– Я хочу кебаб!

Алекс Лааксо с силой саданул дверью машины и выскочил на улицу. Его мгновенно оглушил вой сигналов и свист тормозов – это было время вечернего часа-пик, и торопящиеся с работы люди не рассчитывали, что на проезжей части неожиданно появится пешеход. Из открывшихся окон послышались проклятия и угрозы.

Алекс на это только показал два средних пальцах и, лавируя между машин, резво добежал до тротуара. Он не опасался, что его собьют, только возможной погони от своих. Матти что-то кричал, тоже открыв окно в тачке, – вероятно, требовал вернуться, но ему Алекс ответил тем же жестом. На занесённом ранним снегом тротуаре зависала стайка подростков. Они курили под фонарём, дули в ладошки, пытаясь согреться, громко хохотали и снимали себя на телефоны. Алекс инстинктивно вжал голову в плечи и накинул капюшон толстовки. Идея зайти в кебаб уже не казалась ему очень классной. Он оглянулся и понял, что в таком плотном потоке машина с Матти и охраной доберётся до него не раньше, чем через полчаса – перестроиться и развернуться здесь было негде.

– Отлично, – он усмехнулся, подбадривая сам себя, – если меня никто сразу же не заметит, успею пожрать нормально.

Они и так опаздывали на съёмку из-за пробок, что не было виной Алекса, и лишний кебаб никак не спасёт эту ситуацию, зато на интервью Алекс будет сытым и относительно довольным. Непонятно, как его менеджер Матти не понимал таких элементарных вещей? Алекс ещё раз покосился на подростков у фонаря, но те, кажется, не заметили его появления. Неоновая вывеска, обещавшая дешёвую, вкусную и наверняка нездоровую пищу, приветливо сияла в полумраке. Через стеклянные двери Алекс видел здоровенный плакат, демонстрирующий, как повар крутит лаваш, впихивая в него мясо, зелень, овощи, и поливает всё это богатство разными соусами. Рот сразу же наполнился слюной. Внутри кафе был только один посетитель; Алекс видел его спину – какой-то здоровенный мужик, наверняка усталый работяга, который его знать не знает. Вроде бы, больше никого в заведении не было.

– Насрать, – пробормотал Алекс, толкая двери, – быстро поем, пока Матти подъедет и заберет меня.

Он бодро подошел к прилавку, уже предвкушая свой спонтанный обед. В кармане разрывался телефон, Алекс скинул вызов, не глядя, кто звонит.

– Мне большой в лаваше! – объявил он громко, чтобы привлечь внимание кого-нибудь из обслуги.

– Вообще-то здесь очередь, – хмыкнул тот самый мужик, что был единственным посетителем, кроме него. – Хотя, не удивительно… Ебучие селебрити, – сказал он таким знакомым уничижительным тоном, что Алекс похолодел.

Он нервно дёрнул головой, и взгляд тут же уткнулся в угрюмую небритую рожу – злющую, паскудную рожу бывшего одноклассника, забыть которую было невозможно, хотя прошли годы с того дня, как они виделись в последний раз. Алекс слишком хорошо помнил и тёмные прищуренные глаза, и хмурые брови, и шакалий оскал. И этот хриплый прокуренный голос, который он не перепутал бы ни с кем.

Первой мыслью Алекса было сделать вид, что он не понимает о чем речь – «вы обознались», нет – первой было сбежать, второй – «вы обознались».

– Автографов вне автографсессии не даю, селфи там же, – объявил он вместо всего этого.

Маркус Хейккиннен – так его звали – пренебрежительно хмыкнул. Он почесал подбородок, демонстрируя начало татуировки, которая, похоже, шла от запястья до самой шеи, и заметил с той самой бесячей интонацией, что Алекс ненавидел ещё в школе:

– Ага, запишусь обязательно. Сразу после того, как ты пососешь мой хуй.

В этот момент парень-араб, что до этого скучал за стойкой, наконец-то повернулся к ним, чтобы принять заказ.

– Две больших в лаваше, – первым среагировал Маркус. – Он платит.

Сказав это, он отошёл к стене, вдоль которой располагались стол-стойка и барные стулья.

Алекс поборол желание зарычать. Это было точно как в школьной столовой! Тот же тон, те же слова, тот же Маркус Хейккиннен. И та же волна бессильной ярости от того, что Алекс ничего не может с этим поделать.

Араб за стойкой смотрел с интересом на развернувшуюся перед ним сцену. На стене напротив работал телевизор, где началось ТВ-шоу, куда так торопился Матти.

– …и мы все очень ждем, когда пробки Хельсинки выпустят наконец из своих рук нашего звездного гостя – солиста группы «Paremmuus» Алекса Лааско. Толпа фанатов с самого утра штурмует студию, но мы очень просим вас всех не задерживать Алекса, потому что…

Араб перевел взгляд с экрана, где крупным планом дали фото ожидаемого гостя, на Алекса и вытаращил глаза. Что ж, кое-что было уже не как в школьной столовой.

– И два пива, – сообщил Алекс, ошалевшему от свалившейся на него супер-звезды арабу, – без сдачи!

Он бросил двадцатку на стол и прошёл к стульям, выбрав не самый близкий, но и не самый далекий от Хейккиннена.

Маркус сидел с нечитаемым выражением лица – как и когда-то раньше, предположить, о чем тот думает, было невозможно. Угрюмый нелюдимый подросток превратился в не менее угрюмого и нелюдимого мужика – с тем лишь отличием, что черты его еще сильнее обострились, отточенные временем, и загрубели.

– Чё ты вылупился, будто призрака увидел? – тут же заметил его взгляд Маркус.

Он дёрнул бровью, глянул коротко, но прямо в глаза.

– Ты небось надеялся, что я сдох, – вдруг усмехнулся он, демонстрируя свои все такие же неровные зубы.

– А есть надежда на твою скорую смерть? – Алекс поднял брови. – Но вообще всё верно – призрака я и увидел, – он ковырнул взявшийся из ниоткуда заусенец на указательном пальце.

Сразу возникло нестерпимое желание его отгрызть, но Алекс поборол себя: они уже не учились в старшей школе, ему скоро стоять перед камерой для миллионной аудитории.

– Ты и остальные, – он скривился, – будто в прошлой жизни были. Так всё изменилось со школы.

Алекс сделал ударение на последних словах, давая понять Маркусу, что теперь они с ним совсем в других условиях.

– Ну да, ты теперь в дорогих тряпках и цацках, ноешь на телеке, как тебя обижали одноклассники, – дернул Маркус плечом, будто отбрасывая от себя недостойную мысль. – Раньше тоже больше на человека был похож, – он снова окинул Алекса цепким взглядом.

На памяти Алекса так умел только он – с брезгливым любопытством, пробирающим холодком и между тем пытливо, внимательно, будто смотрел в само нутро, запускал туда руку и шарил в ней в поисках болевых точек. И это злило, злило нечеловечески, потому что Маркус всегда с хирургической точностью находил эти места.

Араб крикнул, что заказ можно забирать. Алекс отстраненно проследил, как Маркус вернулся к стойке.

– А делать можно фота? – на ломанном английском спросил араб, бесцеремонно ткнув пальцем в сторону Алекса.

Не успел тот закатить глаза и выдать дежурную фразу, как подпрыгнул, когда Хейккиннен рявкнул на финском:

– Нахуй пошёл!

Перевод арабу не понадобился – уж что-что, а это в Маркусе было всегда ясно каждому: этот врежет тебе, не задумываясь. С такими лучше было не связываться.

Молча поставив поднос на стол перед собой, Хейккиннен цапнул свой кебаб и тут же вгрызся в него зубами. Алексу нужно было либо подсесть ближе, либо попросить отдать ему свою часть их неожиданного совместного ужина.

Мысленно отругав себя за неуместную робость, Алекс подошел, громко отодвинув стул. Пора было прекращать нервничать и вспомнить, что он – Алекс Лааксо. Это он купил этот ужин, это его кебаб, его пиво, и это он звезда.

– Ну а ты? – всё-таки не удержался Алекс, отпив из бокала и съев половину кебаба. – Чем занялся после школы? Знаешь, – он лениво подергал отросшую светлую прядь, – я как-то сразу потерял все контакты и ничего о тебе не слышал.

Говорить это было приятно, потому что о нём самом слышали абсолютно все. Алекс действительно взлетел довольно быстро. Сколоченная из найденных в сети музыкантов группа перескочила из гаража в клубы в течение полугода, а дальше закрутилась центрифуга растущей популярности. Неожиданно выяснилось, что проблемы «не таких как все» подростков близки тысячам школьников и школьниц по всей стране и даже – Скандинавии. И эти тысячи были счастливы кидать ему на сцену лифчики, записки с телефонами и, что самое главное, платить за билеты.