С интересом и облегчением Электра выяснила, что инсулы, кажущиеся сверху такими открытыми и беззащитными, представляют собой по сути незыблемые крепости. Попасть в инсулу снаружи, придя пешком по земле, было невозможно. Она в юности увлекалась скалолазанием, поэтому помнила, что на высоте до пятидесяти метров с внешней стороны Конкордии были обустроены трассы для начинающих. Несколько выше могли подняться мастера спорта, дальше шел отрицательный уклон, потом — снова отвесная скальная стена, опоясывающая цоколь инсулы целиком, такая гладкая, что на нее проецировали иногда фильмы или устраивали лазерные шоу. И уже на приличной высоте наконец начинались идеально вписанные в вертикальный пейзаж открытые балконы, зеленые террасы, мозаичные ленты посадочных площадок. Электра с ранних лет и на личном опыте знала, что все окна, все балконы, галереи и бельведеры инсул прикрыты защитным полем. Они с Люцием, в ранние школьные годы вывезенные из загородного бездельного детства, обследовали новое жилье вдоль и поперек. Особенно влекли последние, пустые еще этажи, доступные им отчасти потому, что родители занимали роскошные апартаменты в самой престижной, верхней части комплекса, отчасти же благодаря общему равнодушию взрослых к их досугу. Дом постоянно строил себя все выше и выше, нарастал сам на себе, как коралловый атолл, по кругу, высылая вперед малые армии трудовых роботов. Эти роботы возводили стены, перекрытия, лестничные марши, прокладывали шахты подъемников и трубки линии доставки.
Внутри стен перемещались полупрозрачные многоногие верткие модули, протаскивали коммуникации, конопатили щели, протягивали капилляры для вертикальных газонов и клумб. Электра однажды видела в незашитом отделкой потолке целое гнездо этих робосколопендр, где они подзаряжались и редуплицировались. Стекла и двери наверху еще не выросли, в пустые проемы проглядывало эмалево-синее небо и задувал сильнейший холодный ветер. Именно тогда выяснилось, что нельзя просто так выпасть в окно, даже если очень постараешься: страховочное поле окутывает не только жилые этажи, а дом целиком.
Сейчас же Электра прочла о том, что страховочные и защитные поля инсул можно усилить достаточно, чтобы они выдержали прямое попадание метеорита. Это по сути были те же эгиды, только установленные не на кораблях, а поверх жилых атоллов, и запитанные не от двигателей, а от атомных котлов, скрытых в самой сердцевине, в цоколе дома, там, где живут управляющие им полуразумные алгоритмы. Кроме того, в инсулы были встроены системы фильтров и регенерации воздуха, подобные корабельным. Электра раньше не задумывалась об этом, принимая инсулы как комфортную данность, но, похоже, города-дома, заложенные на заре существования Рима, могли обеспечить обитателям не только уют, но и выживание. Для того, видимо, и предназначались. Неудивительно, учитывая природные и техногенные катастрофы, предшествовавшие рождению современной цивилизации. Войны, эпидемии, изменения климата, необратимые на том уровне развития человечества — создатели «муравейников» рассчитывали, что их населению придется при случае пережить новую вулканическую зиму или что похуже.
Самую большую по площади часть эгиды, «крышку», обыкновенно не включали — не от дождя же ею прикрываться, бессмысленно тратя киловатты и киловатты. К тому же, ее мерцание, хоть и слабое, добавляло светового загрязнения. Успокоительно понимать, что вся нежная начинка человеческих атоллов, все эти открытые площадки, парки, висячие сады, паутинка золотых трубочек воздушного метро, соединяющего противоположные точки внутреннего колодца инсулы, находятся в безопасности. Их можно было в один миг накрыть мощной эгидой военного образца.
Так, ладно. Это что касается инсул. А ведь римляне живут не только в них. Нельзя забывать о виллах, античных роскошных постройках в Европейском секторе и современных сверхтехнологичных жилищах, а виллы эти рассыпаны от тропиков до заполярья. Существуют разного рода эко-поселения в пригодных и не сказать чтоб пригодных для жизни местах; коммуны, выплеснувшиеся в прошлом столетии из организованного быта муравейников на волю, когда возникла патрицианская субкультура с девизом «назад к природе». Самые радикальные улетели на Степь, но кто-то и остался. А еще многочисленные исследовательские институты на островах и в лесных массивах, под водой, в пустынях, на вершинах-тысячниках. Объявить всем этим увлеченным собой и работой людям, что нужно бросить дома, работу, любимые места и перебраться в условно-безопасные человеческие муравейники, от которых они ранее отказались совершенно сознательно? Только потому, что в десятках парсеков отсюда реальность дрогнула, дала сбой и мир изменился? В силу непредвиденных обстоятельств потеряна связь с Золотым Марселем? Так восстановите же ее поскорее, господа политики, выделите ресурсы и почините как было, чтобы мы и дальше могли жить и работать спокойно. Перестаньте транслировать панику и толочь воду в ступе! Такие требования сейчас сыплются на сенат как из рога изобилия. Как доходчиво объяснить согражданам, уже и так фрустрированным обрывом привычных каналов связи со своими семьями, коллегами, партнерами, что они должны изменить привычную жизнь еще сильнее, перестраховаться на случай еще более непредвиденных событий?
Огонь с неба, подумала она. Они поймут, когда прольется огонь с неба.
А пролы. Бесконечные номерные дистрикты, не защищенные никак и ничем. Что с ними? Электра вспомнила, сколько раз бездумно пролетала над широко раскинувшимся Семнадцатым, отмечая про себя, что за долгие годы внизу ничего не изменилось. Все те же однотипные многоэтажные дома, та же тщательно огороженная парковка для флаеров патрициев, та же стеклянная, бетонная, простых геометрических форм типовая конструкция — гигантский образовательный центр. Все так же сюда стекаются самые перспективные школьники дистрикта, ведь только здесь им преподают патриции, их видят патриции и, следовательно, здесь есть шанс сделать рывок и перейти из своего бесправного состояния в гражданское, патрицианское. Вокруг инсулы Конкордии, в радиусе каких-то ста километров, таких дистриктов было три, в каждом не меньше полумиллиона населения. А сколько их всего — раскиданных там и сям резерватов нецивилизованной жизни. У них даже транспорта личного нет, никуда не денутся, если что. Если что.
Электра сама не заметила, как добрела до личных покоев. Пора было закончить этот бесконечный, полный неудач рабочий день, а он все никак не желал кончаться. Заставив себя отключиться, наконец, от попыток понять, чем именно полезным заняты созванные сенатом комиции, она наудачу подошла к приоткрытой двери Малака. По привычке постучала в незадвинутую створку. Вошла.
В этой каюте по-прежнему уютно горел теплый свет, на стене висели знакомые наброски, на столике стоял пророк Сеид и хвостатое знамя его развевалось. Однако кристалла с книжками, который она оставила под ногами пророка несколько часов назад, не было на месте. Блюдо из-под эклеров оказалось совершенно пустым. Рядом — пустая сахарница, серебряная крышка валяется рядом. Электра замерла, потом сердце подпрыгнуло, она разулыбалась. Вернулся? Но в спальном углу — она зашла, в глупой надежде увидеть Малака мирно спящим — конечно же, никого не было. На полу комком валялись какие-то вещи. Она наклонилась. Рубашка, та самая, из которой он вырос. Одинокий носок.
Электра аккуратно сложила рубашку, опустила на лежбище. На длинной треугольной полке в узком носу, которым завершался спальный отсек, лежала на боку открытая резная шкатулка. Эта шкатулка все время стояла в спальне адмирала, прямо около кровати, Электра ни разу не заглянула внутрь. Теперь смотри, не смотри — пустая, а рядом — небрежно вытрясенные из нее предметы. Какие-то драгоценности. Что-то пропало? Теперь не понять. Когда эта здоровенная коробка исчезла из адмиральской спальни? Теперь казалось, что утром ее уже не было. Или была? На видео, которое писалось с камер в комнатах и коридорах, конечно нет ни следа пребывания мальчика.
