– Мама! – рассмеялась ОНА. – Зачем так сгущать краски?

– А какие у вас сейчас заботы? Железные дороги в непроходимых болотах, как мы, вы не строите, целину не пашете, африканцам не помогаете…

– Апартеида давно нет! – посмеивалась дочь.

– Апартеида нет, а проблема осталась… Думаете только о развлечениях и собственном благе.

– Да какие у меня развлечения?! Прогулки из класса в класс и в библиотеку! Тружусь, как пчела – запасаю на зиму знания.

– Так а я тебе о чем говорю?!.. Могла бы и обо мне подумать. Каково матери смотреть на тебя? Молодые люди устраивают свою личную жизнь – а ты глаз от книжек не отрываешь. Посмотрела бы по сторонам, может и заметила, что все только на тебя и глядят? Даже не сомневаюсь: от одной твоей походки у молодых людей кружится голова, а уж глядя в твои глаза можно потерять дар речи! Может ты их пугаешь своей красотой! К тебе боятся подойти, а?

Дочь хохочет:

– Что же мне каждое утро лицо сажей пачкать?

– А хоть бы и сажей!.. Делай что хочешь, но хорошего жениха к исходу сентября – сыщи! – смеется мама. – Твои одноклассницы давно замужем. Половина уже уехала за границу и живут, не зная горя.

– «Моя Родина – большая, великая и необъятная! У каждого есть Отчизна, но моя самая лучшая!»… Писали тебе такие сочинения ученики в советской школьной форме?

– Нет уже ни Родины, ни школьной формы, ни учеников! Все разъехались, и даже те, кто остался, напрочь позабыли о том, чему мы их учили, – с грустью в голосе произнесла заслуженный учитель.

– Плохо учили! Розгами надо было, розгами! – продолжала дочь беззлобно дразнить маму.

– Да нет же, учили лучше всех! просто пришло время Иудушки. Другие ценности, и ничего уже не изменишь! Родина – это отчий дом, где горит очаг, который тебя всегда согреет; это книжные полки, заставленные любимыми книгами, и первая из них – букварь на твоем родном языке; это коробка с твоими детскими игрушками и пожелтевший альбом с фотографиями… А дом, где тебя ненавидят, не поддержат, да еще оберут до нитки – это уже не Родина. Ты одна я смотрю осталась примерной ученицей, никак не хочешь соответствовать времени. И напрасно! Пора найти богатого жениха и выбираться из этого дремучего настоящего!

– Мама! – возмущается, но с долей иронии, дочь. – Ты всегда нас учила другому: превыше всего – человек, и то что у него внутри! При чем тут богатство?

– Учила!.. Но это было в другой жизни, и не мы в этом виноваты!

– А кто? Какой злодей нас так околдовал? – опять смеется ОНА.

– Мне самой стыдно старикам в глаза смотреть. Прохожу – отворачиваюсь. Наверно, наше счастье и беда в том, что мы открыты и доверчивы как дети…

– Бог детей любит! Ветер злых перемен поменяется! Нет ничего вечного. То, что сейчас творится – это всего лишь временная неурядица.

– Конечно поменяется… только когда? Для вечности «временно» – это миг, для человека этот миг может растянуться на целую жизнь!

– Ты сегодня совсем не в духе. Собрала у себя в душе все черные тучи, так что на небе ни облачка. Брюзжишь как старуха, а ведь тебе самой еще в пору замуж! – ОНА обняла маму и поцеловала. – Не волнуйся, будет у меня жених. Просто таковой еще не встретился – имей терпение. Мы вот только давеча с безнадежно-влюбленной незнакомкой все обсудили.

– Я надеюсь, ты получила добрый совет от знающего специалиста о том, что надо чаще показываться на людях и не встречать противоположный пол со словами «отойди, я на улице не знакомлюсь»?

– Меня уверили – мы столкнемся лбами, и это произойдет совершенно естественно, без всякого кокетства… Только дату мне не уточнили.

– Тогда тебе надо заняться бегом. А еще лучше – бегом с завязанными глазами и желательно по левой стороне тротуара… в Англии, соответственно, по правой, чтобы уж точно столкнуться лбами, – улыбнулась мама и покачала головой.

– Тебе бы только насмешничать! Меня, кстати, на море звали. А вот возьму и поеду!

– А ты возьми и поезжай.

– И поеду!

– Ведь ни за что не поедешь?!

Поезд тронулся от перрона и завел свою старую пластику: не то урезанный вальс на счет «раз-два, раз-два, раз-два», не то блюз – тихий и спокойный. ОНА сидела у окна, и невидимый саксофонист в ее сердце меланхолично выдувал ноты, не прилагая никаких усилий, будто мелодия лилась сама собой, плавно и неспешно, прямо из его души. Замелькали полустанки, унося вагон прочь. Думать о грядущем было бесполезно, ибо никаких вразумительных планов не было и в помине, а ожидания терялись в сизой дымке, словно проселочная дорога там, за окном; поэтому мысли, не торопясь, потекли в обратную сторону: в прошлое – близкое и далекое; захотелось все вспомнить: нужное подписать и разложить в отдельные коробки, ненужное выкинуть в мусорную корзину, а неприятное изрезать на мелки куски и сжечь… Но, несмотря на старания, несмотря на самую что ни на есть подходящую для «поисков себя» атмосферу, под умиряющий аккомпанемент колесного блюза, если и удалось что-то упорядочить, то уж никоим образом не было понятно: как этот багаж применить в будущем. Так в раздумьях, воспоминаниях и, как водится, мечтах промчалась ночь; и вот уже южное солнце прокралось первыми лучами сквозь зашторенные окна, приветствуя пассажиров своим гостеприимным и назойливым теплом.

Весь день пролетел так же незаметно и нескучно. Что может быть веселее ничегонеделанья после долгих месяцев сессий, экзаменов и, вообще, всего того, что делается по принуждению? К вечеру ОНА прибыла на станцию назначения; и еще каких-нибудь пять часов ночной дороги, и заблестит, засверкает на горизонте море, и будет с нетерпением ждать того особенного и счастливого момента, когда они (соответственно море и тело) обнимутся и сольются друг с другом.

Здание автобусной станции оказалось почти безлюдным. Очередь в кассу была небольшая, и ей даже подумалось, что ехать придется в полупустом автобусе; так что уже скоро ОНА спокойная и уверенная вышла на платформу, держа посадочный билет.

Устраиваясь в кресло возле окна в предвкушении живописных видов во время поездки ОНА, передвигая сумку, весящую через плечо, вдруг отметила ее непривычную легкость. Не сразу понимая в чем подвох и в каких законах физики кроется упущение, ОНА открыла сумку и на дне ее увидела очертание своего сандалия. Глаза начали расширяться, и рука невольно скользнула внутрь, чтобы тут же, сквозь прореху, показаться с обратной стороны. ОНА смотрела на пальцы, продетые сквозь дыру, напоминающие петуха с гребнем, и почувствовала, как холодеют ее ноги, затем душа (даже учитывая факт о ее спорном месторасположении). В голове страшным вихрем закрутились вопросы: «как», «когда» и «почему». Во рту от страха пересохло настолько, что крику, который уже подступил к горлу, не суждено было вырваться наружу. ОНА лихорадочно перебирала в памяти содержимое своего багажа, – теперь уже бывшее, – и естественно первое, что пришло на ум, было: паспорт и деньги. Еще раз заглянув в имеющиеся карманы, стало ясно: глагол «было» в прошедшем времени наиболее объективно характеризовал ее ценные вещи.

«Это невозможно!» – ОНА встала на четвереньки и посмотрела под сиденьями; обошла несколько раз автобус и отправилась к кассам. Кассир лишь пожала плечами. Потом были изучены все углы, подоконники и щели; двор и газоны были исследованы с той редкой тщательностью, с какой неудачливый грибник с пустой корзиной осматривает последний клочок леса в уповании найти хоть один гриб, когда сквозь деревья уже виднеется станция электропоезда, которая увезет его домой ни с чем… Сомнений не оставалось – это была катастрофа!

В ее глазах читался тихий ужас. На горизонте вырисовывалась перспектива поселиться на этой станции до тех пор, пока ее несчастная личность не будет опознана. А когда это случится: через неделю, месяц, год?.. ОНА сглотнула подступившую слюну, и с ужасом прошептала: «Мама!»

«Да что же это?.. – стучало в висках. – Да как же?.. Да за что же!»