— Спасибо, Гвен. Ты очень выручишь. — Генрих осторожно коснулся её руки, и девушка вздрогнула. Подняла на него округлившиеся глаза, будто он её чем-то напугал, но всё же не отпрянула.
Стоило предположить, что она не забыла об их недавней близости. Она сама тогда призналась, буквально за мгновение до того, как в шатёр ворвался Хельмут, что только с Генрихом ей было хорошо, что с мужем она удовольствия вообще не получала… Это вызывало смешанные чувства. Конечно, Гвен было жаль: в браке она не знала счастья, не знала любви и не была любима, а муж, судя по всему, ещё частенько прикладывался к бутылке… Но Генрих не мог также не ощущать радости от того, что хотя бы сейчас и именно с ним эта девушка наконец-то почувствовала себя счастливой.
Но ведь Гвен не была глупа и слишком наивна, и она не должна придавать тому, что случилось между ними, особого значения. Не могла же она позволить себе мысль, что её и лорда Штейнберга связывает что-то большее, чем минутная, вспыхнувшая и тут же погасшая страсть?
Да, он проявлял к ней сочуствие и по-своему опекал, несмотря на огромную разницу в происхождении. Он помог ей устроиться и оправиться после набега на её деревню. Он считал себя её другом, но не более… И странно, что Хельмут, который первым пожалел Гвен и привёз её в замок из разорённой деревни, впоследствии совершенно забыл о ней.
Внезапная мысль заставила Генриха вздрогнуть.
— Тебя точно никто здесь не обижает? — повторил он, нахмурившись.
Вспорхнувший в воздухе ветерок взлохматил волосы Гвен — её чёрная коса давно расплелась, и три переплетённые пряди держались лишь на честном слове.
— Насчёт солдат понятно, — продолжил Генрих, убирая одну из прядей ей за ухо, отчего девушка покраснела. — Они благодарны тебе за помощь и не пристают. А кто-то повыше простых солдат? Мои вассалы, например?
Гвен тут же покачала головой, и было понятно, что она что-то скрывает, но допрашивать её Генрих не стал. Краем глаза он заметил, что её подруги уже вовсю переговаривались и посмеивались, ничего и никого не стесняясь.
— Тогда доброй ночи, — сказал он тихо, убирая руку от её лица. — И жду тебя завтра с настойкой.
Гвен кивнула и, вновь присев в быстром неглубоком реверансе, направилась прочь; ветер окончательно расплёл её растрёпанную косу, и чёрные пряди издалека напоминали небольшой плащик, сливающийся оттенком с ночным небом.
***
Когда Генрих вернулся в свою комнату, Хельмут уже спал — крепко и спокойно, безмятежным сном вусмерть пьяного человека. Это не могло не вызвать улыбки и тут же вырвало из души кипящую злость. Стараясь не ступать слишком громко и не шаркать, Генрих приблизился к кровати и осторожно накрыл Хельмута одеялом. Ночь, судя по всему, будет холодной, а вино хоть и согревает, но недолго…
Не сразу Генрих понял, что ему самому спать теперь негде. О том, чтобы будить Хельмута, и речи не шло. Можно, конечно, пойти в его спальню и в отместку уснуть там… но, чёрт возьми, это же просто смешно! Главное сейчас — случайно не разбудить его: он может проснуться и снова начать творить всякую ерунду, и, видит Бог, на этот раз отказать ему будет ещё сложнее… Пусть лучше проспится как следует, а утром получит свою освежающую и отрезвляющую настойку.
И что же делать? Не спать всю ночь — плохая затея: завтра Генрих и лорд Джеймс вместе с сиром Лейтом собирались ещё раз допросить пленённого фарелльского дворянина, попытаться как-то его разговорить… Ни кнут, ни пряник на него не действовали, этот гад никак не желал раскалываться. Тех сведений, что случайно услышал от захватчиков сир Лейт, когда его замок находился в оккупации, было недостаточно, чтобы подробно выстраивать дальнейшую стратегию, хотя разведка продолжала работать на славу и то и дело привозила что-то новое. Но для полноты картины не хватало иных сведений — из первых, так сказать, уст…
Спать, между тем, хотелось нестерпимо. Генрих ещё раз окинул взглядом кровать. Наверное, стоит просто прилечь рядом и попытаться не упасть во сне с того крошечного краешка кровати, который Хельмут соизволил оставить свободным. Генрих вздохнул. Нужно хотя бы раздеться, умыться, а лучше — найти зубной порошок и велеть принести таз горячей воды… Но сил не было ни на что, и он смог лишь скинуть камзол, относительно аккуратно повесив его на спинку стула.
Прилёг рядом с Хельмутом, стараясь не обращать внимания на запах алкоголя.
Показалось, что утро настало не через несколько часов, а буквально через пять минут после того, как Генрих закрыл глаза. Удивительно, что он смог уснуть, лёжа на самом краю кровати, однако весь вечер он чувствовал себя таким уставшим, что уснул бы и стоя. И не то чтобы сейчас ему стало лучше…
Шея болела так, что поворачивать голову было просто невыносимо; плечи затекли, спина ныла. Генриху ещё не исполнилось двадцати восьми, а он уже чувствовал себя стариком.
Хельмут всё ещё спал, причём как-то беспокойно: ресницы его слабо дрожали, он то хмурился, то успокаивался — кажется, ему что-то снилось. Генрих улыбнулся, на мгновение забыв о вчерашней выходке Хельмута. А если бы под его горячую руку попала какая-нибудь девушка? Вряд ли бы ей хватило сил и воли отбиться от его настойчивости…
Нужно было вставать, но Хельмут вдруг задрожал — и Генрих почти невольно сжал его плечо, привлекая ближе к себе. Стало немного тревожно, особенно когда он что-то забормотал, сначала неразборчиво, но потом всё громче и отчётливее:
— Это я, это я его убил, я его убил…
Генрих придвинулся к нему, приобнял за плечи, провёл рукой по волосам…
— Нет, не ты.
Хельмут поморщился, кажется, выбираясь из объятий кошмара, — пришлось потрясти его за плечо, чтобы окончательно разбудить. Лишь через полминуты он с огромным трудом разлепил глаза и тут же зажмурился — в комнату постепенно начал проникать прозрачный утренний свет, а светлая тонкая штора никак не мешала его путешествию в глубь помещения.
Хельмут приложил пальцы к вискам и сдавленно простонал.
— Чёрт возьми… — хрипло заявил он.
— И тебе доброе утро, — ухмыльнулся Генрих.
Он приподнялся, и Хельмут тоже попытался встать. Стоило ему пошевелить ногой, как тяжёлое одеяло сползло на пол. Причём ни Хельмут из-за головокружения и тошноты, ни Генрих из-за боли в шее пока не были в состоянии его поднять. Всё происходящее казалось слишком смешным и нелепым, чтобы быть правдой… Но, увы, это было по-настоящему.
Хельмут всё-таки смог усесться на край кровати, хотя это далось ему с трудом, он едва не рухнул в постель снова. Генрих наблюдал за этим с беззлобной улыбкой, стоя в изголовье со сложенными на груди руками. Хельмут поёжился — от этой улыбки или от утренней прохлады, залетевшей в комнату сквозь щели в окне.
— Помнишь, что вчера было? — поинтересовался Генрих, и Хельмут снова поморщился.
— Ты ждёшь извинений? — ответил он вопросом на вопрос.
Что ж, это было неожиданно, и Генрих не сразу нашёлся с ответом.
На самом деле — да, он ждал извинений. Пьяное поведение Хельмута, разумеется, никуда не годилось, благородному барону, рыцарю, мужчине не пристало так себя вести. А уж по отношению к своему сюзерену — тем более… Правда, Генрих иногда забывал о том, что Хельмут был его вассалом, — этому способствовала многолетняя дружба и то, во что она вылилась в итоге, — то, что они чувствовали друг к другу теперь.
Сейчас настойчивость Хельмута казалась попросту смешной и даже милой, но вчера… Генрих вспомнил, что был взволнован, растерян и разозлён, не знал, куда деваться и что делать: плюнуть на всё и поддаться неуклюжим ласкам пьяного Хельмута, даровав ему то утешение, о котором он просил, или всё-таки сдержаться. Слава Богу, хватило ума и воли на второе. Иначе бы сейчас пришлось извиняться самому.
— Прости, — глухо, почти шёпотом, сказал Хельмут, не поднимая взгляда. — Я хорошо помню, что было вчера, и… Прости, я… я вёл себя совершенно неподобающе. — Вдруг он поднял взгляд и улыбнулся, будто вся его головная боль мигом прошла. — Снова я перед тобой извиняюсь, а ты помнишь, чем закончились мои прошлые извинения?
