Литмир - Электронная Библиотека

— Как вам будет угодно. Следуйте за мной.

Вместе с Рутом и гусарами они отъехали от основных сил, двигаясь по дороге. Не обращая внимания на валяющиеся тут и там трупы хивинцев, Мак-Гахан кричал, пока не охрип. Жалын на крик так и не вышел.

— Нам пора возвращаться, — помолчав, решил поручик Рут. — Мальчишку могли убить, он мог заплутать или ускакать за десяток верст.

— Еще пару минут! — взмолился американец и вновь закричал. — Жалын! Жалын!

— Мы и так задержались, нарушив приказ. Все, нет вашего мальчишки. Если повезет, выживет. Едем! — в голосе русского прозвучали непоколебимые ноты и американец понял, что спорить бесполезно.

— Мы на войне! — голос Соколова, когда он выслушал вернувшегося поручика Рута, звучал слегка устало. — Люди гибнут, и мы ничего не можем с этим поделать. Если ваш Жалын еще жив и если он не дурак, то опомнившись, рано или поздно вернется на дорогу и доберется досюда. А если нет, то его жизнь возьмет пустыня. Людвиг, оставь флягу с водой, если что, вода парню не помешает. А мы выступаем. Время, господа.

Всадники торопливо забирались в седла. Кони, хоть и устали, могли продолжить путь.

— Гусары! В походную колонну, по трое, становись! Вперед! — приказал Соколов.

Под звук эскадронного горна кавалеристы снялись с временного лагеря, отправив впереди себя дозорных.

Эскадрон растянулся. Лошадей у них и так было много, многие везли какие-то грузы, а теперь, после победы над хивинцами, их стало еще больше.

Первую милю американец все оглядывался назад, надеясь увидеть фигуру Жалына. Все было бесполезно. Мальчишка пропал, как пропала и лошадь, отбившаяся от них в самом начале погони. Но о ней он не жалел, она — животное, а вот смерть человека оставила на его сердце рану.

А затем Мак-Гахан глубоко вздохнул и понял, что сделать ничего не сможет. Так получилось, так бывает. Назад он больше не смотрел.

Раздалась команда, и молодые сильные голоса впереди эскадрона затянули песню.

Наливай, выпивай, чашу круговую!

Зачинай, запевай, песню полковую!

Помимо воли американец улыбнулся. Офицеры как-то по-доброму принялись шутить и расспрашивать Мак-Гахана, не испугался ли он, и что бы стал делать не приди они ему на помощь.

— Что бы стал делать? Да скакал бы без остановки, хоть сто миль, пока не добрался бы до генерала Кауфмана, — отшутился Януарий под смех русских. Время от времени он поглядывал на ехавшего чуть впереди ротмистра Соколова. Похоже, тот отнесся к нему с прохладцей, не совсем радушно. И подобное отношение странным образом не давало Януарию Мак-Гахану покоя.

При армиях находятся представители других держав* — американец прав, в те времена действительно существовала подобная практика.

Букан-Тау* — западные отроги Туркестанского хребта.

Глава 12

В нынешнем году лето наступило быстро, мы толком и весну не успели почувствовать. Еще неделя, много две, и придет настоящая жара. Хотя, уже сейчас людям приходилось нелегко.

Погода подложила нам свинью, никто не рассчитывал на столь раннее лето. Две недели, которых нас лишили, как раз и требовались для того чтобы преодолеть самый тяжелый участок на пути к Амударье.

Через некоторое время от Кауфмана поступил приказ — двигаться только утром, вечером и ночью, по возможности экономя силы, наблюдая за нижними чинами и животными.

А затем горы Букан-Тау закончились и мы лишились тех преимуществ, что они давали. Отряду предстояло пересечь Каракумы, двигаясь строго на Амударью. Согласно картам, расстояние составляло триста верст. Казалось бы, не так уж это и много, но в песках счет иной.

Именно пески и чудовищная жара стали нашими главными врагами. Не хивинцы — они всего лишь пусть и воинственные, но дикие кочевники, без дисциплины и чувства долга. Сражаться с ними несложно. А вот климат совсем другое дело.

Едва последние холмы Букан-Тау остались позади, как появились хивинцы. Особой отваги они не проявляли, но зато докучали своим присутствием, непрерывно показываясь на горизонте и грозя ударить в самое уязвимое место.

— Настало время напомнить, кто здесь хозяин, — полковник Ухтомцев решил рассеять силы неприятеля. Генерал Бардовский не возражал.

Четыре эскадрона при поддержке сотни казаков подполковника барона Аминова выдвинулись вперед. По первым прикидкам врагов насчитывалось около двух-трех тысяч, но боя они не приняли и отступили. То, что туркмены прекрасно знали пески и куда лучше переносили климат, давало им дополнительные козыри. В частности, несмотря на все наши старания, мы так и не смогли поймать хоть сколько-нибудь крупные силы. Четыре легкораненых гусара и два десятка убитых хивинцев — вот и все наши скромные успехи.

Во всех подразделениях, выдвинувшихся к Хиве с разных сторон, состояли сибирские и семиречинские казаки, четыре сотни уральцев, девятьсот оренбуржцев, подразделения с Терека и даже часть Ейского полка кубанского войска. Но основной кавалерией считались мы, Александрийские гусары. Поэтому нас часто ставили в пример, на нас равнялись и гусарам, что называется, приходилось «соответствовать».

Князь Ухтомский безостановочно двигался вместе с генералом Бардовским, а мой четвертый эскадрон он периодически отправлял назад. В те дни в наши задачи входила рекогносцировка местности, осмотр колодцев и ближайшей территории, нахождение отбившимся пехотинцем, первая помощь пострадавшим от обезвоживания и теплового удара, и даже моральная поддержка, ибо молодцеватый вид гусар внушал остальным иррациональное чувство надежности. Не знаю, кто первым заметил такую нашу особенность, Кауфман или Головачев, но теперь ее использовали не стесняясь.

Я подчинялся Ухтомцеву, приказ есть приказ, деваться-то некуда, но за неделю, двигаясь туда и обратно, мой четвертый эскадрон прошел вдвое более пути, чем все остальные. Гусары загорели дочерна, обветрились, заматерели. Семеро попали в лазарет, двенадцать коней пало. На коней внимания не обращали, благо, что-что, а лошадей нам тут же выдавали новых. Главное, что мой Хартум климат и дорогу переносил превосходно. Иначе и быть не могло, ведь данная порода идеально приспособлена к местным реалиям.

Авангард первым почувствовал на себе тяжесть перехода до урочища и одноименного колодца Хал-ата. Бело-желтое солнце медленно ползет по небу и словно нехотя скатывается за горизонт. Из-за жары двигаемся лишь по утрам, вечером и ночью. Из растительности лишь жалкие клоки кустов и травы. Песок блестит и жжет сквозь подошвы сапог. Атмосфера проникнута каким-то красновато-туманным блеском, который ослепляет глаза и утомляет мозг через зрительные рецепторы. Пересохшая глотка и потрескавшиеся губы лишь малое из неудобств, что выпало на нашу долю. До оружия и металлических деталей упряжи невозможно дотронуться — так они нагрелись. Гусары пропотели, и пахло от нас не самым лучшим образом. А у горизонта колышутся миражи — призрачные деревья, города и цветущие сады. Находились и такие, кто из-за жары начинал воспринимать их всерьез и выбегать из марширующего строя, стремясь побыстрее очутиться в прохладе. За ними так же приходилось следить гусарам.

Переход по пустыне оказался очень тяжелым и психологически — солдаты, не шутя, верили, что в местных землях обитает черт. Миражи и необыкновенные размеры, странные формы, которые придавал местным предметам раскаленный воздух, убеждали их в том, что здесь поселилась нечистая сила. А кому еще, как ни черту, придет в голову смущать людей видом бегущих ручейков и зеленых деревьев, которые так и манят укрыться под их тенью? Лишь сатана, враг рода человеческого, мог придать какому-то кустику вид огромного пирамидального тополя, а человеку — форму большой башни.

Только пройдя не одну сотню верст, люди привыкли к миражам и не бросались к ним, как прежде. Тем не менее, каждый мираж, изображавший такие соблазнительные вещи, как воду, прохладу и деревья, так и манил к себе, ибо все это представлялось вполне естественным.

44
{"b":"780614","o":1}