Обо всем этом я думаю, стирая с живота остатки своего восторга и снова прислушиваясь. В доме тихо, слышно только, как где-то вопит полицейская сирена. Я остро, как будто вижу сквозь стены, чувствую, как кто-то из этих двоих стоит у окна, выдыхает сигаретный дым в ясное ночное небо, и чувство ощущения другого человека настолько новое, что становится не по себе.

«У мужчины родимое пятно в пупочном узле является признаком сильного характера. Даже если он рос в небогатой семье, благодаря своему упорству и целеустремленности он может добиться больших успехов. Наверняка во второй половине жизни такой человек будет жить в достатке»

Фыркаю и листаю до следующей вкладки.

«Встреча истинных происходит тогда, когда это необходимо. Их воссоединение случается тогда, когда наступает время. Происходят глубокие обоюдные перемены, отношения иногда настолько болезненны, что человек, который не испытал этого, просто не поверит. Глобальные перемены, пробуждение духа и безусловная любовь, которые позволяют выполнять свою миссию на Земле, несут с собой ломку всех старых понятий и всего, что было раньше, в целом. Встретив своего истинного, человек начинает пробуждаться, и это пробуждение всегда является весьма болезненным. Первое, что придется осознать – это то, что вы столкнулись с силой, которой не можете управлять. Чем сильнее вы отталкиваете истинного (а вам захочется его оттолкнуть, страдать не нравится никому), тем сильнее вас притягивает к нему закон магнетизма. Две половины единого существа стремятся объединиться в целое и слиться с Мирозданием»

Откидываюсь на спинку стула и выключаю экран телефона. Начал с попытки найти статистику или хоть какое-то подобие научного обоснования появления одинаковых родимых пятен у генетически различных организмов, потом перескочил, не заметив, на невусы и их цветовое многообразие, а закончил «Записками практикующего таролога» про истинных. Да вертел я этих истинных на альфьем узле.

Я не для того рождался, чтобы моя судьба была предопределена – какой тогда смысл в свободе воли? Мне и деда хватает, который научил меня всегда и везде иметь свое мнение, даже если оно не совпадает с мнением большинства, потому что оно у всех должно быть, как чистые носки и средство от диареи в сумке.

На самом деле я ему сочувствую – он вырастил меня один и натерпелся всякого, прежде чем я начал что-то соображать. Особенно в совсем нежном возрасте, когда я жрал жидкое мыло, потому что оно было похоже на черничный йогурт и делал попытки открыть свою собственную картинную галерею в его спальне. Тогда у меня отобрали фломастеры и я горько плакал, но картинная галерея все равно открылась уже в ванной – там можно было рисовать красками, но мне не понравилось, что украшенный цветными ляпами кафель мне же и надо было отмывать. Дед умел направить мои способности в нужное русло, рано познакомив с понятием «детский труд». Меня даже планировали отдавать в художку, но, став постарше, я бросил это, потому что один из дядей мне сказал: любой труд должен быть оплачен. И дело помимо удовольствия должно приносить доход. Посовещавшись с ребятами с улицы, мы решили, что можно открыть магазин подержанных вещей на газоне у гаража, и таким образом за те три дня, пока дед не обратил внимание на активность под окнами, нами были реализованы: рыболовная блесна и фарфоровые перечницы-собачки из кладовки, плетеный складной стул, добытый из ящика для инструментов, несколько неплохо сохранившихся подсвечников, катушка с садовым канатом, половина пакета бельевых прищепок и много чего по мелочи. Также были проданы дедовы старые очки и относительно новые ушные затычки. Дед, конечно, не сказать, что сильно обрадовался, узнав о пропаже хлама, но в то же лето начал всем говорить, что отдаст внука в экономисты. Потому что «головастый пацан растет». Я был не против – все лучше, чем как все омеги, в мед или на педагога.

Занятие заканчивается, прерывая мой мыслепоток, и надо идти в соседний корпус, в лекционную, где нас ждет, по словам всезнающего Бэна, секс символ юрфака – Эрик Уорен.

– М-мм, – Бэн делает большие глаза, как будто видит единорога, когда мы идем через сквер. – Все второкурсники и третьекурсники от него писаются. Как с обложки, ты таких не видел!

– Так уж и не видел, – говорю я, лопая жвачкой.

Бэн хихикает:

– Вот посмотрю на тебя после лекции, что ты скажешь. Я слышал, что как-то один первокурсник из-за него самоубиться пытался, такая прямо страсть была испепеляющая. Потом перевелся куда-то. Эрик-то наш не женат, кстати, хотя носит кольцо обручальное – может, специально, чтоб не доколебывались. И строгий – дерет за зачеты.

– Дерет?

– Ну, я имею в виду, за несданные требует потом тройной подготовки для пересдачи. Лучше с первого раза все сдавать.

Мы занимаем места в первом ряду, потому что последние заняты, первые – это всегда зона отчуждения, в то время как на задних можно не только в игры погонять на телефоне, но и поспать, если опять будет презентация и шторы задвинут. Я еще рассказываю Бэну о том, как мы страдали херней с предыдущими одногруппниками, а в аудиторию уже заходит альфа в сером костюме, и я не видел раньше альфу, кому бы так же шли костюмы, как этому. И хотя я раньше тоже не видел этого светлоокого блонда, узнавание меня накрывает, как цунами песчаный остров. А я всего лишь дохлая пальмочка на его берегу. Одновременно с этим возникает ощущение удавки на шее, но такой мягкой, ласковой, что даже вырываться нет желания. Все дело в запахе, его ни с чем не спутать, и та футболка из стирки, и комната, и Келли, промчавшийся утром в ванную, пахли этим альфой. Когда я проснулся, дома кроме нас с Келли и урчащей от недовольства – животное хотело внимания – Мари-Софи, никого не было. А тут… И тоже блонд. Только выше, шире в плечах и похож на проснувшегося льва. Я вспоминаю о том, что у него на животе мое – наше с Келли – родимое пятно, и пузырь, который я, оказывается, надувал все это время, лопается с громким звуком. Этим я привлекаю внимание мистера Уорена к себе, и он, узнавая меня тоже, – на лице мелькает целая гамма эмоций – подходит и протягивает руку ладонью вверх. На верхних рядах хихикают.

– Выплюньте, – произносит он, и мне ничего не остается, как достать жвачку из-за щеки и положить ее в ладонь.

Бэн рядом вздыхает восхищенно, видимо, по местным меркам я теперь избранный, раз мистер Секс-символ лично обратился ко мне. Избавившись от жвачки и вытерев руки влажными салфетками, добытыми из ящика стола, тот садится на стул и обводит аудиторию взглядом.

– Рад приветствовать на первом занятии в этом году по моему предмету, – произносит он, смотря на меня. – Будет больно, но вам понравится.

Бэн вздыхает неприлично громко, и я тыкаю его локтем.

Проектор тихо жужжит, слайды на экране перещелкиваются медленно и почти нехотя под однотонный голос лектора, который сначала сидит за столом, комментируя картинки, затем встает и прохаживается у первого ряда, называя фамилии и выслушивая ответы. Было бы глупо надеяться, что очередь не дойдет до меня.

– Элиот, назовете мне принцип недискриминации? – останавливаясь в боковом проходе между рядами, спрашивает Эрик, и на последнем ряду происходит минутное замешательство, после чего мой одногруппник, долговязый альфа, отвечает без запинки: