После успеха «Схватки» у супругов Голсуорси не оставалось сомнений, что они, пользуясь современным языком, «вытащили счастливый билет». Так оно и было. Джон не питал иллюзий по поводу выбранной им профессии писателя: ему еще многое предстояло сделать; но ему уже принадлежали два романа и две пьесы, необыкновенно хорошо принятые публикой, он был «счастливчиком», и это дало им с Адой возможность занять определенное место в обществе. Они стали заметными фигурами, их скандальная добрачная связь была забыта; их повсюду приглашали и везде принимали. И, что было для Джона самым важным, – он занял достаточно солидное положение, и мог обратиться к решению хотя бы части тех проблем, для которых всегда было открыто его сострадающее сердце и его кошелек.

Он вынужден был тратить массу времени и сил на посещение приемов, переписку, составление обращений, написание и произнесение речей, и при этом чета Голсуорси находилась в постоянном движении: несколько недель они проводили в Манатоне, возвращались в Лондон, ехали в Литтл-хэмптон и на несколько месяцев на континент, чтобы Ада могла погреться на солнце. К тому же работа Джона требовала постоянных поездок по Англии и за границу: в декабре они побывали в Кёльне на премьере «Схватки»; «перевод сделан не очень удачно, – писала Ада, – в нем не вполне передан дух самой пьесы».

Из переписки Ады с ее старым другом Ральфом Моттрэмом видно, как недовольна она была поездками в Манатон и как нравилось ей путешествовать за границей. «Один день мы провели в Париже, очень грязном, но все равно прекрасном. Как всегда, мы отправились в Лувр и с большим удовольствием осматривали картины... затем были в Клюни, где нашли много сокровищ. Вечером в Opera Comique[72] слушали «Орфея[73]«... Я Вам рассказывала о своем флирте с поэтом-лауреатом (Альфредом Остином[74]) в Коста-белле? Услышав, на что он жалуется, я ушла, не попрощавшись. Вы поймете, в чем дело, если я скажу, что он противник движения суфражисток».

На лето они запланировали поездку в Тироль, но в последний момент отменили ее. Джон почувствовал, что силы его на исходе: «В последнее время Джек совершенно не может работать (sic!), сказывается отсутствие солнца. Бедняжка! Мне не очень нравится летом в деревне – все слишком зеленое, жирное, насыщенное». Вместо этого они поехали в Йоркшир, где в Илкли Ада «грела кости» – лечилась от ревматизма. Здесь Голсуорси начал писать «Правосудие», а также написал две главы нового романа «Патриций». Но Лондон, который так любила Ада, всегда для Голсуорси был местом, где он работать не мог: «Мы провели беспокойную неделю на Аддисон-роуд. Мне понравилось, но Джек был рад вернуться сюда (в Манатон. – К. Д.)», – писала Ада Моттрэму в июне, а затем в ноябре: «Джек, наконец, приступает к работе. В Лондоне на сей раз было ужасно. По тем или иным причинам Джек совершенно не имел возможности писать».

«Когда я здесь, мне хочется туда; когда я там, меня тянет сюда», – жалуется Лемон, путешественник из аллегорической пьесы «Мимолетная греза». Голсуорси написал ее на Пасху в 1909 году после года постоянной аренды фермы в Манатоне. Для Джона это был сравнительно счастливый период: после долгих лет постоянных переездов он наконец нашел место, где мог обосноваться и спокойно работать. Но уже тогда было ясно, что и Манатон, как многие другие места, является лишь временным раем. Супруги Голсуорси были перелетными птицами, им суждено было переезжать из одной гостиницы в другую, из Дартмура в Лондон и так далее.

У пьесы «Мимолетная греза» было что-то общее с ранней поэмой Голсуорси «Сон» (кстати, пьеса первоначально так и называлась). В ней нет той силы или остроты, которой отличалась поэма; поэма была оптимистичной, а пьеса пессимистична – главной ее темой было крушение надежд. Силкен, девушка из горной деревушки, разрывается между соблазнами городской жизни и покоем деревенской. Два ее поклонника, Лемон и Фелсмен, олицетворяют собой город и деревню, и девушка мечется между чувствами к ним обоими. Главная идея пьесы – человеческие потребности не могут быть удовлетворены, человеку нужны и город, и деревня, и он обречен на вечные метания.

Нельзя не принимать во внимание, что значил город (в пьесе – Уайн-Хорн) для самого Голсуорси. Это светская жизнь, обеды, речи, комитеты, репетиции его пьес (хотя все это, конечно, компенсировалось общением с родными и близкими, а также со многими другими людьми, с которыми он встречался по делам). Такой была его жизнь в Лондоне, а также во время участившихся поездок на континент и в Америку. Полной противоположностью всему этому являлось пребывание в Манатоне. Это была очень уединенная жизнь, прогулки и поездки по окрестностям, общество нескольких самых близких друзей и, главное, постоянная возможность работать. Для Силкен единственный выход в сложившейся ситуации – Грейт-Хорн, то есть смерть:

Из «Мимолетной грезы»

Перед Голсуорси стояли более серьезные проблемы, чем перед Силкен; он не только разрывается между городом и деревней, но и начинает понимать, что, хотя у них с Адой очень много общего, в некотором смысле они совершенно разные люди. Поэтому их совместная жизнь складывается не очень легко, необходимо искать компромиссные решения, которые удовлетворят их обоих. Но сможет ли он в таких условиях продолжать писать? Сможет ли при такой жизни развиваться или хотя бы не угаснуть его талант? Эти «пораженческие настроения» находят отражение в пьесе «Мимолетная греза», в то время Голсуорси не видит иного выхода, кроме «Грейт-Хорна».

С другой стороны, необходимо подчеркнуть, сколь сильным было в Голсуорси ощущение жизни: «Жизнь хороша сама по себе, даже если она никуда не ведет». Эта его вера не должна была зависеть ни от места, ни от жизненных обстоятельств. В людях его больше всего восхищало мужество; у Адама Линдсея Гордона[75] было маленькое четверостишие, которое Голсуорси часто цитировал (в романе «Усадьба» его цитирует м-р Парамор) и о котором он говорил, что это «определение того, что лучше всего помогает нам переносить жизненные невзгоды и на что трудно возразить»:

Он презирал собственную слабость и стремился найти компромисс между своим стремлением к оседлой жизни и совершенно противоположными желаниями Ады, который удовлетворил бы их обоих. Ада будет путешествовать в поисках благоприятного климата и развлечений, а он будет писать. Какими бы неподходящими ни были условия, он вырабатывает в себе привычку творить независимо от места и обстоятельств. Он будет писать в поездах, незнакомых гостиницах, на океанских лайнерах и таким образом преодолеет трудности. Но, хотя он так верил в силу мужества, самому ему не всегда его хватало; он не соответствовал собственным представлениям об идеале. В дневнике, который он начал вести в 1910 году[76], мы находим следующее признание: «В 12.15 меня прервала пожилая леди, которая пришла ко мне просить, чтобы я поделился с ней мужеством. Я сказал ей, что мне его самому недостает. Бедняжка! Она плакала».