На большой перемене начались сложности – Маркус караулил его возле шкафчиков. Он стоял хмурый и какой-то непривычно сосредоточенный, шевелил губами, словно репетировал речь. Попадаться ему на глаза совсем не хотелось.
Алекс застыл, не доходя до него, судорожно соображая, что будет хуже – пересечься с Маркусом или прийти на шведский без конспектов. На секунду замешкавшись, он заметил пристальный взгляд Маркуса из-под сведённых тёмных бровей. Это решило дело: Алекс развернулся и сбежал.
Шведский он в тот день завалил и после школы брёл, уныло пиная попавшийся под ногу старый проколотый мяч. Хейккиннен оказался за первым же поворотом. Он стоял с суровым видом, убрав руки в карманы куртки, и снова смотрел на Алекса так пристально, что у него внутри всё сжалось от паники. Что ему нужно?! Алекс огляделся, надеясь на чью-нибудь помощь, но как назло рядом не ошивалось даже случайных прохожих. Недолго думая, он показал Маркусу средний палец и сиганул через проезжую часть на другую сторону дороги.
– Серьёзно?! – воскликнул Маркус, от неожиданности даже не сразу побежав за ним.
Опомнившись, он рванул было следом, но ему не повезло: машины проезжали одна за другой, не давая быстро сократить расстояние между ним и Алексом.
– Да стой ты! – снова крикнул Маркус. – Я просто хочу поговорить, придурок!
Алекс же несся во весь опор. На новом повороте он замер, оглянулся и, понимая, что в этот раз Маркус за ним точно не угонится показал ещё несколько откровенно неприличных жестов и движений. Настроение взлетело до небес – впервые за долгое время ему удалось обставить Хейккиннена. Да, скорее всего завтра у них будут новые конфликты, где Алексу наверняка придётся несладко, но в этот момент он чувствовал себя настоящим победителем.
Добежав до дома, он на полном ходу пронесся в свою комнату, упал на кровать и схватился за замызганный старый блокнот. Уже через полчаса были готовы стихи для новой песни. Алекс писал о том, что сами силы природы на его стороне и обидчикам никогда не догнать его, потому что в его сердце поселился ветер свободы.
Через три года каждую написанную впопыхах строчку будет скандировать первый в его жизни серьёзный клуб, а ещё через год – стадион. И только, стоящий на сцене в лучах прожекторов, Алекс будет знать, что послужило основой для такой эмоциональной композиции.
***
«Сука! Я просто хотел тебе во всем признаться! Че ты как чмо трусливое? Ну бля…»
Взгляд именно это первым выцепил на фотографии стены Маркуса, которую Алекс теперь внимательно рассматривал при любом удобном случае, то приближая, то отдаляя отдельные фразы, находя новые детали и мысли. Перед глазами сразу же возник тот день и его бегство, которое он и сам прекрасно помнил, поскольку после написал очень важную для себя песню. Узнать спустя столько лет, что на самом деле тогда хотел от него Маркус, было странно и грустно.
– Он ведь тогда крикнул, что хотел только поговорить, – пробормотал Алекс, хмурясь в экран.
– Что? – Матти оглянулся.
Они уже три часа сидели в студии – записывали и сводили, сводили и записывали. В работе не было видно конца и края, но Алекса это не волновало – он был занят переосмыслением того дня, который вдохновил его на один из главных хитов.
Теперь выходило, что то вдохновение было ошибочным, фальшивым даже: Маркус не преследовал его, а хотел признаться в чувствах.
«Но почему тогда с такой перекошенной злобной рожей»?
Алекс закрыл фото, которое его больше пугало, чем радовало, залез в Фейсбук. Ему не нужно было искать: скрытая настройками приватности страница Маркуса висела у него в закладках ещё со школьных времён. На аватарке стояло что-то тёмное и неразборчивое. Нервно зажевав губу, Алекс ткнул в кнопку «отправить запрос на дружбу».
Пару минут он пялился в экран, но ничего не происходило. Потом Матти позвал его перезаписать истошный крик для одного из треков.
Вернувшись, он обнаружил, что Маркус не только не принял его запрос, но ещё и ограничил доступ к своей странице – внёс в черный список, так что теперь Алексу нельзя было ни просмотреть его профиль, ни написать сообщение. Почему-то это снова напомнило тот же день, когда Маркус хотел «просто поговорить». Кажется, теперь они поменялись местами.
Алекс фыркнул, отмахиваясь от неприятной мысли. В конце концов, они больше не дети, и, если он того захочет, Маркус не сможет от него убежать, скрыв свою страницу или ограничив доступ.
***
Следующая неделя выдалась очень напряженной: Матти не врал, когда объяснял Маркусу, что у них с Алексом очень много планов и обязательств.
Они обсуждали концепцию нового клипа, писали альбом, много ругались насчет организации концерта в Олимпии. Это обязано было стать триумфальной презентацией будущего альбома, судя по продажам вот-вот пора было объявлять солд-аут, и при таких условиях никак нельзя было облажаться. Алекс подтвердил также своё участие в новом телевизионном музыкальном проекте, куда его пригласили в качестве жюри юных талантов, ищущих свой путь к успеху и славе.
Он смог вырваться из Хельсинки только к выходным. Всю неделю Алекс проверял, не ответил ли Маркус на его запрос, но там было всё так же глухо. Впрочем, расстраиваться он не успевал, поскольку так уставал, что всё, на что его хватало в те дни – иногда обновлять страницу на Фейсбук. Думать, анализировать или вспоминать Алекс просто не мог из-за тотальной загруженности. Они работали по двенадцать часов в сутки, к концу каждого дня он был вымотан до предела. Однако, выбив себе законные два дня выходных перед началом репетиций, Алекс немедленно уехал в Эспоо.
Дома его приняли чуть ли не со слезами – родители теперь чаще видели его по телевизору, чем на кухне. Алекс не стал говорить им, что приехал не потому, что соскучился. Он планировал навестить Маркуса.
Визит к родителям всегда был для Алекса событием странным. В последнее время такие приезды случались у него всё реже из-за загруженного графика, и тем острее он каждый раз чувствовал разницу своего прошлого с той жизнью, которая складывалась у него сейчас.
Его светлая и просторная комната на втором этаже стандартного таунхауса всякий раз встречала его одним и тем же: застывшим во времени пространством. Родители, понятное дело, не пытались там что-то поменять, а Алексу это, вроде как, было не нужно, ведь он давно не жил здесь. Дверь привычно скрипнула, отворяя лазейку в прошлое, Алекс застыл на пороге.
Ему не нужно было рассматривать вещи и мебель – он помнил наизусть каждый сантиметр, но всё равно каждый раз сперва внимательно осматривался, будто видел свою комнату впервые. Это был интересный, лично им придуманный ритуал, потому что каждое новое возвращение позволяло взглянуть на старую жизнь слегка по-другому.
Письменный стол у окна, над ним – длинная полка, заваленная книгами, фигурками супер-героев, недостроенным реактивным истребителем из Лего – это были артефакты детства. Рядом со столом – пробковая доска с приколотыми туда газетными вырезками – первыми упоминаниями Алекса в прессе, первыми билетиками на концерты, смазанными тёмными фотографиями из клубов. У стены рядом с кроватью – старые гитары, все заклеенные стикерами и исписанные маркерами. Дешёвые, наверняка безнадёжно расстроенные и без части струн. Сейчас каждую из них можно выставить на аукционе и срубить на такой мелочи немало денег. У другой стены – синтезатор, тоже заваленный листами, нотами, записями Алекса. Любой, зайдя сюда, сразу понял бы, что это комната музыканта. Только не понял бы, успешного или нет.
В шкафу вперемешку висела школьная форма разных лет и мерч из самой первой коллекции, которую Алекс создавал сам, лично придумывая и рисуя принты для футболок. Человеческая фигурка с гитарой, за которой как тень стояла демоническая фигура – большая и опасная. Футболки продавались после концертов и сейчас за эти раритеты фанаты были готовы продать почки.
В этой комнате Алекс провёл и свои самые унылые дни, и дни, полные надежды, а после – полные триумфа. Первые продажи, первые полные клубы, первый успех. Всякий раз он возвращался сюда, валился на кровать и пялился в потолок, думая о том, что с ним будет дальше. Отчаянное желание стать кем-то значимы, важным, кем-то, с кем другие будут считаться, владело всеми его помыслами, начиная, наверное, лет с десяти, а то и раньше.
