Было видно, что пехоте приходится тяжелее всех. Впрочем, как и всегда, в любом походе и на любой войне. Сидеть в седле по нескольку часов также не совсем здорово, но мы хотя бы имели возможность подремать прямо на марше, слезть с коня и размять ноги, внеся, таким образом, хоть какое-то разнообразие.

А пехота шла и шла, безостановочно, механически, апатично…

Солдатики периодически падали от обморока и тепловых ударов, у многих носом шла кровь. Два молоденьких паренька, призванных в армию в этом году и еще не успевших акклиматизироваться, умерли в бреду. Полковник Романов засунул себе револьвер в рот и застрелился — возможно, из-за удручающей жары, но скорее всего по причине неприятностей в семье или денежных долгов. В моем эскадроне никто не погиб, но у Седова некто Кондрат Петров, находясь в седле, потерял сознание, упал и разбил голову. Похоронили его там же, и он стал первой жертвой, принесенной нашим полком богу войны.

Лошадей пало около сотни, верблюдов втрое больше. Слабые и молодые умирали первыми. Проезжая мимо разлагающихся трупов, густо облепленных мухами, мои гусары качали головами — слишком уж разорительным в их глазах казался поход. Да и жалко было таких больших и выносливых животных.

Поначалу командование рассчитывало, что каждый верблюд сможет нести почти пятьсот фунтов различного груза. Но чем дальше мы двигались, тем сильнее уставали животные, и вес переносимого ими груза уменьшался день ото дня.

Ночью первого мая гусары Смерти добрались до урочища Хал-ата, где имелось несколько колодцев. Люди с криками радости принялись черпать воду. Для этой цели использовали возимые с собой кожаные ведра и длинные веревки, так как глубина колодцев иной раз достигала двадцати, и более, саженей.

Вновь появились туркмены. Они до утра появлялись с южной и западной стороны лагеря, крича и действуя на нервы. Подошедший к колодцам Бардовский послал против них взвод 1-ой роты 4-го стрелкового батальона под командованием подполковника Омельяновича. Солдаты скрытно поползли по барханам, пытаясь незаметно приблизиться к неприятелю, но их обнаружили, раздались выстрелы. В ночной темноте некоторое время продолжалась перестрелка, тут и там сверкали вспышки. Ближе к рассвету все затихло, туркмены отступили в пески. С нашей стороны никто не погиб, а как обстояли дела у неприятеля, мы так и не узнали. Если у них кто и пал, то погибших они забрали с собой.

Хал-ата являлся заранее запланированным местом для стоянки и отдыха. Бардовский приказал укрепиться и ждать подхода основных сил. Первый, второй и третий эскадроны князь Ухтомский постоянно отправлял на рекогносцировку, а мне поступил приказ вернуться обратно к основным силам. Следовало доложить, что авангард благополучно достиг Хал-аты, получить свежие приказы и заодно выяснить, как обстоит ситуация с Казалинским отрядом полковника Голова и великого князя Николая Романова — они уже должны были догнать нас. И конечно, нам поставили задачу помочь людям с водой — для этого мы взяли с собой тридцать верблюдов и их хозяев-джигитов.

В путь двинулись вечером. Периодически навстречу попадались отдельные марширующие роты. Знакомые офицеры неизменно спрашивали, что находится впереди и как долго еще идти до колодцев. Наши ответы, что до колодцев осталось совсем близко, час или два, неизменно подбадривали их и дарили людям второе дыхание. Уступая дорогу, мы поднимались на барханы, заодно высматривая неприятеля. Воду давали лишь больным и выбившимся из сил, остальные и так скоро получат возможность вдоволь напиться.

Ставка цесаревича и Кауфмана нашлась уже под утро. Они так же маршировали всю ночь. Спать никто еще не лег. Мы проехали по лагерю, передав верблюдов интендантам. Я отдал гусарам приказ спешиться и первым делом встретился с капитаном фон-дер-Флитом, адъютантом Кауфмана.

— Костя, сообщи генерал-губернатору о нас, — попросил я. Хотелось лечь и отдохнуть, но служба есть служба.

— Жди! — ответил фон-дер-Флит. Мы с ним хорошо знали друг. С моей точки зрения, он хоть и являлся сугубо штабным офицером, но служил честно и мечтал попасть в настоящий бой. — Я мигом.

И действительно, не прошло и пяти минут, как меня и Егорова пригласили к генералу на завтрак.

Кауфман расположился не в своем бухарском шатре, известного всей армии, а рядом, пользуясь последним часом относительно прохладного времени. С ним я застал цесаревича Николая, генералов Головачева, Троцкого и Рихтера, герцога Евгения Романовского и еще несколько офицеров, включая великого князя Николая и полковника Голова — значит, они успели догнать основные силы.

Атмосфера за столом казалась оживленной. Люди делали общее дело, оно сблизило их, заставило уважать и ценить друг друга. Так всегда и бывало на войне.

На походном столе денщики уже расставляли еду — вино, паштеты, холодную утку, хлеб и вяленое мясо. И конечно самое главное — воду в кувшинах и флягах. Около двух десятков офицеров стояли вокруг, покуривая и негромко переговариваясь. На дальнем бархане виднелись фигурки часовых.

— А вот и посланник от генерала Бардовского, — заметил Головачев, привлекая внимания остальных к моей персоне. — Докладывайте, ротмистр.

— Генерал Бардовский и вверенные ему силы авангарда успешно добрались до колодцев Хал-аты, — несмотря на сильную усталость, я вытянулся и постарался выглядеть по возможности геройски. Жаль лишь, что моя пыльная, пропахшая дымом и потом форма плохо соответствовала данному образу. — Сутки назад состоялся огневой контакт с неприятелем. С нашей стороны убитых нет, трое легкораненых. В лазарете двадцать семь человек, большей части пострадавших из-за солнечных ударов. Генерал Бардовский укрепил лагерь и встал на отдых, дожидаясь дальнейших приказаний. Воды в Хал-ате с избытком и она пригодна для питья.

— Хорошо, — негромко заметил Кауфман. Выглядел он сильно уставшим и истощенным. Да и не шутка, всеми нами любимому генералу уже пятьдесят пять лет, и силы его уже не те. — Присаживайтесь к нам за стол и расскажите, как людям дался переход и каково настроение авангарда. Вы же не против, ваше высочество? — он повернулся к наследнику. В голосе Кауфмана проскочила практически неуловимая ирония — он же наверняка знал о том, что цесаревич мне симпатизирует.

— Конечно, нет, — краем губы улыбнулся Николай Романов. А вот он, в отличие от Кауфмана, выглядел вполне приемлемо. Кажется, жаркий и сухой климат Туркестана пошел ему на пользу. — Тем более, гусары — мой полк и мне всегда интересно их послушать.

— Да, они смельчаки, каких мало, — негромко заметил герцог Романовский, выдыхая папиросный дым. — Я бы счел честью командовать таким подразделением.

Собравшиеся переглянулись, но никак не прокомментировали подобного заявления. Герцог носил звание флигель-адъютанта. Отношение к нему сложилось своеобразное — человеком он был тщеславным, недалеким, обожающим женщин и красивую жизнь. В принципе, часть гусар могла похвастаться примерно таким же, весьма скромным набором достоинств, но у герцога все это накладывалось на некую вседозволенность и спесь от причастности к Царской Семье. Да и его фигуру, в силу статуса, рассматривали и оценивали куда пристальней, чем обычного гусара.

Мы с Егоровым устроились с краю стола, присев на складные стулья. Перед нами тут же поставили тарелки, столовые приборы, положили еды и налили вина.

Подул легкий ветерок. Под негромкое звяканье вилок я некоторое время докладывал о положении дел в авангарде. Меня слушали, но особого интереса новости не вызвали. Все складывалось неплохо, тем более, не один лишь мой эскадрон оберегал войско, обмен приказами шел безостановочно.

— Вот что, ротмистр, — через некоторое время заметил Головачев. — От присоединившегося Казалинского отряда поступили новости, что к нам из самого Петербурга движутся два американца: дипломатический советник Томас Скайлер и корреспондент «Нью-Йорк Геральд» Януарий Мак-Гахан. Было бы не лишним встретить их, отправившись назад. А то неизвестно, что с ними здесь может случиться. Нам еще международного конфликта не хватало, — пошутил он.