— … она соединяла их с юристами, всё общение до поездки происходило через неё, и видимо после, когда они отмечали сделку, то расслабились, выпили и позволили себе лишнего, — трагическим шёпотом рассказала Оксана, а потом начала извиняться.

Остальной её лепет Наташа поглощённая известием об измене мужа, уже не воспринимала. И вопросов о том, уверенна ли подруга в том, что говорит, и откуда она собственно это взяла, у неё не возникло.

Случайная измена по пьяни вписывалась во всё: и раньше заботливый Ваня, ставший в последнее время настоящей наседкой, сдувающей пылинки с жены, таким путём мог замаливать вину. И его нежелание обсуждать личную жизнь Павла вписывалось — он молчал, потому что не хотел, чтобы сам друг стал распространяться о том, что произошло в последний вечер их командировки. Однако тот, всё же проболтался своей жене.

Наталья ни разу за годы брака не заподозрила мужа в неверности, и дело тут не в слепоте или наивности, а в том, что он не дал ни единого повода для этого, и теперь не знала, как быть.

«Мириться с загулами нельзя, — была у неё чёткая позиция. — Закроешь глаза раз, простишь другой, и вот уже все вокруг знают, кидают на тебя жалостливые взгляды, а ты чувствуешь себя половой тряпкой. Или начинаешь ненавидеть свою жизнь и мараешь себя, пытаясь отомстить, начав изменять в ответ».

Так почему же она не развелась? — спросит сторонний наблюдатель.

Потому что это был не какой-то гипотетический мужик-кобель, а её любимый Ваня.

Наташа восьмой год жила в счастливом браке, два с лишним года находилась в декрете, воспитывала с мужем дочь, ждала второго ребёнка, и став однажды Ламановой была убежденна, что это навсегда. И без розовых очков и самовнушения, она всё ещё чувствовала, что муж её любит, их семья для него важнее всего, а значит, чтобы не произошло в чужом городе, любовницы у него нет.

— Спасибо за честность, — выдавила из себя она, чтобы Оксана, наконец, перестала невнятно просить прощения за сказанное. — Девчонки, наверно, уже подмёрзли.

А потом вернулась домой, покормила дочку и занялась готовкой ужина. Ни в этот день, ни на следующий на развод она не подала и от мужа не ушла. Наталья один раз серьёзно поговорила с мужем и продолжила быть хорошей женой и мамой. А вместо ненависти в ней зародилась всепоглощающая любовь. Материнская любовь к маленькому мальчику, которого она родила через несколько месяцев.

И вот двадцать семь лет спустя она вынуждена наблюдать за тем, как её обожаемый сын живёт с девушкой. Девчонкой, родом из того самого ненавистного города, куда Иван дал слово больше никогда не ездить.

«И чем она его только околдовала? Я его учила быть настоящим мужчиной в значении добрым, сильным, верным и держащим своё слово, а не тем, кто будет прямо за столом бесстыдно обжиматься».

Без Ларчика и Олеси обед прошёл в два раза быстрее. Даша могла бы назвать его идеальным, если бы не брезгливое выражение, поселившееся на лице свекрови после того, как Вася чмокнул жену в плечо.

«Хорошо, что здесь кедровых орешков нет, а то бы пришлось скорую Наталье Васильевне вызывать», — подумала девушка, имея в виду их с мужем обряд, когда Вася раскусывает корку и поцелуем передаёт семечко жене, повторяя, что так вкуснее.

«Тьфу, а она и рада стараться! Вместо того чтобы глаза спрятать, улыбается. Вертихвостка!».

«А врачи поставят диагноз: отравление собственной желчью, хроническое недовольство, избыточная неприязнь и закупорка здравого смысла», — улыбнулась Даша, представляя, как серьёзный дяденька врач в халате и медицинском колпаке качает головой и прописывает Васиной маме диету из шоколада с бананами, восемь объятий в день и ещё что-нибудь в этот роде, что должно повышать настроение и делать добрее.

«А ведь дурить головы достойным мальчикам — в хороших руках умение полезное. Пока скромницы по свадьбам подруг ходят, такие лучших ещё молоденькими в себя влюбляют и женят. Поэтому Лариска с Лесей одни кукуют… А вот могла бы и помочь! Подсказала бы Ларчику, как себе вести, а то сама свою жизнь устроила и довольна, никакой поддержки родственникам. А почему? Да потому что Дашка нас не приняла! Нет в ней правильного понятия семьи, родители не привили, а мы страдаем».

Но это не значит, что в этот день место рядом с водителем принадлежало исключительно его законной хозяйке. Просто подруга детства оказалась там позже, когда жена Васи была дома.

Ближе к ночи Василию позвонила сестра и попросила приехать.

«А вот если бы он выпивал каждый вечер, его бы не могли так дёргать. Но это, конечно, не выход… Отзывчивый муж — горе жене, а если ещё и пьющий, то жене совсем могила, ведь её же в его алкоголизме и обвинят».

Даша смиренно вздохнула, приняв, что её супруга в очередной раз пользуют в качестве бесплатного такси. Услышав, что комплекс, где гуляют свадьбу, расположен почти в пригороде, а значит, даже свободная от пробок дорога туда, потом до квартиры Олеси и обратно домой — займёт больше полутора часов, девушка пожелала ему быть внимательным за рулём и предложила в качестве утешения за то, что она вынуждена ложиться одна, утащить кусок праздничного торта или один из букетов, подаренных невесте.

Через сорок минут от Васи пришло сообщение:

«Вход в ресторан украшен аркой из шариков. Я бы забрал, но тогда девчонки в машину не влезут;)»

Закатив глаза столь выразительно, что находись она не одна, ей бы обязательно зааплодировали, Даша, отложила телефон и забралась в постель.

А на следующий день вечером Васе снова поступил звонок, но уже от отца.

Наталья Васильевна Ламанова, выбираясь из ванной, упала и сломала руку. А так как она являлась самопровозглашённым центром семьи, это событие повлияло на всё и на всех.

Закрытый перелом правой руки на месяц сломал отточенную систему субботних обедов.

И Лариса с Олесей сами взяли на себя выходные, обязавшись помогать Ивану Владимировичу с уборкой и готовить еды на несколько дней вперёд.

— Ты уверен, что нам это не припомнят? — спросила Даша, когда в субботу вместо того, чтобы ехать к родителям, её муж, замерев у микроволновки, ждал, когда приготовится попкорн, и можно будет начать просмотр выбранного фильма.

— Всё тип-топ, — не разделил он её опасений. — Мы договорились, эти выходные на Ларисе.

За следующую неделю Василий дважды после работы заезжал проведать мать, а Даша трижды звонила. Правда, два последних звонка были сделаны на номер свёкра, потому что, приняв её звонок через день после получения травмы, свекровь на вопросы о самочувствие отвечала односложно, а потом, сказав, что ей некогда, пообещала перезвонить, но так и не сделала этого. Навязываться Дарья не стала. Со слов мужа зная, что никаких осложнений у его матери нет, она проявляла участие через общение со свёкром, предположив, что в связи с травмой и без того несахарный характер Натальи Васильевны стал тяжелее, отчего проживающий с ней муж нуждается как минимум в сочувствии и подбадривании.

Странным образом гипс не только лишил женщину способности совершать свои привычные ритуалы по обслуживанию себя и выполнению домашних забот, но на вторую неделю повлиял на её душевное состояние, сделав сентиментальной и тревожной, что вместе с неприятными ощущениями в руке, привело к ночной бессоннице и потери аппетита. Причём узнала об этих симптомах Даша не от мужа, а из очередного телефонного разговора с его отцом.

— … боли почти нет, а страхов полно. Хорошо, Вася нам продукты привозит, а то она боится одна в квартире оставаться. Уверенна, что ей тут же станет плохо, а она левой рукой ни таблетку достать, ни в скорую позвонить не сможет, — обрисовал положение дел Иван Владимирович. — А мне каждые полчаса без проблем названивает.

«Он сам на ней женился, это его крест. Ты никому ничего не должна. Забыла, что она тебя не любит? Ни к чему хорошему это не приведёт! Пожалуйста, молчи, молчи, молчи…»

— Я ведь могу днём у вас побыть, — всё же сказала Даша.