Тогда Генрих протянул руку и осторожно коснулся пальцами её щеки, вытирая солёную влагу. Гвен подняла на него поражённый взгляд, да и Хельмут тоже смотрел, мягко говоря, удивлённо. Конечно, эта девушка заслуживала сочувствия и заботы, особенно после своего рассказа, но… настолько?

— Теперь всё будет хорошо, — сказал Генрих тихо. — Я понимаю, что погибших близких ты не вернёшь…

— Бетти и дети, — всхлипнула Гвен, и в пустом взгляде её что-то вспыхнуло, — вы найдёте их? Они наверняка выжили, они же успели сбежать!

— Мы сделаем всё, что сможем. — Конечно, обещать этого не мог никто, да и у них были дела поважнее, чем искать сбежавших крестьян, но Генрих сказал это таким тоном, будто уже приказал снарядить отряд для поисков. — Всё наладится. Мы прогоним фарелльцев с ваших земель, и жизнь потечёт, как прежде. А ты можешь отправиться в Эори. Сейчас там безопасно.

— Я не хочу. — Гвен резко покачала головой, и ему пришлось убрать руку. — Не хочу никуда ехать, я лучше в вашем войске останусь.

— Что ты имеешь в виду? — бросил Хельмут неожиданно жёстким тоном, скрещивая руки на груди. — Ты же не собралась сражаться, в конце концов?

— Я могу лекарям помогать, — возразила Гвен — голос её зазвенел на удивление громко. — Я кое-что уже умею, а остальному научусь. Не хочу я сидеть в безопасности, пока на моей родине бесчинствуют чужаки! Я хочу им отомстить за свою деревню и своих близких. Хоть как-то помочь вам выбить их прочь… дать им пинка под зад, — коротко ухмыльнулась она.

— Не думаю, что это возможно, — покачал головой Хельмут.

— Что ж, можно попробовать, — улыбнулся Генрих.

Они сказали это почти одновременно и тут же взглянули друг на друга вопросительно.

Ну, если Генрих даёт добро, то ладно… Пусть останется, пусть учится у лекарей и помогает бьёльнцам выбить захватчиков из нолдийской земли. Хельмуту вообще-то совершенно всё равно. Его сюзерен согласен, а это главное. Кто он такой, чтобы ему возражать?

— Если ты так хочешь помочь, — продолжил Генрих, не отводя внимательного взгляда от Гвен, — то, может, вспомнишь что-то о захватчиках? Ты видела ещё отряды помимо того, что напал на твою деревню? Соседи из других поселений ничего не рассказывали?

— Когда война началась, особо не до болтовни с соседями было, — пожала плечами Гвен. — Но я как-то видела… у реки, что к западу от нашей деревни… Пошла бельё стирать, а они туда коней приводили поить. Я сначала было подумала, что это ваши: слышу — говор не родной… А потом поняла, что и язык вообще другой, не наш. Но откуда они приехали и сколько их было — не помню. Это всё седмицы две назад произошло.

— Возможно, они часто ездят к этой реке поить коней и набирать воду, — задумался Генрих. — Нужно будет послать туда патрули. Займёшься?

— Займусь, — вздохнул Хельмут.

Когда Генрих попросил его остаться с ним в Клауде, он, конечно, не рассчитывал на особо спокойную жизнь. Но друг буквально заваливал его поручениями. Хельмут исполнял их ответственно и тщательно, но всё же он ожидал, что свободного времени, которое он сможет провести с Генрихом, у него будет больше. А оказалось… Теперь ещё и эта Гвен, о которой нужно заботиться, оберегая от моментов, которые могут всколыхнуть в ней ужасающие воспоминания… Кто бы его, Хельмута, от такого уберёг. Впрочем, она — девушка, существо слабое, а он — воин и рыцарь, так что она в такой заботе нуждается явно больше, чем он.

— А насчёт тебя, Гвен, я скажу лекарю… — задумчиво продолжил Генрих. — Не тому, который здесь, в Клауде, за тобой ухаживал, а нашему, бьёльнскому. Он, я думаю, не откажется научить тебя тому, что должна знать его помощница.

— Спасибо, милорд, — склонила голову Гвен.

А потом вдруг резко посмотрела на Генриха таким взглядом, каким Хельмут обычно старался, несмотря на непреодолимое желание, не смотреть.

***

Холодная нолдийская весна закончилась, и ей на смену пришло холодное нолдийское лето. Ветер дул непрестанно, и солдаты постоянно молились, чтобы не пошёл дождь. Дожди уже были в начале геужеса* — долгие, сильные ливни, сбивающие с ног и ледяными змеями заползающие под одежду. Некоторые воины простужались после такого, и к работе лекарей, помимо хлопот с ранами, прибавлялось ещё и лечение кашля и насморка. Простуда могла длиться долго, и свои первые несмелые шаги в лекарском искусстве Гвен делала именно в борьбе с ней. Лекари показывали, как настаивать травы и заваривать чай от боли в горле, что делать с жаром и ознобом, какие компрессы ставить и многое, многое другое… У девушки неплохо получалось, лекари на неё уж точно не жаловались, к тому же она стала всё чаще улыбаться и даже смеяться и в целом ходила весьма довольная.

Генрих был рад не только тому, что Гвен быстро оправилась, но и тому, что ей нашлось место в армии. Она ни в какую не хотела уезжать в безопасный Эори, но и оставлять её обузой тоже не стоило: она бы только мешала и невольно отвлекала солдат. А белый передник помощницы лекаря внушал у них даже некоторое уважение. Генрих ни разу не замечал, чтобы простые воины приставали к таким женщинам. Рыцарей и дворян это, правда, не касалось.

И вот настало лето. Дни длились дольше, солнце светило чуть ярче и давало больше тепла, чем прежде, но всё же в этих краях было куда холоднее, чем в Бьёльне. Генрих помнил, как долго и неохотно привыкал к такой погоде, будучи оруженосцем, зато потом, по возвращении домой, так же долго и неохотно привыкал к погоде бьёльнской. Воздух ему казался жарким и душным, он скучал по прохладе, дождям, снегам и морозам. Этого всего в Бьёльне тоже было предостаточно, но обычно и снега там выпадало меньше, и морозы стояли не такие крепкие, и лето пригревало сильнее, чем в Нолде.

В этом году привыкать к холодам почти не пришлось. Будто и не было тех десяти лет, что отделяли его нынешнего, двадцатисемилетнего лорда, властителя целого аллода, от юноши восемнадцати лет, едва принявшего рыцарские обеты и получившего шпоры. И меч… Тот прекрасный, но неудобный меч лорда Джеймса, который остался в Айсбурге. Странно, что лорд Коллинз о нём не вспомнил и не спросил во время встречи на тракте — Генрих уже готов был извиняться и оправдываться, но не пришлось.

Настал биржелис*, первый месяц лета, время цветения анемонов и горечавки, ярких синих колокольчиков и белоснежных ландышей, вишни и яблонь. Вокруг Клауда расстилались поля, напоминавшие цветные ковры, и из леса пахло по большей части свежестью, листвой и хвоей, нежели гарью, как было весной. И всё чаще в Клауд дозорные отряды возвращались ни с чем, отчитываясь, что никого не нашли, всё реже из сторожевых башен поступали сведения об обнаруженных фуражирах. Генрих был рад: кажется, им удалось отпугнуть фарелльцев, отвадить их от захваченных территорий, заставить сгруппироваться в их лагере и не покидать его так часто, как раньше.

Значит, пришло время для новой битвы.

Ждать, когда с северо-запада вернутся нолдийцы, а с востока — шингстенцы, было некогда. Фарелльцев осталось не так много, и имеющейся армии Бьёльна должно хватить, чтобы отогнать их к северу, к Ледяному мосту. Генрих предполагал, что к тому моменту враг уж наверняка дождётся подкрепления, но и к ним тоже придёт подмога… Может, тогда-то и состоится решающий бой и они смогут окончательно прогнать захватчиков с этой земли.

Был отдан приказ приводить в боевую готовность отряды со сторожевых башен. Тот отряд, что обошёл ставку фарелльцев с севера, уже давно ждал сигнала. Разумеется, в Клауде тоже спокойствием и не пахло: Генрих велел готовить подкрепление на случай, если и эта битва начнёт обращаться не в их пользу. Но нет, на этот раз они не проиграют.

Он не проиграет.

Властитель Бьёльна и ученик лорда Коллинза попросту не имеет права продуть этот проклятый бой, к которому он так долго и тщательно готовился. Не могут провалиться его сложные планы, на продумывание которых ушла не одна ночь.

Генрих снова начал ощущать эту удушающую злость, но уже сам не знал, на кого или на что она была направлена.