— У тебя это получается, Бестия, просто ты пошла не в ту сторону, — ласково ответил он, опуская своё лицо к ней, будто тем самым хотел, чтобы она услышала его шёпот. — Ты еще помнишь? — грустно усмехнулся он. — Бестия…

Как-то он в шутку назвал её так, и с тех пор, когда они были вместе, имени «Ева» не существовало для Винсента. Была любимая Бестия. И произнося это скорее по привычке, чем с желанием успокоить её, Винсент ощутил, как внутри него при взгляде в это заплакнное лицо, растекалось что-то теплое, что-то почти забытое. И Винсент сам не заметил, как с его губ сорвалось:

— У меня после тебя тоже никого больше не было…

И его лицо уже давно должно было остановиться. Как бы тихо он ни шептал — она всё услышит и так. Но будто просто забыл приказать себе. Так хотелось… Так хотелось окунуться в воспоминания. Те самые, в которых они оба были счастливы. До того момента, как не узналось…

Его губы накрыли её солёные уста раньше, чем он смог додумать мысль. Хорошо или плохо то было? Неважно. Винсет закрыл глаза и представил, что последних трех лет не было. Генрих в отъезде, а у них есть только они одни. Пусть ударит, пусть отшвырнет ветром, но Винсент так хотел почувствовать давно забытые губы Бестии.

Слизнув с них соль от слез, Винсент проник языком в её рот, настойчиво, как всегда делал. Он открыл для неё двери в этот рай, и он всегда первый приводил её сюда. Она лишь следовала за ним, позволяла открывать для себя новые границы, пока это не зашло слишком далеко. Но сейчас Винсент шел уже по исследованному пути. Воспользовавшись секундной заминкой Евы, он обвхатил её лицо руками, сидя полубоком, опустил верхнюю часть тела на неё, придавив и не повзволяя ничего сделать, пока он не насытится светлыми днями их прошлого через этот поцелуй, которых так не хватало.

Конечно Ева помнила, никогда не забывала. Ее так бесило это прозвище, что она на зло упорно продолжала подписываться в каждой записке своим именем. А он только посмеивался и все равно продолжал называть Бестией. Как же ей этого не хватало.

Даже не думая отталкивать Винсента, Ева прикрыла глаза вместе с ним. Она и мечтать не смела, что эти губы ещё хоть когда-нибудь прикоснутся к ней. С охотой отвечая на поцелуй, она будто вбирала его в себя, как живительную влагу, как то, что не даёт ей пасть сейчас в пучину отчаяния. Остался только он, всегда любимый Винс, и его горячие губы.

Сначала Ева неуверенно коснулась его языка своим, но как и с рапирой, все тело помнило каждое его прикосновение, если сама она успела забыть, и знало, как ответить. Ладонь нашла свое место на его щеке и плавно перешла на затылок. Вторая рука обхватила его плечо, как только она почувствовала тяжесть на себе. От этого приятного чувства сердце подпрыгнуло и ускорило бег, как всегда бывало, когда Винс был рядом и крепко обнимал.

Он возвращал ее в то время, когда у него были просто длинные волосы, чуточку меньше мышц; когда ее дни были наполнены только счастьем и любовью; когда все в ее жизни было правильно. Ева поддалась чувству, которое снова вырвали с самого дна ее души. Сейчас она позволила себе любить его как раньше, хотя это чувство никуда и не уходило, могло прятаться, но не исчезло до конца.

— Запри дверь.

Властный голос прошептал ей в губы, и вот Винсент уже полностью лежал на ней. Почувствовал непросто холодность с её стороны, но и ответ, крышу парня снесло напрочь. Что он сейчас творил? Если поцелуй был лишь маленьким эгоистичным поступком, то сейчас он переходил границу. Через полчаса он встанет и уйдет, оставив её у разбитого корыта!

Нет. Не оставит.

Услышав щелчок двери, Винсент приподнялся над Евой и стянул с себя зелёный камзол, оставаясь в белоснежной рубахе. Он был так скор, так напорист… Но, черт возьми, он ждал её (как оказалось, именно её) целых три года! И получая от неё ответные действия, кто мог устоять?

Это было неправильно, они не должны этого делать, но никто из них уже не мог остановиться. Если он потом уйдет, что ж, она это заслужила, и даже успекнуть не сможет. Но так не хотелось думать об этом «потом»!

Они это сделали… Они спустя три года вновь стали едины, и казалось сейчас, что главной ошибкой было именно расстаться и делать вид, что они чужие люди. Хотя, кто знает, может, это так?

— Ева…

Дрожащим от напряжения голосом позвал Винсент. И не дожидаясь ответа, поцеловал.

— Винс… — тихо ответила она, когда он позволил. Хотела продолжить, сказать, что все ещё любит его, но вместо этого целовала в висок, шею, плечо, если доставала. Вдыхала его запах, будто хотела восполнить пробел в три года. Крепко обнимала за шею, лишь бы больше не уходил, не покидал ее никогда. Она больше не сможет делать вид, что между ними ничего никогда не было.

Стоило пелене страсти спасть, как в голову опять полезли глупые мысли и страхи. И только дыхание в унисон заставляло надеяться, что все они беспочвенные. Но на губах наверняка у обоих вертелся один и тот же вопрос: а что будет делать другой дальше?

— Винс… — снова позвала она его, когда дыхание пришло в норму. И опять множество слов толпилось у нее на губах, мешая протиснуться самым главным, которые, возможно, решили бы все проблемы, старые и новые. Она просто заглянула ему в глаза и тихо попросила: — Не уходи. — «Сейчас. Никогда. Всю жизнь».

— Не уйду, — твердо ответил он, не прерывая зрительный контакт, и накрыл обоих одеялом с головой.

Этакий из личный мирок, где были лишь они одни, запах тел, которые так привлекали друг друга, и глубокое тихое дыхание с примесью волнения. Никто не знал, что делать дальше, но оба были уверены, что вновь расстаться уже не смогут.

***

— Были ли у тебя соучастники? — голос Магиссы был похож на раскат грома в кабинете, а может, она действительно придавала себе такой эффект для пущей угрозы.

Надо сказать, что Анита хоть и была трусихой (Элиасу даже давить на неё не пришлось: один вопрос, и девица в слезы!), но своих не сдавала, хотя, конечно, может, у неё и не было сообщников, но учитывая, как девчонки грязли в ревности и ненависти, Магисса в этом сомневалась.

Вот и сейчас Анита стояла, ревела, молчала. Она понимала, что её отчислят без права на возвращение. И в её деле будет эта страшная отметка: «Умышленный поджог, приведший к травмам». Но она еще не знала самого главного: её семья восстановит женский корпус на свои кровные. Королю до того дела не было, и девчонки обречены жить в мужском крыле всю жизнь. А восстановить часть такого старинного замка, такого размера… Дело не из дешевых. Семья Ньюман влезет в долги, а позже просто не сможет из них выбраться — не тот семейный заработок.

— Ты понимаешь, к чему привел твой поступок, верно? — продолжала давить громовым голосом Магисса. Справа от неё разочарованно на свою ученицу смотрел Ридмус, а слева от директора сидел Симонс. — Собирай вещи, Анита. Скажи спасибо, что ты не уходишь из академии под шум трубачей и что я не стала разглашать об твоем поступке. Твой отец заедет за тобой вечером.

Магисса не первый раз видела, как перед ней падали на колени и молили простить, но директор была непоколебима. Она не прощала проступков. Она не терпела злых людей. И считала, что подпускать их к тем знаниям, что дает академия, было нельзя.

Аниту уносили на руках, но и это не тронуло сердце директора. В этом здании на третьем курсе учился еще и старший сын семьи Ньюман. И что-то подсказывало Магиссе, что, если семья обанкротится, скорее всего он тоже не сможет доучиться даже до весны.

***

Привести себя в порядок Ева смогла только к последней паре. Потребовалось много времени, чтобы замаскировать следы от пролитых слез, хотя лицо ее все светилось от счастья. Вот чего ей не хватало последние три года — Винса. Только он лёгким движением всегда мог избавить ее от проблем и лишнего беспокойства, даже тогда, в тот злополучный день ей просто нужно было довериться ему, и всего этого ужаса можно было бы избежать. Но Винс прав: хватит жить прошлым. Сегодня они закрыли ту книгу и начали писать новую. Вместе. Ева наконец-то смогла задышать полной грудью. И рана, которая терзала их сердца, постепенно стала заживать.