Да, я и раньше видела его грудь, но никогда не могла глазеть на него на открыто. Я посмотрела на него сонными глазами и сказала:

— О, Боже мой.

Он был прекрасен в энной степени, его тело сплошь загорелая кожа и скрытая сила.

— Грубо, да?

Я кивнула и благоговейно прошептала:

— Так, так отвратительно.

Я провела руками по его груди, и тут все вспыхнуло. Как будто мы оба стали жадными ко всему, чего еще не делали. Я стянула с себя рубашку, а он стянул туфли, а потом его руки расстегнули застежку, а мои расстегнули пряжку.

В отличие от затянувшегося исследования тел друг друга, это была гонка к главному событию. Нам нужно было чувствовать, и у нас не было времени на полумеры вроде прелюдии. Руки были очень далеко. Рты слились и не хотели расставаться.

Я прошептала ему в рот, намереваясь сказать: «Мы уверены в этом?» но вместо этого сказала: «Презерватив», на что он пробормотал что-то утвердительное, что требовало, чтобы его руки начали рыться, в то время как я продолжала сексуально доминировать над его ртом своим собственным.

Может ли человек умереть от этого? Я чувствовала, что вот-вот умру, мое сердце колотилось, дыхание сбивалось, и каждая моя молекула гудела от электричества и корчилась, настроенная только на Колина Бека. Он хмыкнул, когда я пятками притянула его ближе к себе, и выругался мне в ухо, когда я укусила его за плечо.

А затем, наконец, он был там, горячий, напряженный и настолько невероятный прямо во мне, что я непреднамеренно вонзила ногти ему в лопатки.

Я всегда думала, что ногти — это клише, но в тот момент я была физически не способна втянуть свои когти.

Я заставила свои глаза оставаться открытыми, чтобы посмотреть на него. Его ноздри раздулись, а челюсти были сжаты, эти буйные глаза были прикованы к моим, когда его тело заставляло меня чувствовать невероятные вещи. Это было так нереально — так восхитительно, что кухня, квартира и весь мир исчезли.

Время исчезло, когда мы загорелись на гранитной столешнице, и я не была уверена, прошли ли секунды или часы, когда Колин заставил меня сгореть. Все мое существование было там, где мы были вместе, и все остальное не имело значения.

— О, черт возьми, да, Лив, — прохрипел Колин, дыша в мой рот: — Давай…

Я сказала сквозь зубы:

— Не торопи меня.

Что заставило его усмехнуться и зарычать мне в ухо:

— Я бы никогда не торопил тебя, Маршалл. Не торопись, бери столько времени, сколько тебе нужно, потому что я мог бы остаться здесь навсегда.

Его слова заставили меня вздрогнуть, что явно повлияло на Колина, потому что он застонал что-то, очень похожее на «дерьмо, мать твою, блядь», в пространство между моей шеей и плечом, и сжал мою задницу так сильно, что я была уверена, что останутся следы.

Когда он, наконец, поднял голову, он криво усмехнулся.

— Мы только что окрестили твою новую кухню?

— Мы сделали это. — Я схватила свою рубашку с того места, где она висела на кране, и сказала. — Когда-нибудь, когда моя мама заскочит, не позвонив сначала, и поставит свою сумочку на это самое место, я улыбнусь, зная, как расстроит ее этот сценарий.

Колин

Что, черт возьми, я только что сделал?

Я открыл холодильник Оливии и схватил одну из трех оставшихся банок пива с вечера переезда и попытался сохранять хладнокровие, но правда заключалась в том, что я чертовски волновался.

У меня был секс с Оливией Маршалл.

У меня был секс с Оливией, надоедливой младшей сестренкой Джека.

О чем я только думал? Джек убьет меня, и это было абсолютно правильно. Я чувствовал себя самым большим мудаком в мире. Я был полон решимости не спускаться и не смотреть на ее новую кровать, но каким-то образом после работы мой член убедил мой мозг, что я могу оставить постельное белье, а затем просто уйти.

Это был абсолютно идиотский поступок.

Как только Оливия выйдет из ванной, я собирался убедить ее, что мы совершили огромную ошибку, умолять ее молчать и убраться оттуда ко всем чертям.

Дерьмо.

Может быть, мне стоит переехать. В другую страну.

Я был на середине глотка, когда она вышла, и чуть не поперхнулся.

Потому что… черт.

На ней была только майка, которая доходила ей до бедер, а ее длинные темные волосы были в беспорядке. Она выглядела так, словно только что вылезла из постели, и у меня перехватило дыхание, особенно когда она одарила меня ухмылкой Оливии.

— Нам нужно поговорить, Бек. Давай подышим свежим воздухом. — Она повернулась ко мне спиной и направилась в гостиную, так что я послушно последовал за ней. Я сжал челюсти так сильно, что стало больно, когда я заставил свои глаза оставаться открытыми, глядя на ее затылок, вместо ее идеальной задницы, когда она шла.

— Я рад, что ты это сказала, — пробормотал я, следуя за ней, когда она открыла раздвижную дверь и вышла на темный балкон.

Когда я закрыл за собой дверь, она облокотилась на перила и посмотрела на город. Я отказался от своей дисциплины и опустил глаза, но было слишком темно, чтобы разглядеть что-либо, кроме изгиба ее спины.

Дерьмо.

— Я не знаю, о чем мы там думали, — сказала она, ее голос звучал немного хрипло в темноте, — но я уверена, что мы оба согласны с тем, что это была огромная ошибка.

Я сел на шезлонг, который прилагался к квартире, и сказал:

— Согласен.

— Я уверена, что мы также согласны с тем, что Джек никогда не должен узнать о том, что произошло.

— Никогда. — Снизу донесся звук автомобильного гудка, и я скрестил руки на груди, удивляясь, как она там не замерзла. Ночь была не по сезону прохладной, но она стояла там в трусиках и майке, как будто это была жаркая летняя ночь.

— Хорошо. — Она прочистила горло и обернулась, на ее губах играла улыбка, когда свет из ее квартиры осветил ее лицо. — Так что, эм, тебе, наверное, стоит уйти сейчас, чтобы мы могли оставить эту ошибку позади.

По какой-то причине эта улыбка вывела меня из себя. Несмотря на то, что я планировал сказать ей именно то, что она сказала мне, то, как она ухмылялась и говорила мне уйти, все поменяло. Поэтому я сказал:

— Я мог бы уйти прямо сейчас, но я не знаю, захочу ли я этого.

— Что? — Ее брови сошлись вместе, как я и предполагал.

Я наклонил голову и позволил своим глазам блуждать по ней. Дерьмо, дерьмо, дерьмо — не слишком умно.

— Подумай об этом. Ошибка уже была совершена — у нас был секс. Так что… если мы снова займемся сексом в ту же ночь, это все равно будет считаться той же ошибкой.

Она быстро заморгала, как будто размышляя, и скрестила руки на груди.

— Нет, это не так.

— Значит, ты хочешь сказать, что каждый раз имеет значение?

— Да. — Она положила одну ногу на другую и стояла, как фламинго, что выглядело почему-то горячо.

— Итак, если бы мы прямо сейчас поднялись к тебе на чердак и занялись сексом четыре раза, а потом решили признаться в этом, так ты говоришь, что нам пришлось бы сказать твоему брату: “Эй, у нас был секс четыре раза, вместо, ой, у нас был секс.”

Она закатила глаза, но я мог сказать, что она хотела улыбнуться.

— Не будь идиотом.

— Итак, ты признаешь мою точку зрения.

— Вроде того. — Тогда она действительно улыбнулась, слегка покачав головой. — Я согласна, что сексуальные ошибки, вероятно, происходят на основе каждого раза, в отличие от каждого оргазма, но это все равно не значит…

— Иди сюда, Маршалл. — Она была всего в двух шагах от меня, но это было недостаточно близко. — Ты слишком далеко.

Ее улыбка изменилась, превратилась во что-то сексуальное, когда она опустила руки по бокам и сократила расстояние между нами. Вот только она продолжала приближаться, вставая между моими раздвинутыми коленями, так что мне приходилось смотреть на нее снизу вверх.

— Итак, вот что я думаю. — Я положил руки ей на талию и сжал, а затем, святое дерьмо, Оливия забралась ко мне на колени, как будто это было совершенно естественно.