям пришлось бы в пирамиде очень несладко. Если бы они проскользнули мимо стражников — несомненно, охранявших пирамиду день и ночь, — и проникли внутрь, свет от их факелов исходил бы наружу и обращал на себя всё внимание. Дополнительной сложностью были хитросплетения коридоров и комнат с ловушками, получившие особое название — "скелет" (по аналогии с "позвоночником"). Несколько десятков сакетских исследователей погибли, наткнувшись на ловушки в близких к входу в пирамиду комнатах. Однако чем дальше было от входа, тем меньше было ловушек — и всё дело в извилистости "позвоночника".
"Позвоночник" напоминает крайне витиеватую шахту и доказывает гениальность древних сакетских архитекторов. Эта, казалось бы, хрупкая конструкция так и не обвалилась. Начинаясь у входа в пирамиду, то есть, где-то на середине, "позвоночник" идёт резко вниз, затем влево, направо, ещё вниз, направо, вверх, направо и ещё раз вверх. Ступени "позвоночника" очень высокие, вследствие чего подъëм по нему невероятно тяжёл. Верхние этажи пирамиды были запечатаны, и только сегодня их откроют общественности. Остину Спенсеру, Алхимику, Венди Салабланке и Джеральду Грейхарту оказана честь проникнуть в последние комнаты. Только немногие, включая Кханда Фернандеса, знали, что там ничего нет. Они были вынуждены тратить драгоценное время на маскарад с превозмоганиями.
Утром у пирамиды собралось огромное количество людей. Фернандес успел нанять новую охрану, которой, на этот раз, мог без доли сомнений доверить жизнь пилотов. А вот и он сам — стоит на площади перед пирамидой в окружении папарацци и журналистов. Кханд считал их жалкими букашками, но всё равно отвечал на любые, в том числе и каверзные вопросы, с ответственностью. На шутки или иронию реагировал стандартно — полностью игнорировал. Ему надлежало сохранять имидж. У площади остановились четыре корабля, из которых в установленное время — 11:20 — вышли пилоты. Они чувствовали себя неважно после вчерашних злоключений, поскольку были ранены и вымотаны. Хуже всех себя чувствовал, как ни странно, Остин. Он и пореза не получил, но пробежал столько, что воспринял погоню за Аритоном как марафонскую дистанцию. Переживал он и по поводу Джерри, думая, что тот будет сам не свой после вчерашнего, и по поводу полиции, которая не могла не подать на них в розыск. Оказалось, что Джерри выглядел вполне нормально: не особо-то и переживал. Кханд оторвался от журналистов, чтобы поприветствовать Остина.
— Эх, мистер Спенсер, как же далеко вы продвинулись, — Кханд пожал руку своему пилоту. — Всего вчера вы были на краю, а сегодня с уверенностью идёте вперёд, готовясь подарить миру нечто возвышенное.
Кханд намекнул Остину, что бояться нечего, и все вопросы уже улажены. Однако старик недопонял его.
— На краю чего?
— На краю света, в Борее, мистер Спенсер, — объяснил ему Фернандес. — Великолепный человек! Другие пилоты хороши, но вы — особенно. Дорогие друзья, вы очень сильно недооцениваете мистера Спенсера, — он обратился к журналистам. — Верно, он скромен, но потенциал неимоверный.
— Мистер Фернандес, не надо, — смутился Остин от такой похвалы.
— Скромность — далеко не сестра таланта, мистер Фернандес. Вы представляете компанию CIMun, будьте хоть немного смелее, — попросил его Фернандес. Остин что-то пробурчал в ответ и по приставленной лестнице стал подниматься к стене пирамиды, где уже стояли Алхимик и Венди. Джеральд, стоявший сзади, прошёл мимо Фернандеса и секундно посмотрел на него. Кханд прочитал в этих глазах невиданные страх и ненависть.
Джеральд долго думал над словами Аритона и своим поступком. Ярость, бешенство превратили его в убийцу, и хотя CIMun удалось замять инцидент, сам факт насильственной смерти никто не отменял. Джерри под действием простейших провокаций сорвался и жестоко убил беззащитного, умирающего человека. Но был ли этот человек хорошим? Нет, он полностью заслуживал смерти как террорист и маньяк. Монстр, который, тем не менее, рассказал правду обо всём, что касалось отношения к Джерри со стороны CIMun. Джеральд Грейхарт, откровенно говоря, был наиболее опасным для корпорации кандидатом, и его участие в 20000 километрах нужно лишь для имитации конкуренции. Если появятся причина и возможность, его уберут сразу же. До монолога Аритона Джерри никогда даже и не задумывался об отношении к нему CIMun. Теперь всё встало на свои места. Этой ночью Джерри разговаривал по телефону со своим куратором, Августом Мадагаскаром, встревоженным произошедшим. Джерри впервые лгал, боясь раскрыть правду. Нельзя было раскрывать свои опасения никому. В том числе и самым близким.
Другие не подозревали о метаморфозах в душе Джеральда. Венди и Алхимик, например, побаивались его после жестокой сцены убийства Аритона, хотя понимали, что это была не вина самого Джерри. Также они, в отличие от него, могли доверять CIMun и спокойно смотрели в будущее, зная, что их спины прикрывает сам Кханд, который теперь становится неотъемлемой частью 20000 километров. Остин придерживался того же мнения, особенно потому, что Кханд всегда нравился ему больше, чем Аритон — миллиардеру хотя бы можно было доверять.
А вот кто заслуживал уважения больше всех остальных, так это бедолага ЭйДжей, который стоял у самого края площадки и смиренно её чистил. Теперь он, всматриваясь в великие высоты пирамиды, размышлял над тем, почему именно ему выпадала такая удача контактировать с пилотами. Наивный, он видел в этом что-то особенное и не переставал думать, не сменяя в голове темы. По правде говоря, выглядел ЭйДжей довольно скромно и непритязательно, и даже Фернандес, известный вниманием к мелочам, прошёл мимо него, не заметив. ЭйДжей хотел познакомиться и с ним, но очень боялся. Этот страшный образ не выходил из головы, поэтому лучше всего было просто о нём не вспоминать.
