Так веселились они, подшучивая друг над другом, и пока готовили пирог из оставленных для этого ягод, и пока пили вместе чай. Распрощавшись, с лёгкой горчинкой грусти в этой сладкой дружбе, уходила Сирша домой, жалея, что не хочет Лада поселиться с нею в одном доме, оставаясь верной своему ветхому обиталищу, полному дорогих воспоминаний…

* * *

Уже дома, Сирше стало казаться, что что-то не так. Не давало покоя неопределённое, но носящееся в воздухе. Все важные дела были выполнены, в этом Сирша была совершенно убеждена, но какое-то маленькое забытое обстоятельство кололось подобно занозе, которую лишь чувствуешь, но не видишь из-за её малости. В растерянности девушка бродила по комнатам, маялась, пыталась понять, что не так, и не понимала.

Мара крутилась у ног хозяйки, пытаясь напомнить о своём присутствии и о противоположном – отсутствии – вкусностей в миске. Но Сирша не внимала очевидным требовании кошки, лишь машинально погладила её, проведя небрежно рукой по чёрной горбатой спинке. Мара обиженно вильнула хвостом и, так и не дождавшись еды, отправилась восвояси, размышляя, какие иногда всё-таки эти люди странные и непослушные, раз не могут выполнять простой команды о пище. И кто только придумал таких глупых кошачьих слуг?

Сирша не знала, как унять гнёт растущей тревоги. Взгляд неожиданно упал на комод с зеркалом. Когда-то он принадлежал маме, и она сидела возле зеркала, расчёсывая длинные волосы перед сном, напевая что-то нежное, как перезвон колокольчиков…

Сирша тряхнула головой, прогоняя видение, и бухнулась на ветхую табуреточку. От неожиданности та вскрякнула и подогнула ножки, стараясь изо всех сил не сломаться от такой грубости. Девушка посмотрела в зеркало. Волосы, растрёпанные от работы, выбились озорными прядками из-под тугой повязки. Короткая мальчишеская стрижка была бы удобнее и практичнее, но длинные волосы было легче собрать в тугой хвост или узел, чтобы затем на долгое время забыть о прядях, лезущих в глаза при работе. Сирша в задумчивости занялась причёской. Черные волнистые пряди ложились на белые плечи, создавая удивительный контраст. В зеркало за летавшей туда-сюда расчёской наблюдали из-под тени ресниц фиолетовые задумчивые глаза. Мамины. Но взгляд был затуманен, обращённый больше к мыслям, чем к внешнему миру.

…Доска, эта внезапная странная доска. Слишком уж сильно выпирала она, и с ней что-то нужно было сделать. Сирша, даже не замечая, стала тарабанить пальцами по деревянной поверхности подзеркальника, в такт какому-то импровизированному ритму. Зачем трогать старую деревяшку? Девушка не могла найти рационального объяснения своему назойливому желанию, но любопытство всё же брало верх, подначивая найти лом, которым можно было бы подцепить доску.

Желание порождает действие. Искать долго не пришлось: продолговатая железяка соперничала по грозности с таким же массивным молотом в старой покосившейся сараюшке, за домом. Правда, пришлось пройти через разверзнутую пасть чернеющего подвала, но это уже не пугало Сиршу так, как в далёком детстве. Однако хладное и влажное дыхание чёрной дыры не позволяло забыть о ней, омрачая мысли своим смрадом: что-то гнилое, уже разложившееся хотело заявить о своём присутствии любым способом.

Судорожно сглотнув, пытаясь вернуть влагу в пересохший рот, Сирша отвела взгляд от манящей черноты и перепрыгнула её как можно скорее. Нельзя всматриваться в тьму, иначе она начинает становиться твоей частью.

Не так сложно было отыскать нужный инструмент, как решиться его применить. Что-то останавливало, пытаясь достучаться сквозь любопытство тревожной дробью сердца. А вдруг, а вдруг, а вдруг?..

…Она всё же набралась решимости, вздохнула и просунула лом в промежуток между этими чёртовыми досками. Если там ничего нет – то она просто испортит стену, но тревога по поводу этих досок её сжирала. С ними было что-то не так. Они бы не говорили с ней, не звали, не пели скрипучими голосами в её голове, не просили убрать их с того места, к которому они совсем не шли и не были там нужны. КРАК! – доски обиженно взвизгнули от такой возмутительной выходки. КРА-А-К! – она отогнула их, со страхом стараясь не смотреть вовнутрь. КРА-А-А-К! Последний край доски был вырван, что называется, с мясом: кусочки штукатурки, бумаги и бетона остались на доске. Сирша с сожалением, словно извиняясь, дотронулась до выдранных частей стены: ведь они уже успели с ней срастись, несмотря на то, что к ней совсем не подходили. И всё же, ради чего она это сделала? Девушка осторожно заглянула в зияющую в стене неровную дыру, напоминающую загнившую, незаживающую рану. Оттуда пахнуло плесенью, сыростью, мерзкий запах был до тошноты невыносим. Сначала Сирше не удавалось ничего рассмотреть, столь темно было внутри этого отверстия. Однако она упорно продолжала вглядываться. Наконец глаза несколько привыкли к скудному свету и…

Непроницаемая мгла кишела чем-то склизко-чёрным, и вся эта липкая мазутная субстанция ринулась из стены, вытягивая своё вязкое мажущееся чёрным вещество наподобие щупалец. Послышался тихий грохот – девушка выронила лом и упала без сознания.

Очнувшись, Сирша долго не могла понять, отчего на улице так темно, и почему так сильно болит голова. Пыхтя и тихонько ругая всех чертей, она приподнялась на локте. Комнату свернуло спиралью, затрясло мелкой дрожью. Девушка старалась смотреть в одну точку, чтобы успокоить это землетрясение, происходившее у неё перед глазами. Она ожидала, когда же эта мясорубка в голове перестанет работать, остановит своё тошнотворное вращение. Перед глазами скакали цветные кружочки, отдалённо напоминая те, что в праздник разбрасывают по улицам дети, называя монетками. И правда, словно какой-то из этих озорников пробежал мимо Сирши, взорвав хлопушку прямо у неё над ухом. И от этого радужного хлопка в ушах девушки стоял оглушительный звон, как будто действительно сыпались прямо ей на макушку тысячи монет.

Наконец, комната усовестилась перед своей обитательницей и перестала ходить ходуном. Сирша сделала усилие, села и отползла к стене, прислонившись к её приятно холодному, услужливому боку спиной.

«Почему так темно? Неужели после чая разморило, да уснула днём?» – крутились в голове Сирши уже вполне чёткие вопросы.

Но ответы на них дать некому было. Девушка небрежно хлопнула по выключателю, зажигая свет. В сферических склянках под потолком, мягко шипя, засветились огоньки, наполнив комнату слегка желтым светом.

– Ещё и Мара куда-то запропастилась… а с утра была здесь…

Сирша осеклась, её глаза округлялись и темнели от нарастающего ужаса всё больше и больше, по мере того, как она вспоминала предыдущие события.

Страх отнял постепенно всё тело, начиная с ног: даже повернуть голову сейчас казалось опасно, смертельно опасно! Оставалось лишь удивляться, как ещё продолжает биться, да ещё с такою силою, сердце, а лёгкие – так часто-часто гонять суда-сюда воздух.

Девушка очнулась, когда на руки, уроненные на колени, упала капля ледяного пота, давно уже мелкими каплями рассыпанного по лбу.

Она шумно выдохнула и напряжённо, заранее приготовившись к бегству, повернула голову в сторону пролома в стене, который сама же и выгрызла увесистой железякой.

Света не хватало, чтобы просочиться за ломаные края бездны, развернувшейся в стене. Наоборот, казалось, что дыра только разрастается, очень незаметно для наблюдавшей, однако крайне властно захватывая всё больше и больше пространства на стене, поглощая скупой, почему-то позеленевший свет лампы.

Если бы бездна могла улыбаться, то её улыбка была бы подлейшей ухмылкой насильника, предвкушающего добычу: он уже всё придумал в голове, всё, что сделает с жертвой, и уже только этого зрелища в сознании ему довольно для мерзкой удовлетворённой гримасы губ.

Оцепенение резко спало, и Сирша с визгом подскочила в воздух, словно все законы гравитации были не для неё. Не помня ни о чём: ни о важном, ни о пропавшей куда-то Маре, ни о причинах страха, Сирша выскочила из дома с той резкостью, с какой отскакивает натянутая и отпущенная в момент высшего сопротивления пружина.