За исключением равнин Алентежу, однообразных, как будто укутанных ночью исполинских и древних мавританских снов, и обнаженных долин Траз-уш-Монтеша в их иудейской желтой и бесплодной враждебности, португальский пейзаж[45] почти везде походит на пейзаж, окружающий Тамегу.

Между Доуру и Миньу – это сердце Португалии, связанное брачными узами с врождённым чувством Нации.

Отражение пейзажа в человеке деятельно и постоянно. Ландшафт не представляет собой неодушевлённую вещь, он обладает душой, которая воздействует с любовью или болью на наши мысли или чувства, изменяя их, и какой бы ни была его собственная сущность, его смутное и неясное качество, он обретает в нас нравственное и сознательное действие.

Поэтому ландшафт играет огромную роль в нашем существовании: он имеет над нами такую же власть, как наследственность, силу, равную силе духа наших предков.

Без изучения его нравственного влияния на человека, я уверен, познание человеческой души будет неполным, останется в тени природа и происхождение некоторых чувств и инстинктов[46] (красоты и преступления, например, в их пантеистических формах), определённых изменений, от которых мы страдаем, некоторых черт, которые мы приобретаем, и т. п.

Мы используем это слово для обозначения Наследия.

Красные кровяные тельца несут внутри себя древние возможности, которые заново возникают и определяют характер индивидов и Народов.

В крови кричат старые трагедии, тихо звучат старые мечты, старые диалоги с Богом и с землёй, надежды, разочарования, ужасы, подвиги, которые рисуют живыми красками черты и движения наших душ.

Кровь – это память, в которой живут призраки, владеющие нами и управляющие нами.

Голос крови отвечает голосу земли: этот таинственный диалог показывает глубинные черты португальской души.

Иберия первоначально была населена разными Народами, от которых произошли современные кастильцы, баски, андалузцы, галисийцы, каталонцы, португальцы и другие.

Эти Народы принадлежали двум разным этническим ветвям, различающимся физической и нравственной природой.

Одна ветвь – арийская (греки, римляне, готы, кельты и др.), другая – семитская (финикийцы, евреи и арабы).

Арий создал греко-римскую цивилизацию, пластический культ Формы, красоту, зарождавшуюся в осязаемой и близкой Реальности[47], Язычество; Семит создал иудейскую цивилизацию, Библию, культ Духа, божественную вечность, красоту, зарождающуюся за границами Материи.

Арий воспевал на вершинах Парнаса зеленеющую земную радость, ангельскую оболочку Жизни; Семит прославлял на холмах Голгофы спасительную боль, которая нас возносит к небу, мечту о Спасении через жертву, которую индивидуальное приносит духовному[48].

Венера – это высший цветок греческого натурализма; Богородица Страдающая – высший цветок иудейского спиритуализма. Первая символизирует телесную любовь, которая продолжает жизнь, вторая – идеальную любовь, которая очищает и обожествляет.

Арий (кельты, греки, римляне) принёс в Иберию Натурализм, Семит (арабы и евреи) – спиритуализм[49].

Народы этих двух столь различных этнических ветвей перемешались на Полуострове, дав начало древним Национальностям, все из которых за исключением Португалии, Кастилия подчинила своей гегемонии. Однако они сохраняют определённую нравственную независимость[50], которая обнаруживается в наречиях, на которых и сегодня говорят в Испании.

Португалия вот уже восемь веков сопротивляется поглощающей власти Кастилии. Этот факт демонстрирует, что из всех древних Национальностей полуострова именно Португалия была наделена наибольшей силой характера или нации.

И этот её характер, взаимодействуя с Ландшафтом, произвел или породил самый совершенный и гармоничный сплав, который создался в этой части Иберии – из арийской и семитской кровей.

Эти две крови, выражаясь в передающейся энергии наследия, дали лузитанской Нации её высшие качества, которые вместо того, чтобы противоречить друг другу, наоборот, любовно сочетались, соединяясь в прекрасном творении души отечества.

Панно Azulejo с цветами, Монте Палас Тропический Сад, Монте, Фуншал, Мадейра, Португалия

Мы с вами уже видели, как в радостном и мучительном явлении безлюдных гор, затенённых деревьями, основная часть португальского ландшафта находится в согласии с арийским и семитским гением, поднимаясь от зеленеющих полей или разливаясь в светлых долинах.

Это ландшафт контрастов, которые обнимают друг друга и сливаются в поцелуе любви. Так и душа отечества – душа контрастов, которые обнимаются и целуются, любя. И в этой любви, которая их сочетает, появляется она, скажем так, – душа души, наиболее возвышенная и совершенная часть её религиозного облика, которая в Будущем будет воплощаться в реальных формах.

В душе Ландшафта, как и в душе Народа, существуют Христианство и Язычество: Религия.

Боль шепчет в тенистых соснах, молчаливая печаль пустынных мест и зелёный смех полей открывают в Ландшафте духовную печаль и весёлое и пластичное понимание мира, которые и дали облик лузитанскому гению.

Душа отечества, следовательно, характеризуется в нашей Нации слиянием натуралистического или арийского начала и начала духовного или семитского, а также нравственными качествами Ландшафта, которые вместо того, чтобы противостоять этническому наследию, усиливают и выявляют его.

И этот характер лузитанского гения идеально дополняется характером религиозным, который, вбирая идею христианскую и идею языческую, извлекает из этого дуализма чувственное единство, то саудоистическое[51] чувство Вещей, Жизни и Бога, которое наделяет подлинной жизнью и мистической красотой наше Искусство, Поэзию, Литературу и Христианство.

«Тот, кто читает кого-то из наших великих писателей – Камоэнса, Бернардина, Антониу Феррейру, Жила Висенте, Виэйру, Камилу[52] и Антониу Нобре, видит, что их восприимчивость отличается дуализмом: у неё есть сущность и форма, но ещё до них она звучит с достаточной силой. Этим я хочу сказать, что их эмоции рождаются из соприкосновения их человеческой души с материальной и духовной составляющей вещей и разумных существ. И из этих двух соприкосновений появляется единое впечатление, которое даёт жизнь и энергию литературному гению»[53].

Я говорю «литературный гений», потому что португальский писатель гораздо больше спонтанен и эмоционален, нежели интеллектуален[54], что вызывает подлинное восхищение его сочинениями, рождёнными непосредственно из Вдохновения и всегда оживлёнными внутренней теплотой. В живой выразительности они получают то, чего им недостаёт в диалектической и конструктивной силе мысли. И поэтому в Португалии так мала дистанция между высокой литературой и литературой народной.