Португальский писатель имеет врождённое восприятие Ландшафта, потому что тот отвечает его внутренним национальным качествам. В романах Камилу, например, персонажи находятся со своей родной землей в отношениях родства, подобных отношениям земли и деревьев… Мариана из «Amor de perdição» (Гибельная любовь – прим. переводчика) – вот наиболее чистый дикий цветок, тёмный цветок жертвы, рождённый для того, чтобы быть тропинкой, примером: маленькая Богородица наших сельских жителей, обладающая в своём прекрасном смирении той целомудренной и молчаливой любовью, которая таится в сердце и живёт там, чтобы не умереть…
Этой божественной девственнице Камилу отвечает песней народ:
Если я тебя не буду любить по-настоящему,
Бог небес меня не услышит,
Звёзды мне не будут светить,
А земля меня не упокоит.
Я была той, кто мог бы сказать:
Или с тобой или с землёй!
Если не выйти за тебя,
То хотела бы умереть девственницей.
Самое худшее для моего сердца
Удалиться от твоего.
Оно как душа,
Когда Бог хочет её унести от тела.
Жуанина писателя Алмейды Гарретта напоминает Цветок, распустившийся в тот момент, пока он слушал соловья.
И «История молодой девушки» Бернандина – как сумеречная пустынь, жалоба осеннего ветерка… Это возвышенная душа пустыни вокруг человеческой прелести…
В национальном романе выделяются женские типы, потому что наше пантеистическое восприятие создаёт в своей мечте творение посредством Природы, а это и есть женщина.
Но в поэзии возникает более глубокая и таинственная душа Народа.
Именно через поэтов народный гений становится с каждым разом всё более совершенной и живой фигурой.
Поэт – духовный скульптор Отечества, открыватель-создатель его характера в вечном мраморе гармонии.
Миссию поэтов нужно считать божественной, если они не изменяют своему высшему предназначению.
Если Наука – это реальность вещей вне нас, то Поэзия – их реальность внутри нас. Наука видит, поэзия предвидит, делает трансцендентным рассматриваемый объект, поднимает реальное до идеального; она творец, и её творения живы, они принадлежат Природе, которая в них превосходит себя и возрастает в своих объективных формах от владычества Науки к духовной красоте.
Поэзия превращает материю в дух, и поэтому она участвует в создании души отечества, определяя и возвышая её качества и делая их в то же время универсальными и долговечными.
Наиболее репрезентативное произведение для Нации и при этом наиболее стихийное – Сборник Народных Песен. В нём восхитительно просвечивает слияние двух контрастов: горя и веселья, жизни и смерти, духа и материи, а также обожествление Саудаде.
Каким бы образом ты ни существовал,
Ты всё равно божество.
Счастье – когда тебя вижу.
Если тебя не вижу – саудаде.
Народный Песенник[55] – это не только сатирическое или любовное произведение, как принято обычно считать, прежде всего, – это религиозное произведение, возвещающее о нашем пантеистическом мистицизме[56].
Солнце, возвращайся завтра.
Хочу видеть, как ты восходишь!
Только Вас я обожаю,
Только ради Вас хочу умереть!
Я – сын звёзд,
Также для неба был я создан,
Потерялся я тёмной ночью
И нашёлся в твоей груди.
Моё сердце – река
Полноводная, внушающая страх.
Засыхает моё сердце,
Орошается твой лес!
Стихи, подобные последнему четверостишию в его космическом величии, сложно встретить у большинства поэтов; они превращают страсть любви, проходящую через человеческое сердце, в полноводную реку. Воды сердца сравниваются с источниками! Любовь и боль спорят с тучами, оплодотворяя и украшая цветами землю!
В Песеннике есть также и трагедия Тайны:
О, ночь, которая возникнет,
Полная тьмою,
Ты самый красивый цветок
В глубине моего сердца!
В этой песне раскрывается возвышенное качество народной души, которое соединяет лузитанскую боль с болью вселенной: и это еще один аспект её саудоистической силы или её внутреннего родства с вещами.
Бог Пан, весёлый старый бог лесов, укрывается в тени и показывается душе Народа. Есть глубокий и мистический Страх, обитающий в ночи Видения, невероятно драматизирующий Природу. Есть страх, который делает нас живущими рядом с другим Миром – с любимыми душами, которые ушли в ночи, отпетые в Великий Пост, от высоких одиноких вершин:
Братья! Тревога! Тревога!
Смерть достоверна,
А час неопределён.
И этот саудоистический лузитанский страх, неиссякаемый источник Поэзии, достигнувший в творении Бокажа[57] одного из своих прекраснейших лирических выражений, но не получивший ещё своей истинной формы – формы драматической и трагической; и поэтому мы считаем его первой фигурой великого португальского театра.
Этот Страх, эта вымышленная Боль, ужасная в своей неопределённости и желанная из-за своей непостижимости, ещё не нашли своего Эсхила.
Народный Песенник очень беден в поэтическом плане, но он представляет собой главное богатство народного духа, которым мы обладаем. В нём живёт полнота души отечества, изучая которую можно духовно реконструировать Португалию. В нём может родиться и роман, и стих, и трагедия, и драма, и философия, и скульптура, и Закон.
Песенник и творение Камоэнса составляют два нерушимых основания нашей Нации. Как только Молодёжь поймёт их, подчинив им свой дух, совершив глубокую политическую, экономическую, религиозную и литературную реформу, в которой нуждается Отечество, чтобы воспрянуть живым и определённым от иностранной тошноты, в которой оно увядает и теряет рассудок, тогда мы снова станем Кем-то…
И наши поэты находятся в согласии с народной поэзией. Их элегический лиризм, начиная с Бернардина и до Антониу Нобре, является отстранённым и туманным: себастьянистким. Внутри него парит тень Моря, Приключение в своём рассвете печали, искушение Дальним и Тайной.
И его любовь – это саудоистическая любовь, мучительный культ женщины, обожествляемой в отсутствии[58], о которой размышляют сквозь слёзы, которые преобразуют материальное тело в образ памяти. Португальское сердце обожает изображение возлюбленной. Во внутреннем мистическом стремлении снимает с женщины покров материального и смертного и восхищается ею в душевном экстазе или в состоянии саудаде.
Меня зовёт твоя жизнь,
В твоей душе хочу я быть!
