Пока она спала у постели сына, Алеш понемногу выкладывал Енику весь свой путь из Кирты до Сааргета. Вчера ночью он рассказал о том, откуда у него на шее крошечная царапина. Брат только рвано вздохнул, покосился в сторону Ортрун и шепнул: «Тогда мы в долгу перед господином, хоть он и… ну… Фретка».

«Мы свое отплатили, – ответил Алеш. – Жизнь за жизнь».

Еник остался при мнении, что ничего на этом не кончится. Он был прав, конечно. Он, как и владыка Отто, довольно часто оказывался прав.

«Владыка Отто будет бесконечно прав, когда подпишет указ о большой дружной казни».

Но до этого дня нужно еще дожить.

– Ну, – громко сказал Збинек Гоздава, стукнув ладонями по столу, – пошли, молодежь, сделаем военное дело.

Еник и Модвин ушли вслед за ним, опустив плечи под одинаковым углом. Их проводили взглядами писаные красавицы. Алеш встал под портретом таинственной брюнетки и прислонился боком к холодной стене.

– Госпожа Ортрун, можно задать вопрос?

Она одернула манжеты рукавов.

– Попробуйте.

– Мы с Юттой вспоминали пограничную заставу у Таловец, – начал он, отметив почти полное отсутствие реакции: только едва заметно дернулась вверх тонкая бровь. – Ходили слухи, что там во время пожара видели дух Крушителя Черепов. Мой друг ставил на гетмана, но я думаю, это были вы. Я прав?

Оказалось, Ортрун Фретка умеет смеяться.

– Вы спорили на деньги?

– Нет. Насколько я помню, на перочинный нож.

– Я хочу оплатить долг вашего друга. Берите любой нож, какой понравится.

«Бесстрашие на грани беспечности. Вы тут все такие интересные люди».

– Ладно. Не поделитесь, как эта идея пришла вам в голову?

Госпожа Ортрун вгляделась в безнадежно остывший камин.

– Я хотела, чтобы Берстонь помнила своих героев, – ответила она, и в ее улыбке появилась печаль, – и знала, что их наследие, их сила всегда будет среди нас. Иногда мне кажется, что Марко все еще здесь, в замке. Может, так и есть, раз его курган пуст.

«“Все еще”?»

– Его курган?

– Мне назвали одну поляну тут неподалеку местом его погребения. Меня обманули.

«Как все запущено. Сочувствую Збинеку Гоздаве. Попробуй потягайся с тем, кто уже мертв».

– Вы не там искали, – сказал Алеш. – Он на Ольшанском погосте. Рядом с женой и дочерью.

Ортрун распахнула глаза.

– Откуда вы знаете?

– Не важно. Просто знаю.

Удивление в ее взгляде сменилось такой медленно утихающей болью, которую человек испытывает, когда ему вправляют смещенную кость.

– Спасибо, мастер Алеш, – сказала госпожа Фретка. – За все.

Он пожал плечами.

– На здоровье.

«Как выразился бы мастер Лисенок, вне протокола мы с тобой до сих пор враги».

– У меня есть для вас еще поручение, – вспомнила она. – Загляните в чумной барак.

«Если честно, мне кажется, я как зашел туда в Тарде, так и вожу его с собой».

У дверей его встретили армейские костоправы, которым досталось пять человек больных и целый амбар муки, обладающей свойством подавлять чуму. Академик Баво в свойственной академикам манере успел детально расписать им принцип своих действий, упустив все самое важное: зачем, когда и сколько. Лекарям пришлось угадывать, и в четырех случаях из пяти они угадали достаточно верно. Но последний больной, молодой и крепкий, мучился долго. Послушав истории людей, развозивших лекарство по окрестным селениям, Алеш убедился, что весь секрет в дозировке и регулярности. Правда, тому бедолаге это уже не помогло.

– Но больше в замке никто не заболеет, да? – с опаской уточнил управляющий Дивиш, отчитываясь перед госпожой, допивающей из кубка свою порцию горькой воды.

– Я на это надеюсь, – сказал Алеш, издалека махнув рукой старшему костоправу. – Но на всякий случай советую отдельно припрятать запас.

Дивиш нервно сглотнул и принял у Ортрун Фретки серебряный кубок вместе с соответствующим распоряжением.

«Если бы люди всегда так выполняли мои указания, кругом наверняка настал бы вечный мир».

Когда Алеш закрыл дверь барака в последний раз, чтобы дать отмашку людям с факелами и ведрами, он отошел подальше, едва успел поднять руку и тут же ее опустил, согнувшись пополам от подлого удара под дых.

Сигнал они приняли. Алеш понял это лишь по отдаленным звукам, потому что под веками у него сияли яркие искры.

«Что, все? Вот так? Теперь я исчерпал запас полезности? Это даже для вас, мне кажется, перебор».

Он кое-как перекатился, сел на колени, открыл глаза и поймал перед самым носом маленький кулак. Потом Алеш поднял взгляд и растерял все мысли.

– Я вас ненавижу!

Фабек замахнулся для нового удара, но так неуклюже, что предотвратить его было легко. Алеш держал подмастерья за обе руки и чувствовал, как они трясутся.

– Давай сперва поздороваемся, согласен?

Мальчик раздул ноздри, вырвался, одернул полы грязной одежды, глубоко вдохнул, и по щекам его градом полились слезы.

– Мастер…

Алеш схватил Фабека за плечи, притянул к себе и обнял. Как и на левом запястье, под воротником у мальчика краснел свежий шрам от зажившей язвы.

«Теперь я вам должен, господа Фретки».

С одной стороны – живой и здоровый Тетрам, с другой – Еник, Фабек и целый амбар лекарства от чумы.

Мальчик отстранился, всхлипнул и вытер рукавом лицо. Кругом пахло горящим деревом. Алеш убрал пальцем грязный развод с детской щеки и спросил:

– Где твои сестры?

– Умерли, – ответил Фабек, потупив взгляд. – Я делал, как вы учили, но они все равно умерли.

Алеш опустил голову и поморщился, чувствуя, как щиплет переносицу.

«В моих силах было это предотвратить».

– Прости меня.

– Я теперь совсем один, – тихо произнес Фабек в пустоту.

Алеш заглянул ему в лицо, так беспощадно напоминающее о Стельге, и сказал:

– Ты не один. Я обещаю, Фабек. Ты никогда не останешься один.

В этот раз подмастерье обнял его сам. Алеш опустил свободную руку в карман, сжал кулак и опять посадил занозу.

Модвин не был уверен, что запер дверь на замок. Он смотрел на нее в упор, держал скользкий ключ в руке, но все еще сомневался в том, что она не откроется.

Ведь Сикфара в любой момент могла оказаться на пороге комнаты. Это была ее комната. То есть, та, в которой она собиралась рожать.

Все здесь было обставлено по ее вкусу: светлые стены, крупная красная мебель, расшитые золотом занавески на окнах. Сикфара знала толк в роскоши и еще в том, как вцепиться в человека насмерть.

Ее голос звучал с тонких гладких страниц, когда Модвин пытался читать. Ее смех звенел в ударах стали, когда он тренировался. Она улыбалась ему со всех портретов и подмигивала отблесками драгоценных камней.

Сикфара прожила в этом замке восемь лет. Никто не замечал ее. Никто не знал, как на самом деле ее здесь много.

Кроме Модвина, который каждую ночь ее убивал.

Она удивлялась этому всякий раз, как впервые. На ее бледной шее не осталось живого места, а Сикфара все пыталась снять врезавшуюся в кожу петлю. Большой живот быстро таял, как грязный сугроб на солнце. Когда борьба заканчивалась, Модвин наступал в лужу под длинной юбкой и вытирал подошву о дорогую ткань. Сикфара широко открывала рот, но не произносила ни слова – потому, наверное, что беременной женщине не к лицу ругательства.

Модвин ненавидел ее, пока она умирала, но гораздо сильнее ненавидел себя.

Он предал родного брата, подвел сестру – и ради кого? Какая драная муха куснула его два с лишним года назад? В конце концов, Сикфара тоже могла быть своего рода колдуньей. Модвин ведь, оказывается, совершенно ее не знал.

«Мало видеть женщину голой, чтобы все про нее понять», – сказал бы на это мастер Алеш, умей он читать мысли. Хотя взгляд у него иногда был такой, будто он мог делать вещи и пострашнее. Модвин с опозданием осознавал, что так оно и есть. На его глазах этот человек убил женщину и вскрыл живот ребенку.