– Повните того мужика в трактире? – шёпотом заговорила Ненила. – Мене кажется, он был средь них. От него смердело так же.

Барышни молча посмотрели на неё, высвеченную мигающими всполохами.

– Я не думал, что русские злые, – произнёс Раффаеле. – Когда надо защищать свою землю от врагов, они сами – враги друг друга. Нападают, убивают, грабят… Ненавидят… Мне жаль вашу страну… У нас в Неаполе тоже есть разбойники… Неаполитанцы, как русские, могут ненавидеть… Теперь они предали короля и свергли его…

– И наши однажды предадут и свергнут царя. Как я говорю, так и будет! – ответила Екатерина.

Леонтий блестящими глазами смотрел на умиротворяющее пламя. Не привык он лежать в присутствии господ, когда они так нуждались в его верном служении. Он силился найти в себе прежнюю мощь, но здоровье уходило из тела, и боль дробила седую голову.

От дороги их закрывала огромная пушистая ель. Нижние тяжёлые лапы её лежали на земле. Поверх осыпанной хвои Екатерина расстелила одеяло.

– Кто-то из нас должен смотреть за костром и стеречь от опасностей, пока другие будут спать, – сказала она.

– Вы сможете уснуть – на земле? – Раффаеле ткнул пальцем под ноги.

– Сеньор Раффаеле, в военный лагерь мы с вами едем тоже не на перинах спать!

«Едем, – повторила она шёпотом, развязывая шляпные ленты. – Знали бы мои бедные родители… Знала бы Нина, где я этой ночью. Знал бы Александр…»

Под осинами покоился толстый ствол древнего дерева, заросший мягким мхом и лишайником. Раффаеле сел на него, уже не думая о чистоте белых панталон, – сейчас бóльшим несчастьем мог бы быть только дождь. Саблю ротмистра Чубарова он вынул из ножен и воткнул в землю перед собой.

Барышни повесили шляпки на сучья и легли рядом, чтобы греть друг друга. На своём одеяле оставили место и для Ненилы. Она пряталась за деревьями – кормила Алёнку.

Странно было лежать на земле, чувствовать её неровности, видеть плывущую бесконечную даль чёрного неба – словно на плоту посреди штилевого моря. Спать не получалось. И Лиза, и Екатерина молчали, наблюдая едва уловимое кружение земли. Облака то и дело закрывали и открывали небесные светила. А вдали виднелась особая звезда – словно зависшая в своём падении, с маленьким золотым шлейфом. Её тоже то скрывали, то освобождали движущиеся тучи. Это было прощальное блистание кометы, дивящей Россию последний год.

Екатерина отвернулась к костру: слёзы не поддавались воле и не могли остановиться. Лиза тряслась и жалась к ней, как птенец.

– Ложись ближе к костру, – не дрогнул голос, ни всхлипа не выдала Екатерина, против воли захлёбываясь горячими слезами.

– Я боюсь спать возле костра.

И она отдала Лизе свой редингот – укрыться. Ей было жарко. И не жалко.

«Бай-бай-бай, А-а-А-а-А», – за деревьями мелькал Ненилин белый платок. Девочка беспокоилась, хныкала. Разгорячённое тельце сквозь ватное одеяло калило матери руки.

Тихо похрустывал сгорающий хворост. Лиза согрелась и уснула. С закрытыми глазами лежала и Екатерина – силой воли нагоняла на себя дрёму. А за костром в тишине слышались подавленные вздохи Леонтия.

Раффаеле сидел один на поваленном дереве и усердно строгал палочку позаимствованным у Леонтия ножом, чтобы побороть усталость. Ненила подошла, села рядом на мшистый ствол.

– Не спит. И не плачет. А глазки-то открыты.

Герцог глянул на неё, затачивая палочку под гусиное перо.

– Вы позволите здесь сидеть? – робко спросила Ненила. Брови чернели у барина уж больно сурово…

– Да. У огня теплее, – в его голосе звучало обычное дружелюбие.

А лицо бессонные ночи исказили.

От жара костра щёчки ребёнка закраснелись. Ненила поцеловала дочку в горячий лоб. Она верила, что волшебство материнской ласки способно побороть любой недуг.

У Раффаеле кончались силы облачать мысли в русскую речь. Но он искал способы развеять силы Морфея и старался говорить.

– Тоскуешь ли ты по своей деревне, Ненила?

– Как не тосковать? Всё ж выросла там. Только о тамошней жизни вспоминать горестно. А в дороге горе-то, оно как-то и забывается.

Он рассмотрел в руках соструганное остриё. Лесные звуки ночной тишины располагали к беседе.

– Ненила. У тебя красивое имя. В Неаполе есть слово, похожее на твоё имя. Так мы называем любимую женщину. Nennella…

Задумался Раффаеле. Не нашёл у русских подобия этому неаполитанскому слову. Хоть и говаривал Ломоносов, что в одном русском языке – «великолепие испанского, живость французского, строгость немецкого, нежность итальянского», «мудрость греческого и латыни».

– Нен-нел-ла, – Ненила, как ребёнок, показала маленькие, словно молочные, зубы. – Надо же! Вот бы Мирону сказать. А он и не знал, как меня звать ласково.

Она замолчала, и уголки рта её опустились. Как дитя, не умела она притворяться.

– А этот ваш Не-а… Не-а-поль далеко? – неграмотные губы забавно раскрылись на звуке «а».

– Неаполь – далеко… Это по-русски «Неаполь», а мы его называем «Napule».

– На-пу… А каков он, ваш город? Он, чай, не похож на наши города?

Раффаеле сунул нож за голенище сапога, как делал Леонтий, и бросил палочку в костёр.

– Неаполь.., – он улыбнулся и прикрыл глаза. – Неаполь – это «кусок неба, упавший на землю». Так сказал один писатель. В Неаполе сейчас тепло… Солнце яркое, рано встаёт и быстро заходит. Ночи в Неаполе в сотню раз темнее, даже когда звёзды и луна светят. В Неаполе воздух пахнет цветами. Ты не знаешь, Ненила, какие там сады! Какие там розы… Магнолии… Дерево – другое. Листья жёсткие, как кожа сапога. Там олива растёт с вкусными плодами – из неё делают масло. И пальма. Нашу сосну зовут «пиния». Она похожа на зонт. Мы прятались под ними от солнца.

– Под соснами???

– Они другие, Ненила. Они не похожи на русскую сосну. Без них древний город Помпеи был бы как пустыня. Теперь на месте этого города руины и песок.

– А чего с ним сталось?

– Этот город погиб в давние времена, когда люди не знали Бога и верили в Юпитера. У нас есть большая гора. Из неё всегда выходит дым. Гору зовут Везувио. Когда из неё извергается огонь, земля дрожит, и Неаполь озаряется огненным светом. Огонь залил города Помпеи и Эркулану, и они остались под камнями.

– Как страшно там! – Ненила поёжилась. – Это ж и Неаполь ваш может залить огнём! Как же вы не боялись там жить?

– Мы давно привыкли жить рядом с вулканом, Ненила. Русские не боятся жить в деревне среди частых лесов с медведями – и мы также не боимся. У всех неаполитанцев особое состояние души: мы каждый час готовы к неожиданности и опасности. И даже имеем к этому вкус.

– А как туда добраться?

– Можно по земле: через Австрию и Италию. И можно морем на корабле.

– Море… А какое оно – море?

Раффаеле сладко вздохнул и улыбнулся:

– Море всегда разное. Когда солнце светит и небо прозрачно – море синее. Как небо, но темнее и ярче. Когда погода пасмурная, море серое или белое. Мы не видим, где кончается море и начинается небо. Зимой, когда идёт дождь, море зелёное.

– Ишь ты! Зимой – дождь. Вот диковина какая!

– Море шумит, как живое, и волны плещут на берег. Вода морская – солёная, как слёзы.

– А правду говорят, будто море такое широкое, что за ним берега не видать?

– Далёкая земля не видна. Но в Неаполе с берега мы видим остров Капри.

– Кап-ри… Надо же! Вы как будто сказку сказываете. Аж не верится. Неужто такая жизнь где-то есть?

– Сейчас и мне не верится, – Раффаеле вздохнул, глядя на русские породистые ели.

– Ох… Вот бы увидать, хоть одним глазком. Чего за море такое…

– Это возможно, Ненила. Ты молода и свободна.

– Нет, – она покачала головой. – Моря я никогда не увижу.

– Ты не можешь знать, что будет.

– Не увижу…

Раффаеле откинулся к осине, прислонился к стволу спиной. Из леса слышались одинокие клики ночной птицы. С верхушек деревьев спадала листва с тихим шелестом – как воск с горящей свечи. Изредка трещали ветки, будто ломались сами собой, – звук, всегда пугающий идущего лесом человека.