— Согласен, это однозначно новость квартала, — с легким смешком ответил я.

— Все, учитесь, княжич. И помните, в нашей лаборатории вам всегда рады.

Что ж, отбирает он потенциальных сотрудников для царских секретных проектов или нет — не так важно. Все любят деньги, а помимо этого на Телегина свалится и слава очередного прорыва. И само ЦГУ окажется в выигрыше.

Вот так маленькое техническое преимущество поднимает престиж всего университета. Это в свою очередь даст новые гранты, позволит расширить лаборатории и увеличит финансирование. Кто знает, может быть, даже привлечет интерес будущих студентов.

Войдя в кабинет, я занял свое место. До звонка оставалось совсем немного времени.

— Полагаю, теперь вас точно можно поздравить, — склонившись ко мне, с улыбкой сказала Виктория. — Вы светитесь от удовольствия, княжич.

Я кивнул ей с улыбкой.

— Это действительно так.

По идее я должен был присутствовать на приеме лазера, чтобы защищать проект перед непосредственным руководством. Но Телегин, похоже, не утерпел и все сделал сам. Возможно, сказался тот факт, что пропуск мне выдали по приказу царя, и Иван Никитич решил посмотреть, насколько я действительно соответствую заверениям государя.

Потому что то, что я писал для Михаила II, еще ничего не значило на самом деле. Мало ли какой я теоретик, вполне мог бы облажаться на практике. И гораздо более опытные люди ошибались. Так что задача с лазером была одновременно и проверкой моих реальных умений.

— Тогда примите мои искренние поздравления, Дмитрий Алексеевич, — улыбнулась мне Морозова.

— Благодарю, — ответил я, и в этот момент раздался звонок.

На обеде я уже не утерпел и отправился в лабораторию. Следующее занятие было отменено — ЦСБ еще не прислало замену Иванову. И, полагаю, с учетом визита Михаила II, новый преподаватель еще не скоро появится.

Под самым носом у царя выкидывать такие коленца может себе позволить только тот, кто уверен в своей абсолютной защищенности. Тот, у кого есть покровители на самом верху. А значит, вся линейка опричников, связанная с ЦГУ, сейчас сидит под Кремлем и проходит допросы. Возможно, с пристрастием.

Если про самих опричников аристократические рода отзывались очень плохо, то для ЦСБ бичом, портящим всю жизнь, являлась служба внутренних расследований.

Полагаю, они никого не трогали, так как подчинялись Долгорукову, теперь же государь сам перетряхнет этот клоповник. И никто не уйдет от его гнева — в этом я не сомневался, за время своего правления Михаил II не мало людей казнил, если смотреть правде в глаза.

Если, конечно, ЦСБ не решит сменить правителя. Что вряд ли удастся, так как гвардия спит и видит, как ей представится шанс доказать, что они — лучшие воины на территории Русского царства.

Поздоровавшись с охранником, на этот раз — новым, я прошел внутрь лаборатории и, быстро переодевшись, в первую очередь направился в кабинет непосредственного руководителя. Времени у меня было достаточно, так что если его там не окажется, можно будет еще и кофе на девятом этаже выпить.

Но профессор оказался на месте. Стоило мне постучать в дверь, я услышал разрешение войти и заглянул в кабинет.

— А, Дмитрий Алексеевич, здравствуйте! — махнул мне рукой Иван Никитич. — Проходите, садитесь. Не обращайте внимания на этот бардак.

Телегин сидел в своем кресле и возился с отчетами. Весь его стол был завален документами, едва нашлось место для монитора, но и он был обложен листами со всех сторон. Я не стал заглядывать в бумаги руководителя, кивнул ему и занял свободное место.

— Я все подготовил, как мы с вами договорились, княжич, — объявил Иван Никитич. — Можете ознакомиться.

Я взял в руки предложенную кипу бумаг и принялся читать документы. Профессор все оформил правильно, как я и хотел. Отдельной стопкой листов шли мои теоретические выкладки, которые он подписывал ранее, и в них я уже расписывался. Полный пакет документов я подписал, где было положено, и вручил их Телегину.

— Что ж, — сказал он, — я рад, что мы с этим закончили, Дмитрий Алексеевич. И закончили за несколько дней, что, должен заметить, поражает на самом деле. К чему приступите теперь?

— Интерфейс, — пожал плечами я. — Большая и долгая разработка, но у меня уже заготовлено практически все, что понадобится с моей стороны. Дело за непосредственной реализацией.

Телегин хмыкнул, вынимая бланки под будущий проект лаборатории.

— Тогда прошу оформить документы, Дмитрий Алексеевич. Увы, от этого никуда не деться даже гениям.

На занятие я в итоге успел вовремя.

Александр Вадимович Сковородин приветствовал поток и сразу же перешел к лекции с многообещающим названием.

— Итак, господа студенты, сегодня мы с вами обсудим теорию сверхчеловека, — объявил он. — Как я ранее говорил, сейчас она не слишком популярна, так как дары определяют очень многое, и любой психически нестабильный или генетический урод могут получить личную силу, если войдут в нужную семью, получат признание и станут действующими членами семьи. Магия, какой мы ее знаем, не делит людей ни по каким иным признакам, кроме статуса.

Я слушал его с интересом. Впрочем, таких, как я, было немного. Теория давно была заброшена, так как практическая ее ценность свелась к нулю.

— Однако я предлагаю судить не по личной силе, — потряс пальцем Александр Вадимович. — А по силе духовной. И сегодня мы с вами выясним, почему на самом деле одинаковый дар у разных людей не дает им одинаковых возможностей.

Вот теперь ему удалось завладеть вниманием первокурсников.

— Итак, кто же такой на самом деле сверхчеловек? — задал вопрос Сковородин. — Может ли быть так, что он сейчас сидит в аудитории среди нас?

— Любая религия, как вам всем известно, представляет собой некий моральный ориентир, — проговорил Сковородин, стоя за кафедрой. — Если упростить, задача этого ориентира — отделить так называемое духовное начало от животного, телесного. Не важно, ограничивается ли человек в поедании определенного мяса или же отказывается от насилия — все это моральные основы, которых религия призывает придерживаться. И это то, на что животное не способно. Инстинкты всегда заставляют животное действовать так, как велит природа. Мы сейчас не будем вдаваться в детали, но, подводя черту, можно сказать, что ограничения, которые человек накладывает на себя, делают его чище, ближе к духовному, божественному. А потакание инстинктам — к животному.

Он взял короткую паузу, давая студентам осмыслить его слова, и продолжил:

— Наши новые студенты из Поднебесной подтвердят — истинные мастера духовного развития, достигшие просветления, отказывались от мирской суеты, усмиряли свою плоть. То же самое делали христианские святые, как и любые духовные подвижники. Да, методы разные, но суть одна. Если страсти людские владеют вашим умом и сердцем, вам никогда не достичь вершин любого искусства. И когда мы берем это знание за основу, то приходим к пониманию сверхчеловека, как личности, которая не подвержена инстинктам, но обладает волей и разумом, чтобы понимать мир вокруг и действовать соответственно ему.

Ну, в чем-то он, конечно, был прав.

Еще до того, как стать сингулярами, мы сломали много копий, рассуждая, оставить эмоции или нет. Должно ли испытывать эмоции существо, олицетворяющее собой чистый разум, наделенное всемогуществом? Эмоции, чувства — все это наследие нашего человеческого организма. А вылепить из себя мы могли что угодно.

Я оставил себе эмоции. Точнее, сохранил возможность имитировать их, ведь у меня отсутствовали органы чувств. Тогда верил и сейчас, несмотря на свое изгнание в этот мир, верю — нельзя рассчитывать только на разум. Потому что он не делает тебя человеком, а вот сопереживание, эмпатия, возможность взглянуть на людей с полным пониманием их состояния — делает.