— Я не знаю.

— Не знаешь? — вкрадчиво поинтересовался он. — Ты не знаешь, проводила ли манипуляции с темной магией, или нет? Не знаешь, использовала ли эту дрянь? Как так? Провалы в памяти? Или избирательное восприятие?

Вот теперь от него яростью фонило, как от костра жаром. Меня даже потряхивать начало от обрушившихся на меня всей силой драконовых эмоций.

— Нет. Я не понимаю, что происходит! На прошлой неделе я была в парке, и на меня напали… точнее, кто-то запустил в меня огненным шаром. Тогда все это случилось — то, о чем говорит Лэйтор, я просто вскинула руки, и меня закрыло сетью Грихмира.

— ЧТО? — Люциан произнес это как-то очень странно. Очень-очень странно, как если бы слово «что» можно было произнести по буквам с паузами в несколько секунд после каждой, то именно так оно бы и прозвучало.

— Я… — я глубоко вздохнула, пытаясь унять бушующие в груди чувства, которых было слишком много — отчаяние, напряжение, желание все ему объяснить, даже странное, примешавшееся к ним чувство вины. — Я хотела тебе обо всем рассказать, но вчера ты сказал про маму, и я…

— Не смей упоминать мою мать, — это прозвучало как пощечина.

Я, собиравшаяся уже продолжать, осеклась, как если бы доступ словам просто магически перекрыли. Возможно, так оно и было, иначе как объяснить, что я ни слово вытолкнуть не могу, ни вдох сделать.

— Я тебе доверял, Ларо, — процедил он. — Ты это понимаешь?! Я. Тебе. Доверял.

Не знаю, что было больнее слышать, «доверял» в прошедшем времени или его голос. Он со мной никогда так не разговаривал и никогда на меня так не смотрел. Никогда. Ни разу в жизни, даже когда свои первые дни пребывания в этом мире я была всего лишь «сироткой» и подставной невестой, до которому ему не было никакого дела. А было ли вообще? Или все то, что сказал Валентайн, правда?

«Если он хоть на мгновение что-то заподозрит — он тебя уничтожит. Он, его отец и твой Люциан».

— Я не лгала тебе, — все-таки вытолкнула из себя пустые, сказанные не своим голосом, слова.

— Да ну? — Люциан посмотрел на меня сверху вниз. — Не лгала мне тогда, когда не сказала о том, что произошло? А может, и на дуэли все было не так просто? Драконову едва откачали, Ларо. Не знаешь, с чего бы?

Он сжал кулаки и шагнул ко мне.

— Зато я теперь знаю. Решила пойти по стопам родителей и расставить приоритеты?

— Люциан, — тихо сказала я, — все не так. Просто позволь мне все объяснить…

— Нет. Мне достаточно того, что я услышал и узнал о тебе, Ларо. С меня хватит.

— Я не использую темную магию! — крикнула, запоздало вспомнив о том, что за эти дверями находятся Лэйтор и Эстре. Поэтому продолжала уже понизив голос до звенящего напряженного шепота, разрывающего грудь. — Она использует меня! Не знаю, почему, не представляю, как… я же рассказывала тебе про Соню! Думаешь, я бы стала заниматься тем, что ее убило? По собственной воле?!

— Нет. Я думаю, что ее убила ты.

Если бы он меня ударил, наверное, и то было бы не так больно. Возможно, именно поэтому в странном оцепенении я смотрела, как Люциан разворачивается к двери.

— Люциан, — позвала я. Не особо надеясь на то, что он обернется.

Он обернулся. Все-таки обернулся, хотя лучше бы не оборачивался. На этот раз маска непроницаемости дрогнула и пошла трещинами, обнажая разочарование, ненависть, презрение, и все это такой силы, что, ударив в меня, оно разлетелось осколками и вонзилось, кажется, в каждую клеточку моего тела.

— Мне плевать, что с тобой будет, Ларо. Что будет с твоей жизнью. Но если ты еще раз попытаешься ко мне приблизиться, ко мне или к моей семье — очень сильно пожалеешь.

Он вышел, распахнув двери с такой силой, что их створки жалобно громыхнули о стены. Вошедшие Лэйтор и Эстре явно были в полной боевой готовности, и помимо них в кабинет ввалились еще четверо военных. Я мысленно усмехнулась, а потом протянула руки, позволяя антимагическому металлу снова защелкнуться на запястьях. Все присутствующие вздохнули с облегчением, а я, удивляясь собственному сарказму, отравившему голос, произнесла:

— Еще одну минуту, гритт Лэйтор. Пожалуйста.

В наручниках это делать не особо удобно, но всем присутствующим мои манипуляции явно сделали нервы. А я всего-то снимала кольцо, которое положила на край ректорского стола.

— Это собственность тэрн-ар Драгона, — сообщила ректору. После чего повернулась и под конвоем Лэйтора и остальных военных шагнула во вновь открытый Эстре портал.

Где-то капала вода: монотонно, отбивая свой ритм. Я сидела, уставившись на сцепленные на столе руки, запястья по-прежнему охватывал зачарованный металл. Ну или как он тут называется. Мне было все равно. Мне даже было все равно, что в темный каменный мешок, куда меня привели и где оставили, вот-вот войдет Лэйтор или кто-то еще. На самом деле мешок был не такой уж темный: его освещал тусклый магический шарик, который плавал под потолком туда-сюда. Очевидно, чтобы заставить меня нервничать, переживать, а при появлении хороших и плохих «полицейских» сдать с потрохами себя и всех кого попросят, признавшись в заговоре против короны, архимагов и во всем остальном.

Их проблема заключалась в том, что после случившегося волноваться не получалось.

Моя проблема заключалась в том, что у меня включилась заморозка. Такое уже было после разрыва с Земсковым, поэтому я хорошо помнила эмоции. Сначала на тебя обрушивается бетонная плита, и ты ничего не чувствуешь. Потом — дня два-три, кажется, что все норм, что ничего страшного не случилось. И ты даже начинаешь в это верить, ходишь, раздаешь гордые улыбочки, смеешься — картонно, напоказ, потому что смеяться не хочется, но ты же гордая. Зато потом тебя накрывает. Болью: так, что нечем дышать, отчаянием, когда кажется, что все кончено и осознанием того, что кое-что действительно кончено. Окончательно. Безвозвратно.

Я через все это прошла, и сейчас проходила снова.

Потому что обещала себе, что не буду больше влюбляться, но все-таки влюбилась. Обещала, что никогда ни перед одним парнем больше не раскроюсь настолько, но все-таки раскрылась. И ведь всего неделя прошла… или сколько там? Тогда почему я снова чувствую себя так, как под холодной бетонной плитой? Потому что у чувств нет сроков и ограничений?

Прерывая мысли, лязгнул засов. Дверь с интригующим скрежетом распахнулась, снова явив миру… то есть тьфу, камере и мне — Лэйтора. По ощущениям даже разжеванный целиком лимон, запитый концентрированным рыбьим жиром, сейчас бы не стер выражения довольства с его физиономии. Мне вот интересно, с чего он на меня так окрысился? Я что, спалила его любимые цветочки на газоне в Академии?

— Итак, тэри Ларо… — Дверь захлопнулась, заискрил запирающий магический контур. Военный прошел к столу, за которым я сидела — простенькому, металлическому. — Продолжим наш разговор.

Да мы его еще и не начинали.

Вслух я этого не сказала, зато спросила:

— Что, хорошего полицейского не будет?

Лэйтор остановился. Нахмурился.

— Кого? — переспросил он.

Тебя бы на стажировку в полицейскую академию в наш мир. Посмотрела бы я, как ты там будешь прыгать без магии.

— Неважно, — сказала я. — Важно то, что я не стану с вами говорить без моего защитника.

Про защитника он понял сразу: видимо, просто слово «адвокат» сбоило.

— Вам не положен защитник, тэри Ларо. При учете того, что темная магия запрещена, на вас не действуют стандартные протоколы. Я имею право допросить вас один на один.

— А, — сейчас я поняла, что заморозка в данном случае — не проблема. Скорее, счастье, потому что когда стул Лэйтора мерзко скрежетнул ножками по сырому каменному полу, я даже не поморщилась. Нервы под внутренней анестезией в таких ситуациях очень кстати. — В таком случае я имею право сохранять молчание. Потому что все, что я скажу, может и будет вами использовано против меня.

— Не дерзите, тэри Ларо, — гритт сцепил руки, отражая мой жест — тоже известный психологический прием, между прочим. — Я пришел поговорить с вами по-хорошему, по-доброму. Потому что прекрасно понимаю, что девочке вашего возраста легко оступиться, особенно принимая в расчет ваших… гм, родителей.