Интересно, что произойдет, когда я прерву этот цикл? Было бы интересно узнать…

Внезапно для самого себя я едва не рассмеялся, ибо совершенно не к месту вспомнил попугая Кешу из старого советского мультфильма:

«Я смогу! Я докажу! Я покажу! Обо мне узнают! Обо мне заговоря-я-ят!».

Да, это точно про меня теперь.

Безумие. Все это чистой воды сумасшествие. Я просто потихонечку схожу с ума после всего произошедшего…

Нет, не сумасшествие… — сам себя поправил я. — Просто новая нормальность для меня. И с ней, с нормальностью этой, я уже смирился, приняв ее для себя. Разве смог бы Дмитрий Николаевич поставить предателя передтемвыбором…?

Моя память любезно продемонстрировала мне искаженное от ужаса лицо Анны, жены Аркадия Станиславовича Лискина, предателя, за мгновение до того, как он ее зарезал.

Я закрыл глаза. Нет, Дмитрий Николаевич ни за что не смог бы, а значит, я, и правда, принял для себя эту новую нормальность, даже если сам этого и не признаю.

— Знаете… — вслух произнес я. — А я ведь так ни разу в своей новой жизни и не посетила могилу своей родной матери…

Все находящиеся в помещение люди, даже мой адвокат, уставились на меня, и некоторые, судя по выражениям на их физиономиях, подумали о том, что у Кайи «кукуха» улетела окончательно.

Мой взгляд, выражение моего лица, и моя поза перестали быть вызывающими, однако тон голоса, который я выбрал для своих слов, был столь твердым, что всем присутствующим в кабинете Председателя стало очевидно: эта барышня, несмотря ни на юный возраст, ни на происходящие с ней перипетии, никакой несправедливости или пренебрежения в свой адрес явно не потерпит. Ведь, как говорилось в «Двенадцати стульях», действовать нужно смело и побольше цинизма.

— Но вы совершенно правы, говоря о том, что я не боюсь Уголовного Уложения, ибо опасаюсь я лишь гнева Господа нашего, Государева гнева и гнева моих приемных родителей. Однако неправы, утверждая, будто бы я его не уважаю. Отнюдь! Ведь как говорил один хорошо известный мне, но вам незнакомый человек, Уголовное Уложение мы должны чтить. И я его, будьте уверены, чту…

Я замолчал на мгновение за тем, чтобы поправить прядь волос, упавшую мне на лицо.

— И еще меня интересует такой вот моментик… Вернее, даже два моментика. Во-первых, мадам, мне бы очень хотелось знать, как именно вы заполучили документик, утверждающий, будто бы меня, фигурально выражаясь, уволили из Филатовых?

На лице не сводящей с меня ненавидящего взгляда мадам Вениаминовой гуляли желваки и было очевидно, что отвечать на мой вопрос она совершенно не собирается, по доброй воле, по крайней мере, а посему я продолжил:

— Можете не отвечать, мадам. Готова поставить свой последний рубль на то, что получили вы его от Марьи Александровны, моей любезнейшей бабушки. Тогда, Якоб Вольфович, у меня вопрос к вам… — я перевел взор на Председателя, ибо задавать вопрос судье, не глядя на него, значило бы проявить неуважение, а Кайа в моем исполнении, если и хамит, то исключительно вежливо. — Планирует ли уважаемый суд учитывать предоставленную мадам Вениаминовой бумагу при вынесении своего решения об избрании меры пресечения для моей скромной персоны?

Произнеся это, я обернулся на адвоката, все еще с кем-то переписывавшегося. Он, не глядя на меня, молча кивнул, мол, правильный вопрос ты задала, барышня.

— Разумеется, нет! — сказав это, Председатель даже как-то расслабился и с немалым интересом рассматривал меня.

Не знаю, чего там щелкнуло в его мозге, но этот человек моментально, прямо вот сейчас, изменил свое ко мне отношение. Кайа явно начала ему нравится, это заметно невооруженным взглядом. Хотя это никак не повлияет, разумеется, на уже вынесенное им, но еще не объявленное публично, решение. А решил он, скорее всего, отправить Кайю в тюрьму до окончания расследования.

— И господин адвокат прекрасно должен был это знать…! — Председатель перевел взор с меня на адвоката мадам Вениаминовой, а затем и на нее саму, после чего без всякого удовольствия продолжил. — Как и вы, мадам! Знать, что вопросы, касающиеся присвоения либо же лишения дворянского статуса решаются лишь и исключительно специальной комиссией во главе с Государем. И так как все юридические моменты, связанные с лишением Кайи Игоревны дворянского статуса, соблюдены не были, то уголовный суд в моем лице продолжает считать барышню Филатову лицом дворянского сословия…

— Ваша честь… — от всего произошедшего сегодня с ее детьми у мадам Вениаминовой, судя по раскрасневшемуся лицу и расфокусированному взгляду, рубануло давление, и вследствие плохого самочувствия, а также настроения, она явно начала терять самообладание.

— Ну и отлично, Ваша честь! — я не дал договорить мадам, отчего та пришла в самую крайнюю степень гнева. — И раз уж в глазах правосудия я все еще барышня Филатова, лицо дворянского сословия, то и никакого преступления с точки зрения Уголовного Уложения мной совершено не было, ведь так? Случился инцидент, который, безусловно должен быть расследован. И, наверняка, будет. Однако… Даже если меня сейчас и отправят в тюрьму, а как говаривал еще один известный мне исторический персонаж, каждый приличный человек должен посидеть в тюрьме… Впрочем, неважно. Я не боюсь оказаться за решеткой…больше не боюсь…хотя и уверена, что этого не произойдет, ведь здесь и сейчас происходит честный, справедливый и беспристрастный суд, верно…?

Услышав мои слова, Председатель закрыл глаза, а на его физиономии отразилась целая гамма разнообразных чувств. Похоже, Кайа вновь начала его дико раздражать. Ничего страшного, переживет как-нибудь.

— Но знайте и запоминайте, мадам, если вдруг, по чьей-либо злой воле, я все же окажусь в тюрьме, во что я не верю, и там со мной произойдет очень несчастный случай, то в райские врата, ну, или не в райские, это уже как получится, мы с вашей дочерью войдем вместе, держась за руки! Надеюсь только, у вас достанет ума не проверять мое утверждение на практике…

— Это… Это самая наглая и самая нахальная девка, которую мне когда-либо доводилось видеть, Ваша честь! Она…! Нельзя допустить того, чтобы подобные угрозы, произнесенные здесь вслух, остались безнаказанными…! — мадам Вениаминова все же сумела не скатиться в истерику, но…

— Не считайте, пожалуйста, это угрозой, мадам. Никакая это не угроза. Это простая констатация факта. Меня любит Господь и он же меня оберегает. Ведь будь это не так и меня уже давно не было бы в мире живых. А Господь — это не только любовь, далеко не только… Будьте уверены, что Он не допустит никакой несправедливости по отношению ко мне, и будет жестоко карать тех, кто все-таки попробует…

Я в театральном жесте поднял руку, ибо свою роль необходимо отыграть до самого конца, и в тот же самый миг был перебит тем, что дверь в кабинет отворилась.

Не опуская руки, я обернулся.

В кабинет Председателя уголовного суда вошел молодой человек, явно чей-то охранник. Внимательно оглядев помещение, он затем кивнул кому-то за дверью, после чего охраняемая им персона вошла в кабинет. И в этот момент, судя по безрадостным физиономиям собравшихся, все они без исключения (даже я сам!) поверили пафосным словам девицы, которая, мягко говоря, не совсем в себе.

— Здравствуйте, и прошу прощения за то, Ваша честь, что мой неожиданный визит прервал заседание. — поздоровалась с собравшимися незваная гостья.

— Здравствуйте и вы, Мила… — совершенно безрадостным тоном поздоровался с вошедшей прислужницей царской любовницы Председатель уголовного суда, для которого в этот миг все происходящее заиграло совершенно новыми красками.

Ну а мне же предстоит сегодня сделать очередной выбор…

Несколько позже.

— Этим вечером дама Кристина, от имени и по поручению Его императорского Величества, навестит в госпитале твоего отца. Помимо этого, она убеждена в том, что существует нечто, известное вам обеим, и о чем она желает с тобой побеседовать лично. Так что, будь, пожалуйста, подле отца и дожидайся встречи с моей Госпожой. Доброго вечера, хотя, учитывая все произошедшее сегодня, сильно сомневаюсь, что он у тебя будет таковым. От всего сердца желаю Игорю Филатову скорейшего выздоровления, ну а тебе, Кайа… Тебе я желаю сделать сегодня самый правильный и самый важный выбор в твоей жизни. До новых встреч. — после этих слов, услышав мое: «До свидания», Мила забралась в свое авто, дверь за ней закрылась и транспортное средство, в сопровождении машины охраны, отбыло от здания уголовного суда.