До самой Альгамы не было обнаружено ничего приметного, кроме крестов, стоявших у обочины дороги, но такие кресты столь обычны в Испании, что солдаты не обратили на них ровно никакого внимания.

Однако в Альгаме начальник отряда навел справки; его уведомили, что необходимо сосредоточить все внимание на харчевне "У мавританского короля", поскольку именно в ней находятся главные силы разбойников, там их убежище.

И начальник карательного отряда, не теряя времени, приказал своим людям повернуть обратно и следовать за ним.

От Альгамы до харчевни "У мавританского короля" было шесть льё; солдаты уже проделали полпути, когда увидели, что к ним приближается раненый и истекающий кровью слуга дона Иньиго. Взывая о помощи, верхом на муле он мчался отчаянным галопом.

Он-то и рассказал обо всем, что случилось.

Мы знаем, что дон Иньиго был знаком с командиром отряда, поэтому тот, услышав, в каком безвыходном положении оказались знаменитый идальго и его дочь, прекрасная донья Флор, как с ними расправились разбойники, приказал продолжать путь ускоренным маршем.

Хинеста, стоявшая на высоком утесе, увидела вдалеке головной отряд колонны и сразу же поняла, почему отряд возвращается; дрожа от страха за жизнь Сальтеадора, она бросилась в харчевню, распахнула садовую калитку, ту самую, через которую он недавно прошел, подбежала к разбитому им окну и остановилась там по приказу Фернандо; в ожидании она смотрела через окно, услышала разговор молодого человека с пленниками и поняла, что произошло между Фернандо и доньей Флор.

Мы видели, как Хинеста, бледная, со смертельным страхом в сердце, прыгнула через окно в комнату и сообщила Фернандо о приближении королевского отряда.

Сальтеадор выбежал из харчевни с криком: "К оружию!"

Он думал, что все собрались в кухне, но там было пусто.

Он выбежал во двор; во дворе тоже никого не было.

В два прыжка он очутился у ворот.

Около них он обнаружил валявшуюся на земле аркебузу и перевязь, из тех, что были в то время в ходу, с полностью готовыми зарядами.

Он схватил аркебузу, повесил перевязь на шею, выпрямился во весь рост и стал искать глазами сообщников.

Выстрелы прекратились — значит, те, против кого они были направлены, перестали сопротивляться.

И тут Сальтеадор увидел на вершине холма авангард отряда королевских солдат.

Он оглянулся: да, все его бросили, предали.

Только Хинеста стояла позади него, бледная, с судорожно сжатыми руками. Всем своим видом — красноречивой пантомимой ужаса — она умоляла его бежать.

— Что ж, придется так и сделать, — пробормотал Сальтеадор. — Презренные твари изменили!

— А может быть, они присоединятся к тебе там, в горах? — робко предположила Хинеста, увлекая его за собой.

Ее слова, казалось, вселили в Фернандо надежду.

— Пожалуй, так оно и будет.

Они бросились во двор, и Фернандо закрыл тяжелые ворота, задвинув железный засов.

Затем вместе с Хинестой он вошел в кухню, потом в чулан и, приподняв подъемную дверь, пропустил цыганку вперед. Потом он запер эту дверь на засов и, освещая путь фитилем аркебузы, вместе со своей спутницей спустился по лестнице в подземелье.

Именно на это подземелье намекали бандиты, посвящая дона Иньиго в имеющиеся у них способы защиты и бегства.

Минут через пять Сальтеадор и цыганка уже оказались на другом конце подземелья. Фернандо поднял своими могучими плечами вторую потайную дверь, снаружи скрытую плоским мшистым обломком скалы.

И вот беглецы очутились в горном ущелье.

Сальтеадор вздохнул полной грудью.

— Теперь мы на свободе! — воскликнул он.

— Да, но времени терять нельзя, — ответила Хинеста.

— Куда же мы пойдем?

— К дубу доньи Мерседес.

Фернандо вздрогнул.

— Тогда скорее вперед, — сказал он. — Быть может, Святая Дева, под чьей защитой он находится, принесет мне счастье.

Вдвоем, а вернее втроем, ибо за ними бежала козочка, они пошли дальше, в заросли кустарника, по тропам, протоптанным зверями; впрочем, тропы эти были столь часты и столь удачно проложены, что превратились в настоящие дороги.

Только двигаясь по этим дорогам, они должны были, как это делают и дикие звери, опускать голову почти до земли; иногда приходилось ползти на четвереньках, особенно в тех местах, где сплетались ветки кустов и под ногами лежали скользкие камни; но чем труднее были дороги в этой естественной крепости, тем надежнее она была для атамана и цыганки.

Так они двигались три четверти часа; но не следует измерять этим временем пройденный путь — трудная дорога заставляла их идти медленно, и за эти три четверти часа беглецы проделали меньше полульё.

Однако на это расстояние людям, не знакомым с горами, с тропами, проложенными оленями, медведями и кабанами, пришлось бы потратить целый день.

По мере продвижения беглецов заросли становились гуще. Но ни Фернандо, ни Хинеста не проявляли признаков тревоги. Они шли вперед, затерянные в зарослях мастиковых деревьев, земляничника, исполинских мирт больше, чем мореплаватели, скитающиеся по бескрайним морям: у тех, по крайней мере, есть верные проводники — компас и небесные светила.

Но вот они пробились через последний заслон грабов, казалось непроходимый и непроглядный, и очутились на полянке футов в двадцать шириной; посреди высился дуб — к его стволу в позолоченной деревянной раме была прикреплена статуэтка святой Мерседес, покровительницы матери Фернандо, носившей то же имя.

Это дерево, в тени которого Фернандо часто размышлял или отдыхал, называя своим летним домом, он поставил под защиту небесной покровительницы своей матери, а вернее — самой матери, которую он любил и почитал больше, чем ее покровительницу.

Беглецы дошли до заветной цели, и было ясно, что здесь, если только их не предадут, им ничто не угрожает.

Мы сказали "если только их не предадут", ибо бандитам был известен любимый утолок атамана, хотя сами они никогда не приходили сюда без его приказа. Тут был приют для Фернандо, тут он в часы печали, завернувшись в плащ, вспоминал исчезнувший мир прошлого и, лежа на земле, смотрел ввысь, видел сквозь листву дуба кусочки синего неба, синего, как крылья его надежды, и переносился в свое беззаботное детство, и эти воспоминания являли собою разительный контраст с теми кровавыми и страшными видениями, что молодой человек уготовил себе к старости.

Когда он хотел дать приказание или получить какие-нибудь сведения, он вынимал из дупла серебряный рожок с чудесным мавританским орнаментом, прикладывал к губам, и раздавался резкий, продолжительный звук, если ему нужен был один из его сотоварищей; созывая десять человек, он трубил два раза, собирая всю свою шайку — три раза.

Сейчас, добравшись до поляны, он подошел к дубу и припал к ногам статуи святой Мерседес, потом встал на колени и шепотом произнес короткую молитву, а Хинеста, полуязычница, словно застыв, смотрела на него; поднявшись с колен, он обошел дерево и вынул из дупла, о котором мы только что рассказали, серебряный рожок. Прижав его к губам, он издал три звука — они были такие же резкие, такие же пронзительные, такие же долгие, как те, что раздавались из долины Ронсеваля, когда, услышав их за пять льё, Карл Великий, который вел свои войска, вздрогнул, остановился и произнес: "Господа, да это мой племянник Роланд призывает меня на помощь".

Сигнал раздался и постепенно затих; но он был безрезультатным: никто не явился.

Вряд ли разбойники не слышали — звуки рожка Фернандо эхом отзывались в горах не на одно льё.

Может быть, бандитов захватили в плен, а может быть, они предали атамана или, сочтя, что нападающих много и сопротивление бесполезно, посчитали благоразумным исчезнуть и разбежались в разные стороны.

Около четверти часа Фернандо стоял и ждал, опершись о ствол дуба, но вокруг по-прежнему царила тишина, все было спокойно, и он, бросив плащ на землю, лег на него.