– Нравятся послушные мальчики, Новенькая? – игнорирует он мой вопрос, надвигаясь на меня. – Разве с ними не смертельно скучно?

Синяк на его лице выглядит намного лучше, чем вчера, отчего я чувствую облегчение. Впрочем, мне не должно быть до этого дела. Потому я, проводив взглядом машину Хьюго, вздергиваю подбородок, сжимаю кулаки и бросаю, прежде чем развернуться к крыльцу:

– Я больше не играю в твои игры. Доброй тебе ночи, Никлаус.

Внутри всё дрожит, я хочу скорее попасть за дверь, и жажду, чтобы он бросился за мной и остановил. И он тормозит меня. Не действием, а вопросом:

– Что, если я не всё время играл, Ан-ни?

Я закрываю глаза, непроизвольно возвращаясь в тот день на территории аэропорта, когда в крови бушевал адреналин, а сердце останавливалось от страха. Тут же воспаряю ввысь, очутившись на колесе обозрения под внимательным взглядом тёмных глаз. А может, я так и стою по колено в солёной воде океана, поражаясь тому, что Никлаус может быть уязвимым?

Это невыносимо!

– Что тебе от меня нужно, Никлаус?! – развернувшись к нему, вопрошаю я. – Зачем ты меня изводишь? Я умыла руки! Не попадаюсь тебе на глаза! Хочу начать новую жизнь! Чем я тебе так насолила, что ты вознамерился разрушить то, что я пытаюсь построить?

– С ним? – усмехается он, а в глазах сквозит лютая стужа. – Он тебе даже не нравится, Новенькая. Требуешь честности от других, а от себя самой её не ждёшь?

– О, он мне нравится! Хотя бы тем, что додумался пригласить на свидание, когда ты только и делал, что грубил, обманывал и в наглую лез ко мне с поцелуями!

– Давай, Новенькая, соври в очередной раз, что тебе это не нравилось, – бросает он, наступая одной ногой на первую лесенку. – Соври, что прямо сейчас не хочешь, чтобы я снова тебя поцеловал.

Не буду я врать! Но и отвечать на провокации не намерена.

– Иди к чёрту, Никлаус, – я стискиваю зубы, открываю дверь и вхожу в дом.

– Только вместе с тобой, – летит мне вдогонку.

Я с силой хлопаю дверью и опираюсь спиной на её полотно. Ну, вот, теперь Он знает, где я живу, и скандал с сестрой из-за переезда кажется бессмысленным.

Может быть, стоит на всякий случай выяснить стоимость билетов на другую планету? Если такие рейсы существуют, конечно.

– Так ты выяснила от кого были те цветы, Ани?

– Нет, – коротко отвечаю я мисс Лейн, не прерывая чтение книги.

Мне не хотелось о них думать, потому что я сгорала от стыда.

Да, они были без записки, простой букет сирени, под цвет моих глаз, уникальный сорт, но я догадывалась, что их отправил мне Хьюго. И мне было стыдно перед ним, потому что буквально в тот же вечер я поняла, что подсознательно попросила его отвезти меня домой примерно в тоже время, в которое накануне Никлаус вышел из церкви, что бы он там не делал. Я хотела, чтобы и в тот вечер он был там и заметил меня.

Вот такая штука – влюблённость: разум и сердце по разные стороны баррикад, и подсознание явно не на стороне разума, словно ему плевать на ту боль, от которой страдал его союзник – сердце.

Я больше не могу сосредоточится на смысле слов, которые читаю, и с громким хлопком закрываю книгу. Мисс Лейн на это высоко поднимает одну бровь, но спрашивает совсем о другом:

– Почему ты хочешь стать фотомоделью, Ани?

Я наблюдаю, как женщина подхватывает с маленького столика у кресла, на котором сидит, белоснежную ленточку и аккуратно укладывает её на страницу романа, чтобы тоже закрыть книгу. Осторожно и заботливо, в отличие от меня.

– Я красивая, – говорю я отстранённо. – И мне нравится примерять на себя разные образы.

– Очевидный выбор профессии, хочешь сказать? Поверхностный и лишённый мечты.

– Что? – смотрю я на старушку более осознанно.

– Глаза, говорю, у тебя не горят, когда ты говоришь о том, чем планируешь заниматься большую часть своей жизни, глупая.

– Я не глупая, – возражаю я не так уверенно, как хотелось бы.

– А я о чём? – противоречит она самой себе. – Ты далеко не глупая, а профессию выбрала самую что ни на есть глупую.

– Это не так.

– Что, по-твоему, останется после тебя? – спрашивает мисс Лейн раздражённо. – Белоснежная улыбка на фотокарточке? Хочешь прослыть пустышкой, которая только и умела, что вертеться перед фотокамерой?

– Мы снова о наследии?

– А тебя это не волнует? Неужели, тебе совсем нечего сказать миру?

– Вы же сами сказали, мисс Лейн, – цежу я, словно меня задели все её слова, – что я ещё слишком юна и ничего не смыслю в жизни.

– А это действительно так? – вздёргивает старушка на этот раз обе брови.

– Что вы от меня хотите, мисс Лейн? – спускаю я ноги с дивана, выпрямляюсь и откладываю книгу.

– О, не больше того, детка, чтобы ты разобралась в самой себе.

Я сужаю глаза и долго смотрю на старушку, не понимая, что ей взбрело в голову. Разве, я запуталась? Разве, не понимаю, что именно хочу от своей жизни? Всё предельно ясно! Разве, нет?

– Хочу прогуляться, – бросаю я в итоге, поднимаюсь на ноги и иду к выходу.

– Надеюсь, ты помнишь, что нужно вернуться не позже одиннадцати, Ани?

– Ещё как!

Спустившись с крыльца, я замираю на секунду, вдыхаю вечерний воздух, смотрю зачем-то в обе стороны от себя и иду направо по тротуару. Через узкий переулок и дальше, вдоль белых стен церкви.

В предыдущие два дня я не наблюдала здесь машины Никлауса. Он либо перестал сюда ездить, либо не хотел попадаться мне на глаза, теперь зная о том, что я живу совсем близко к церкви.

Разобраться в самой себе. Но со мной-то как раз всё понятно. А вот с другими…

Я дохожу до конца здания, заворачиваю к главному входу и… вуаля! Вижу глянцево-чёрные бока спортивной машины на два пассажира. Никлаус просто сменил место парковки. А значит, он там, внутри.

И мне удается выяснить, что он там делает!

Решительно разворачиваюсь обратно и стремительно иду к крыльцу с торца здания. Но на его ступенях замираю, словно вдруг испугалась узнать что-то такое, с чем потом будет сложно справиться.

– Смелее, девушка, – раздаётся над моей головой, лопаток касаются чужие пальцы, подталкивая. – Самое сложное сделать первый шаг, но потом будет легче, уверяю.

Взрослый мужчина в ковбойской шляпе широко улыбается мне и приветствует касанием пальцев к полям шляпы. Он тянет дверь на себя и замирает в ожидании того, чтобы я зашла первой.

– Я не…

– Просто осмотрись, послушай других. Никто не заставит тебя прийти сюда снова, обещаю.

Кажется, я была права. Никлаус попал в секту!

Я расправляю плечи, встряхиваю кудрями и, не отрывая подозрительного взгляда от улыбающихся глаз мужчины, переступаю порог. Вздрагиваю, когда дверь сзади нас закрывается с тихим хлопком. Господи, что я творю?

– Нам в дверь направо, – замечает мужчина и, оказавшись возле неё в считанные мгновения, вновь открывает её для меня. – Садить там, где тебе будет удобно, но перед этим обязательно попробуй печенье, что любезно печёт для нас миссис Хипс.

И она добавляет в них какой-нибудь наркотик, чтобы легче было промывать мозги несчастным людям? Нет уж, спасибо.

Я попадаю в небольшую и просторную комнату без окон. Стены, на половину обшитые деревом, освещает грязно-оранжевый свет единственной лампы на потолке. Прямо напротив двери, у стены по правую руку, стоит прямоугольный деревянный стол, у которого собралась большая часть здесь присутствующих людей. Видимо, угощаются печеньем, что отравляет им мозг…

Множество голов поворачивается в нашу сторону, и мужчина в ковбойской шляпе добродушно замечает:

– Простите за опоздание, уважаемые. Не торопитесь, допивайте чай и тогда приступим.

Мужчина оставляет шляпу на крючке высокой треножной вешалки и направляется к множеству стульев, расставленных по кругу Садится, смотрит на меня и подмигивает:

– Смелее, милая.