После короткого пребывания в Лондоне, где они увидели, какой ущерб был нанесен городу налетом «цеппелинов», они вернулись в Уингстон, и Джон вновь засел за роман «Сильнее смерти». По мере того как война затягивалась, усиливалось отчаянье Голсуорси: он не мог ничего делать, только писать, но достаточно ли этого? Кроме романа, он написал множество статей для газет и журналов, собранных впоследствии в двух книгах – «Связка» и «Еще одна связка». За статьей «Первые размышления о войне», появившейся в 1914 году в «Скрибнерз Мэгэзин», последовали «Вторые размышления», написанные в следующем, 1915 году для того же журнала. К концу года он был истощен и подавлен. «Чувствую себя слабым и опустошенным, поэтому решил сделать передышку перед завершением романа». В последний день года он пишет: «Несчастливый год, но приходится быть благодарным за то, что избежал того, что пришлось вынести другим. Боже мой!»

Невозможно не заметить трещину, появившуюся в характере Голсуорси: человек и творец не являются единым целым, это две различные стороны индивидуальности. Человека больше всего тревожили ужасы войны, бесконечные страдания, массовая гибель людей. По словам Рудольфа Саутера, годы войны подействовали на Голсуорси совершенно губительно, он испытывал невыносимую боль, снять которую можно было бы лишь в том случае, если бы он сам участвовал в сражениях. Мы уже познакомились с записью в его дневнике от 15 ноября 1914 года, из которой видно, как мучили его мысли о том, не уклоняется ли он от исполнения своего долга, что ему не хватило мужества уйти на фронт добровольцем. Интересно, что перед самым концом войны, 17 июля 1918 года, он все-таки решил пойти добровольцем в резервные части, однако в выданной ему справке было сказано, что он «полностью непригоден к любому виду военной службы». (Эта справка была тщательно скопирована Голсуорси и воспроизведена в книге Мэррота.) Все свои чувства он изливал на бумаге в многочисленных статьях о войне – часто повторяющих одно и то же и неоригинальных, но всегда пронизанных острой болью их автора. В целом Голсуорси написано много такого, что не представляет особой ценности или интереса – так мог бы написать любой хороший журналист.

Итак, Голсуорси-человек уже как бы отмежевался от Голсуорси-писателя. Он подсчитывал часы работы и количество слов в быстро растущем романе «Сильнее смерти», но ни одно из тревожащих его чувств не нашло отражения в этой книге; думая о войне, он создавал банальную любовную историю. Поэтому неудивительно, что книга получилась столь неубедительной и в конце концов сам автор счел ее неудачной.

Но гораздо важнее, чем провал одной книги, становилось для Голсуорси противоречие между его собственным творчеством и произведениями писателей молодого поколения, которые в послевоенные годы создали новый по форме роман – таких, как Вирджиния Вулф, Джеймс Джойс и Э. М. Форстер[98]. В то время как в романах Голсуорси все меньшее место занимало описание внутренней жизни героев (можно сравнить хотя бы «Сильнее смерти» и «Братство»), новых романистов больше занимали идеи, чем действия. Голсуорси трудно было понять или одобрить те задачи, которые они ставили перед собой, и он относился к их работе более чем критически. (Чтобы быть справедливым до конца, необходимо отметить, что они недооценивали творчество Голсуорси в еще большей степени, чем он – их; широко известны едкие выпады Вирджинии Вулф в адрес Голсуорси, а уж назвать Уэллса, Беннетта и Голсуорси «этими тремя материалистами» означало вообще сильно погрешить против правды.) Но и в отзывах Голсуорси о своих собратьях по перу, по-настоящему вступивших в литературу после войны, к сожалению, проскальзывают жесткие нотки: «Простой, но огорчительной истиной стало то, что героями «новой» западной литературы становятся суперинтеллектуалы, созданные суперинтеллектуалами-писателями для суперинтеллектуалов-читателей. Чувствую, что подобная литература есть и будет слишком «тонким блюдом для грубого вкуса» большинства читателей».

В то же время у Голсуорси осталась одна сфера творчества, в которой он мог выразить себя как цельную личность, – это была поэзия. Его стихи, особенно военных лет, выражали как чувства человека, так и его художническое мировосприятие: в них нет раздвоенности. Здесь он оставался полноценным мастером слова – и в то же время выражал свою боль. Лучшие его стихотворения по жанру и стилю как бы продолжают раннюю поэму «Сон»; в них говорится о его собственных взглядах и убеждениях. Хотя по стилю произведения сильно отличаются от того, что характерно для современной поэзии, им свойственны проникновенность и глубина чувств, определившие их неповторимое своеобразие. Одно из стихотворений, написанных во время войны, он назвал «Долина теней»:

Или другое:

Голсуорси никогда не был особенно широко известен как поэт, и лишь немногие из его стихотворений можно встретить в современных антологиях. Тем не менее он очень серьезно относился к данному виду творчества, и с годами поэзия стала для него единственным способом выразить себя без самоограничений.

Зима 1915—1916 годов была первой, которую чета Голсуорси полностью провела в Уингстоне. Ада стиснула зубы и в начале декабря писала Моттрэму: «Суровая судьба распорядилась, чтобы мы остались здесь. Дж. не сможет нормально работать в Лондоне; поэтому один дом пустует, и погода совершенно не зимняя, но здесь ему хорошо работается, поэтому мы держимся за дом № 2». «Я продолжаю вязать, печатать и вообще работать изо всех сил. Единственное что нельзя делать сейчас, – это предаваться скорби». Можно пожалеть Аду: ее роль вязальщицы и машинистки должна быть очень скучной для человека, который привык к гораздо более интересной жизни, которому необходимы постоянные развлечения, перемена мест, встречи с новыми людьми.

Для Джона эти долгие месяцы непрерывной работы были именно тем, о чем он всегда мечтал, но, по иронии судьбы, именно сейчас это приносило мало пользы. 2 января он закончил роман «Сильнее смерти» – «самую длинную мою книгу, если не считать «Усадьбы», которую я написал за кратчайший срок». Даже доработка этой длинной, довольно бессвязной книги заняла у него меньше времени, чем обычно: к 24 января она была закончена, и роман отправлен «мисс Паф для перепечатки». Затем, по словам Мэррота, «пять дней были посвящены чтению романа вслух его жене!». Это трудно себе представить: голос Джона и терпение Ады; увы, это пятидневное чтение не привнесло критичности в восприятие произведения: к сожалению, роман «Сильнее смерти» был совершенно во вкусе Ады. Как и ее любимый «Патриций», это непритязательное романтическое произведение, в котором к тому же звучали отголоски ее давней истории с майором Голсуорси.