Хьюго на прощание поднимает и опускает руку.

Возможно, он передумает идти со мной на свидание.

Вот именно поэтому я должна съехать от Вики и Роберта.

Я седьмым чувством знала, что Никлаус поедет не куда-нибудь, а к дому отца. И говоря о седьмом чувстве, я подразумеваю бестолковую надежду. Казалось бы, я прекрасно осознаю, что не хочу ни видеть, ни слышать этого мерзавца, но моё глупое сердце… Оно путало мысли, отключало сознание и вынуждало ехать быстрее. Я едва успевала себя осаждать, резко одергивая ногу от педали газа.

Но вот я здесь, останавливаю машину сзади чёрного спорткара и не могу оторвать взгляда от крыльца, на которым, вальяжно развалившись, дымит сигаретой Никлаус.

Всё то же глупое сердце лупит по рёбрам, как отбойный молоток по раскуроченному асфальту. Ладони вновь потеют, скользят по рулевому колесу, на котором я не в силах разжать пальцы.

Все эти дни мне не давало покоя знание, что те проклятые сообщения писал не Он. Никлаус не знает, что я пришла на вечеринку Оливера из-за него. Обманом, но всё же. Он совершенно точно думает иначе. И ненавидит меня.

Потому что хотел победы, но решил, что проиграл, пусть и не признавал этого до последнего.

Факт, который моё чёртово сердце пытается оспорить, используя, как оружие, надежду на то, что помимо спора, там было что-то ещё…

Но какой в этом толк, верно?

Я не должна желать встреч с Никлаусом. Что я должна, так это, повторюсь, съехать от Вики и Роберта. Немедленно.

Я резко выдыхаю, заглушаю двигатель и выхожу из машины. Ноги дрожат, но я заставляю себя расправить плечи и идти твёрдо.

– Долго же ты парковалась, Новенькая, – усмехается Никлаус, не глядя на меня. Тушит бычок об облицованный бетон лесенки, отталкивается от стенки, на которую опирался спиной, и разворачивается ко мне лицом, положив локти на колени. – Занесла мой номер в чёрный список?

Я запинаюсь и судорожно втягиваю воздух, когда вижу багрово-синеватую гематому с левой стороны его лица и рассечение на скуле, заклеенное лейкопластырем. Сердце в груди болезненно сжимается, и я едва удерживаю себя на ногах.

– Ник…

– Опять будешь реветь? – насмешливо интересуется он, окатывая меня, как ушатом холодной воды, презрительным взглядом.

И это приводит меня в себя.

На мгновение закрываю глаза, встряхиваю кудрями и отвечаю на его первый вопрос:

– Внесла. И твой, и Оливера. А ещё: Авы, Лу, Кейси и многих других.

– А Кейси тебе чем насолил? – усмехнувшись, искренне удивляется Ник.

– Что ты здесь делаешь, Никлаус? – сужаю я на него глаза.

– Что за хрен тёрся рядом с тобой у кафе?

– Это не твоё дело. А что там делал ты?

– Тебя это не касается. Почему тебя сегодня не было в колледже?

– Почему тебя это волнует?

– Зачем ты на самом деле пришла на вечеринку, Ан-ни? – цедит он сквозь зубы.

– Какая теперь разница, если ты всё равно меня ненавидишь?

– Я хочу знать! – подскакивает он на ноги и гневно тычет пальцем в свой синяк. – Ты задолжала мне объяснения!

Мне становится стыдно, словно это я управляла рукой Оливера, когда он наносил свои удары, но я не позволяю этому чувству взять вверх над разумом и прохожу мимо Никлауса:

– Я никому ничего не должна, Никлаус.

Никлаус с шипением выпускает воздух сквозь стиснутые зубы и сжимает кулаки. А в следующий момент, когда я почти берусь за ручку двери, он хватает меня за руку и грубо пихает спиной к стене. Тут же обхватывает жёсткими пальцами основание моей шеи и склоняется к моему лицу, чтобы прошипеть у губ:

– Я не позволил тебе быть с Оливером и не позволю быть с кем-либо другим, ясно?

– С какой стати, Никлаус? – сухо интересуюсь я, не обращая внимания на то, что глаза печёт от назревающих слёз.

– Ты переиграла нас обоих, верно? – жёстко усмехается он. – Строила из себя недотрогу, не подпуская слишком близко, но и не отталкивая. Пользовалась нашим интересом, чтобы – что? Толкнуть высокопарную речь перед жаждущий зрелищ толпой? Утереть нам носы перед всеми? Показать какие мы плохие, когда ты такая хорошая? Так почему же ты не наслаждаешься триумфом? Подогреваешь интерес? Ждёшь, когда самый последний человек в колледже будет восхвалять непревзойдённую Ани, сумевшую поставить на место двух зарвавшихся братьев?

Так вот, как они и Он, теперь обо мне думают?

Я сглатываю обиду и цежу в ответ:

– Я не играю в игры, Никлаус. Это ваша с Оливером территория. И если бы ты услышал хотя бы слово из моей «пламенной» речи, то понял бы это. Всё кончено. Я не стану угрозой для вашей репутации, потому что бросила колледж. И я начинаю новую жизнь, в которой ни тебе, ни твоему брату не место. Надеюсь, вам тоже придётся моё решение по душе.

– Бросила колледж? Серьёзно? – усмехается он.

– И съезжаю из дома твоего отца, – киваю я. – Всё, Никлаус, больше незачем тратить на какую-то девчонку своё драгоценное время, которое ты можешь посвятить тусовкам с алкоголем. Ведь именно это для тебя по-настоящему важно – гробить свою жизнь?

– Решила, что всё обо мне знаешь, стерва?

– Это ты решил, что знаешь меня, а я всего лишь предполагаю, – выплёвываю я.

– Хочешь сказать, мы оба ошибаемся?

– Я точно ошиблась, когда решила, что твоя маска мерзавца – всего лишь маска. Но, к сожалению, это твоя суть.

– Суть? – его взгляд темнеет окончательно, а на губах появляется хищная улыбка. – Как скажешь, стерва.

Я пугаюсь, когда он на секунду опускает взгляд на мои губы, но не успеваю и дернуться, как он напирает на меня всем телом и впивается своими губами в мои. По телу прокатывается горячая волна, потому что Никлаус внаглую раздвигает мои губы и начинает скользить своим языком по моему. Я должна поднять руки, попробовать оттолкнуть, но голова кружится, звенит, как чёртов колокол, в который ударили со всей дури…

Зачем он это делает?

Зачем изводит меня этой невозможностью?!

Неужели, не понимает, что я не в силах ему сопротивляться? Или именно поэтому он меня и целует?!

Пытка заканчивается совсем внезапно, а следом в сознание проникает его насмешливое шипение:

– Даже не мечтай, что кто-то сможет целовать тебя лучше мерзавца, Ан-ни.

С этими словами Никлаус резко отпускает меня и стремительно направляется к своей машине, бросив через плечо напоследок:

– Ты моя. Помни об этом, когда будешь заглядываться на кого-то ещё.

Что, простите?

В себя я прихожу не сразу, а когда справляюсь с шоком, то, сжав зубы, бросаюсь в дом, а затем и в свою комнату, словно за мной, по меньшей мере, гонится стая разъярённых волков.

Нет, ну какой придурок! Моя! Что это вообще может означать?

Бред…

Я собираюсь впопыхах, ни на секунду не переставая злиться. Остервенело скидываю в свой ретро-чемодан те немногие вещи, которые пригодятся мне в первое время, удерживая в голове мысль о том, что за остальным вернусь в другой раз. Тогда, когда точно не застану здесь Никлауса. Точнее, когда он не сможет меня здесь застать.

Гигиенические принадлежности, косметика, две пижамы, три пары обуви, какая-то одежда… Дневник, документы и все имеющиеся наличные деньги.

С трудом защёлкиваю застёжки на чемодане, с глухим стуком опускаю его на пол с кровати и, распрямившись, осматриваю комнату, задержав взгляд на фарфоровых куклах.

Малышки мои… Я вас обязательно заберу, но потом. Не скучайте без меня, ладно?

Отворачиваюсь и, немедля и секунды, волоку за собой свой чемодан. Главное – стоять на своём, не дать слабину и не передумать. Неизвестность всегда пугает, – я хорошо помню свои ощущения от переезда в другую страну, – но также она полна предвкушения нового и удивительного.

И потом, если что-то не заладится, я уверена, что сестра примет меня обратно, как бы она сейчас не сердилась из-за моего поступка.

С этой твёрдой мыслью я и доезжаю до красивого на вид дома 1919 по улице Бродвей. Смотрю на часы: я приехала на полчаса раньше назначенного мисс Лейн времени. Нахожу парковочное место, – здесь только платные стоянки, отчего я мысленно издаю стон, потому что если у здания нет своей парковки, то проживание у вредной старушки влетит мне в копеечку, – и, заглушив двигатель, осматриваю многоквартирный дом.