***

Для них двоих наступила сладкая пора, прекрасное время. В воздухе пахло сахарной ватой, и птицы пели иными мелодиями, более чистыми и светлыми. Они уже и не знали, что находятся в лечебнице, они сами уже определяли место, а не место заключало их в себе. Всё, что было прежде с каждым из них, не имело никакого значения.

Адриана изменилась внешне. Она похорошела, чёрные полукруги под глазами перестали уродовать её. Она стала смыслом, молодой человек влюбился в неё. Его демоны внутри, с которыми он поступил в больницу, будто заснули или покинули его навсегда, он стал прежним. Преданным, как когда-то своей маме.

А Адриана стала мыслить рационально и вести себя в больнице так, чтобы ей как можно меньше причиняли боль, наказывая за непокорность. Старалась стать привилегированным пациентом, чтобы было проще, но она была слишком избалованной.

В их мире было одно главное правило: скрывать свои отношения как можно тщательней и не допускать ни одного промаха. Чаще всего они общались по ночам, когда молодой человек пробирался в её отделение. Спустя время Адриану стали допускать в компьютерный класс. Там под клавиатурой они оставляли друг другу письма.

Адриана начала ходить в церковь при больнице. Ей это нравилось, она ощущала, будто на ней развязывался тугой узел, стискивающий кровоточащее сердце, она постепенно забывала то, что с ней произошло, но по-прежнему оставалась взбалмошной. К тому же её настроение менялось с невообразимой скоростью.

Как-то раз в холле больницы на втором этаже у окна она стояла, скрестив руки на талии, и смотрела вдаль сквозь полотно из падающих капель дождя. Молодой человек заметил её издалека и, осмотревшись, подошёл мягко к ней.

– Адриана, что ты тут стоишь? – посмотрев на её лицо, он ужаснулся, ему показалось, будто слёзы текут по её щекам, но это оказалась лишь тень, отбрасываемая от струек воды, стекающих по стеклу. Он дотронулся до неё, желая, чтобы она повернулась к нему, но она, упорствуя, стояла твёрдо на месте перед окном, качнувшись, отстраняя его прикосновение.

– Ничего, – не придавая никаких эмоций своему ответу, произнесла она. Но в ответе было столько холода, что парень почувствовал дрожь по всему телу.

– Адриана, что случилось? – продолжал он мягким голосом, пытаясь пробиться сквозь воздвигнутую перед ним стену.

– Я тебе сказала – ничего! Ты что, не слышишь? Ты глухой, неразумный, не понимающий? Слово «ничего» тебе говорит о чём-то? – разъярённо закричала она, развернувшись к молодому человеку и размахивая руками перед его лицом. Доведённая до истерики, она замахнулась, чтобы ударить его.

Ощутив бессилие перед её приступом ярости, молодой человек понуро побрёл прочь, задаваясь лишь вопросом о том, что это было.

– Отстань от меня! – кричала ему вслед Адриана.

В другие дни они так же могли встретиться, и Адриана прилежно, сама того желая, вела с ним диалог.

– Как дела, милая? – в надежде на хорошее настроение интересовался парень.

– У меня всё хорошо, – с радостью в голосе отвечала она. – А как ты? Хочу прогуляться, ты пойдёшь гулять? – как озорной котёнок, желая говорить, игриво интересовалась она, и всё её поведение показывало, как она рада его видеть.

В другой день молодой человек снова обращался к ней:

– Милая, что ты хочешь?

– Сам скажи, что я хочу! – не отрываясь от журнала и перекладывая ногу с ноги, спокойно, почти ласково, но уверенно произносила она.

– Откуда мне знать? Я спрашиваю это у тебя, – легко, с улыбкой на лице человека, готового ради неё сделать что угодно, отзывался он.

Она вставала перед ним, отложив журнал и упираясь взглядом с поволокой в него, говорила ему уголками губ: «Ничего не хочу!».

И у него всё тут же рушилось, земля уходила из-под ног. Адриана могла ещё после сутками не говорить с ним, наслаждаясь собственным одиночеством. Могла проходить мимо, обдавая его жутким, леденящим кровь холодом, а у него сердце останавливалось, и он почти всегда не знал, что ему делать и как быть. Любые его попытки примириться заканчивались жуткими криками, ему это было совершенно не на руку. Он придерживался тайны для всех об их отношениях.

Всё менялось только тогда, когда ей этого хотелось. Она могла стоять безумно красивая, с уложенными волосами перед его палатой, когда тот выходил на завтрак, с лоснящейся кожей и улыбкой на лице. Он сиял в ответ на её лоск, подходил, брал за руку и просто говорил: «Пойдём, ты же голодная». И всё, с этого момента всё начиналось сначала. Они вместе мечтали, вместе смеялись в своих записках. На прогулках тайком встречались взглядами, а иногда, находясь в противоположных местах, ловили взгляды друг друга и, подолгу не отводя, просто были счастливы.

Адриана была сама себе на уме, что очень злило его. Но он любил эту девчонку. Рядом с ней чувствовал себя не одиноким, чувствовал, что он живёт. Радовался, когда радовалась она, и был понурым, когда у Адрианы не было никакого настроения. И как бы он ни боролся с ней, а всё равно зависел от неё, от её запаха, движений. С появлением её в помещении, где он находился, всё пространство заполнялось ею одной. Она была его наваждением, его любовью.

В свою очередь, девчонка позволяла себе слишком многое, а проявлений любви ждать от неё не приходилось. Адриана любила говорить: «Нет!» Ударение ставилось на гласную, и при этом задирался подбородок. Часто она продолжала говорить с окружающими властно и звонко. Да, высокомерию не было предела, но ему она была нужна и такой. Ему нравилось её безупречное лицо, её глаза, он желал её. Рядом с ней он впервые ощутил, что значит желать женщину.

А она уже была женщиной. Понимала, что будоражит его. Потому и позволяла себе вольности. Да, она несносная, но ничего не поделаешь! Она такая! Свои чувства, которые у неё были к нему, выразить толком она не могла. Язык не поворачивался говорить о любви, внутри что-то мешало. Но зато она соблазняла его, ей это нравилось. Адриана могла и лямку платья припустить, и размазать помаду в уголке губ, а томный взгляд – её любимый и безотказный приём. От всего этого молодой человек сходил с ума, безумная страсть кипела в нём к этой дикарке. Саму же Адриану часто злила собственная деспотичность, осознание, что она ведёт себя неправильно. Презирая свой эгоизм, она часто вспоминала прошлое, Эриха, все тяготы и боль, сделавшие её такой, и процеживала себе под нос: «Будь проклят, Эрих Вебер!» И она падала к нему в объятия, страстно желающего всегда её прижать к себе. Так началась их история. С его любви и с её ненависти к человеку из прошлого.

Они держались друг за друга, знали, что они не одиноки и у каждого есть тот – другой, как им казалось обоим, весьма заслуженно. За всё то, что им обоим когда-то пришлось пережить. И об этом они никогда друг с другом не говорили. Но и он понимал и помнил первый раз, когда увидел её, и помнил ту боль, которой тогда несло от неё. И Адриана видела его глубже других. Видела, как таится в нём что-то иное, что-то или кто-то, кого она ещё не знала, но ей не было от этого страшно. Она влюблялась в него такого и не собиралась от него отказываться.

Наступило лето. Родители навещали Адриану достаточно часто и в последний приезд привезли ей много красивой летней одежды. У её матери был превосходный вкус. Адриана решила надеть новое шёлковое платье. Оно было великолепно. Многослойный подол порхал лёгкой вуалью, еле закрывая колени. Небольшие рукавчики в форме лепестков роз лежали у неё на плечах. Талию выделял тонкий пояс, завязанный бантом. Принт в виде бабочек на небесно-голубом фоне заставил светиться глаза Адрианы, подчёркивая глубину их цвета.

Адриана ещё один раз окинула себя взглядом в зеркале и выбежала из палаты в коридор. Дойдя до лестницы, прошла два пролёта и оказалась возле двери, ведущей во двор. Все пациенты уже были там, и главный для неё пациент тоже. Она распахнула дверь перед собой и сделала шаг вперёд. Тёплый ветер ударил ей в лицо. Она была счастлива.