Гейза метнул дрот. Один из беглецов повалился наземь. Скорее, скорее! Иначе – уйдут. Выхватив мечис, он со звериным рыком ринулся на врага. Рядом жутко, по-волчьи взвыли конные гаюки*(готск. гаюка – товарищ), а позади уже топали ногами юные, но безжалостные антрустионы.

Вдруг лошадь Гейзы резко встала, захрипела и, чуть приподнявшись на дыбы, медленно повалилась набок. Всадник, благодаря многолетней выучке, успел выскочить из седла. Где-то рядом кричали гаделы – но уже не слышалось ликования в их голосах. Посреди ночи разносилось жалобное конское ржание, дьявольский хохот вперемежку с гиканьем, отчаянные проклятья раненых.

Рогатины! Конские брусты*(готск. бруст – грудь) и жипусы были безжалостно распороты толстыми суковатыми кольями. Лошади бились в предсмертных судорогах. Жалобно, совсем по-человечески, стонали. Из очей коня Гейзы текли слёзы, он с укором смотрел на хозяина и дёргал, дёргал копытами, словно всё ещё скакал, резво топча ногами убегающих – презренных людишек, их детёнышей, самок....

Гейза вскочил на ноги. Он, что есть мочи, клёкнул вороном и перехватил покрепче оружие.

Беглецы же, поняв, что тихо уйти не удастся, решились принять бой. Тёмные тени, поначалу беспорядочно и хаотично передвигающиеся с места на место, слились в сплошную стену. В сумраке ночи, при неверном свете мены*(готск. мена – луна) можно было различить фигуры мужчин, кое-где угадывались смутные силуэты женщин.

Из мрака ночи до убилтойсов доносился детский плач, со временем, однако, становившийся всё тише и тише. Видимо, основная масса жителей гарды сумела выскользнуть, и теперь беглецы скрывались в лесу.

Оставшиеся, по всей вероятности, собирались задержать скамаров. Однако было видно сразу, что это далеко не воины. Дорогу хлифтусам преградила обыкновенная толпа поселян – вооружённых чем попало и как попало. Уж, и рать! Среди антрустионов, столпившихся за спиной Гейзы, послышались смешки и глумливые выкрики.

Скоро ханса, повинуясь боевому кличу предводителя, отчаянно ринулась в атаку. Однако, вопреки ожиданиям самоуверенного Гейзы, скорой победы не случилось. Стена оборонявшихся не рассыпалась – напротив, она легко выдержала бешеный натиск! Люди Хардубы отхлынули назад, разбившись, словно волна о скалу. Колья арьев смогли остудить пыл зарвавшихся убилтойсов.

Пятеро гадел остались лежать на земле, ещё трое стонали от полученных ран. Беглецы же выплёскивали бранные ругательства в адрес нападавших, от избытка эмоций колотя своими рогатинами по земле.

Гейза громко – так, что услыхали даже стоящие рядом прамейщики – скрипнул зубами. Если не подоспеет подмога, быть им битыми. И кем? Презренными кротами, чей удел – пахать землю!

Что же медлит Хардуба? Наконец, до слуха его долетел слабый вороний клёкот. Гейза облегчённо вздохнул.

Хардуба услыхал призыв своего гаделы в самое неподходящее время, ибо хлифтусы, поняв, что им уже не угрожают архвазны и мечисы обитателей гарды, принялись открыто грабить пылающее подворье. То, что можно было взять ещё, вырвать из жаркой пасти набиравшего силу пламени – а именно арб, живность, припасы пищи, иное добро – подчинённые Хардубы принялись воодушевлённо спасать.

Седоусый пеший Хирдис больше всех преуспел в этом деле. Известный среди членов хансы, как не очень смелый пожилой пастух с мутным прошлым – он не пользовался большим уважением среди соратников. Однако, подобно любому из пастушьего племени, Хирдис хорошо умел управляться с петлёй – и нынче он исхитрился изловить аж двух коней.

Выпущенные от своих узет*(готск. узета – ясли) в самый разгар пожара, животные не желали подпускать к себе людей. Они носились по двору, безумно ржали, угрожающе скалили зубы и вставали на дыбы – ни один из трустьев нынче не смог добыть себе коня. Хирдис же завладел целой парой!

Люди Хардубы шныряли по гарде, словно тараканий выводок по запечью. Кто-то из гаделов тащил на верёвке мычащую колбо, кто-то волок на плечах перепуганного до полусмерти ламба*(готск. ламб – овца, баран), иной же, позарившись на рогатую гитс*(готск. гитс – коза), с криками ловил скачущее промеж плетёных заборов-тыньё, животное. Антрустионы без дела не сидели.

Грэф принялся наводить порядок. Рискуя сломать себе шею, он принялся гонять коня туда-сюда по гарде. Хардуба немилосердно колотил по спинам и головам своих подчинённых деревянным фодром, пытаясь хоть таким образом образумить ополоумевших трустьев.

– Оставь! Брось! Фралетан! Гагагган*(готск. гагагган – собраться вместе)!

Наконец, ему удалось собрать в кучу всех хлифтусов. Благоразумный Хирдис к тому времени успел отвести коней в укромное место и надёжно их привязать – дабы не убежали сдуру.

– Ганган*(готск. ганган – идти)! Спрауто*(готск. спрауто – быстро)!

В спешном порядке, бегом антрустионы Хардубы выдвинулись на помощь своим гахлибам.

Они подоспели вовремя. Хитроумный Гейза сумел раздразнить, уже уверившихся в своей победе, но упрямо стоящих на месте, арьев.

– Ваши сердца заячьи! Вы – черви, собравшиеся в кучу! Не нужно много ума, чтоб насадить на колья беззащитных лошадей! А вот, хотелось бы мне знать: кто-нибудь из кротов, роющих землю, решится на честную драку с Гейзой? На поединок, как положено у благородных воинов! Один на один! Ну же, трусы, решайтесь! Вас теперь больше, чем нас – чего же вы боитесь?

Речь хитреца возымела действие. Из рядов оборонявшихся вышел плечистый юноша. Бусые*(бусый – пепельный), чуть вьющиеся вихры его были стрижены под шапочку, усы едва пробивались над верхней губой.

– Твои скуфты длинны, как у маво*(готск. маво – девушка). Язык ещё длиннее. Я – Волчий голод. Буду тебя бить.

Вспыхнувший Гейза холодно улыбнулся и поднял мечис. Скоро тебе придётся ответить за оскорбление, Вулфгред*(готск. вулф – волк, гред – голод)!

Но, едва соперники успели скрестить оружие, как ударил Хардуба. Воины его, скрытно подошедшие и затаившиеся до поры, выжидали лишь удобного момента. В защитников гарды из темноты ночи со свистом полетели архвазны, найдя себе на поживу три жертвы.

Храбрый Вулфгред уже лежал – лицом вниз, с торчащим из спины ассагаем. Он так и не успел наказать негодяя Гейзу.

Бой был жестоким. Бились в отчаянном исступлении мужчины, прикрывая своими спинами детей, надежду и будущую жизнь рода. Отбивались от мечисов озверевших убилтойсов, обречённо махая кольями и прамеями. Пощады у хлифтусов не собирался просить никто. Арьи знали наверняка – лучше скорая смерть, чем доля, которую уготовили им нежданные гости.

Нападавшие скоро сломали строй, и исход битвы стал очевиден. Один за другим, падали защитники гарды.

Женщины, понимая, какая участь их ожидает, в руки разбойников живыми не давались. Вооружённые лишь ножами и плотницкими агизами, они просто-напросто не подпускали к себе нападающих. Хардуба лично вспорол живот неистовой беременной девке, успевшей до того зарубить двоих трустьев.

Наконец, всё закончилось. Победа досталась антрустионам Хардубы – но тяжёлой ценой. Из людей грэфа уцелели немногие. Иные же получили в бою страшные увечья.

Стонал, корчась в муках, раненный в живот Хвитхана*(готск. хвит – белый, хана – петух) – развесёлый болтун, душа нахтаматса и личный гахлиба Хардубы. Лента кровавых кишок из распоротого страшной рогатиной жипуса его вываливалась наземь. Грэф молча полоснул отточенной газдой по шее страдальца – да отлетит дух Хвитханы в мир теней!

Ещё двоих – отчаянно кричащего, с болью и ужасом взирающего на свою отрубленную по локоть десницу, ротозея; а так же несчастного, каким-то чудом ещё живого Плагуса, с торчащей в раскроенном лбосе агизой – тоже пришлось прикончить.

Вдобавок ко всему, полыхнул арб хансы, видимо, подожжённый кем-то из уцелевших жителей гарды. Когда Хардуба с Гейзой спешно прискакали к месту пожара, то обнаружили там лишь вардью*(готск. вардья – сторож) с перерезанным горлом, запоротую лошадь, да пылающую повозку. Латенский хлиянс*(готск. хлиянс – палатка, шатёр), гордость и отрада Хардубы, обошедшийся ему в немалое количество силубряных скаттов, безвозвратно сгинул в бринне.