"Деяния благочестивых уходят с этим веком."

Пасхазий, диакон римской церкви. Умер около 512/513 г.

Рождённый в глухих дебрях Чёрного леса от двух малых родителей – ручьёв Брег и Бриггах – вгоняемый суровыми, не любящими воды горами глубоко под землю, однако упрямо выбивающийся на белый свет и постепенно раздвигающий враждебные ему теснины – здесь, в расширяющемся распаде между горами, Данувий набирает силу. Подпитываемый множеством ручьёв и речек, напоённый снегами горных пиков, несёт он свои воды на равнины Паннонии уверенно и стремительно.

Немало людей сгинуло в холодных коварных стремнинах. Водовороты и омуты тут, в срединном течении, дело обычное. Берега водного титана, победившего даже камень гор – круты, извилисто русло.

Путь Данувия освоен людьми издавна, с незапамятных времён. Первую тропу здесь, наверное, торили ещё бледнокожие дикари в лохматых шкурах, что только-только выбрались из подземных гротов и мрачных пещер – после того, как ледник отступил, обнажая лучам солнца остывший за века, чёрный камень гор.

Постукивали глухо копытами по камням кони. Нестриженые гривы и хвосты их были заплетены в косицы и перевиты яркими лентами. Шагал следом за ними печальный асилус*(готск. асилус – осёл) – нагруженный сполна, как и полагает асилусу – в отличие от своих благородных собратьев, не считаемый хозяевами достойным уважения животным.

Впереди ехал один всадник, чуть позади него – ещё двое. Все они одеты были в тёплые, волчьего меха пайды*(готск. пайда – куртка). Талии их перетягивали вызолоченные широкие пояса-гирды, ноги же обтягивали шерстяные узкие порты. Из-под меховых безрукавок проблёскивали кольчужные ряды плетёного железа яцеринов. Мечисы, покоящиеся в деревянных, крашеных ножнах, называемых фодрами, и длинные луки, ловко прилаженные к седельным саккам*(готск. сакк – сума), а так же торчащие из плетёных тыньё*(готск. тыньё – вид корзины, плетёный короб) перёные архвазны*(готск. архвазна – стрела) красноречиво указывали на то, что всадники являлись воинами.

Далее, привязанные крепкой конопляной вервию к крупу меланхоличного асилуса, шагали двое молодых мужчин, поддерживающие под руки женщину средних лет. Одежда мужчин – порты и серки*(серка – рубаха) груботканого, скорее всего, собственной выделки материала – была выпачкана кровью и сажей. Хмурые лица обезображены следами недавнего избиения.

Женщина – простоволосая, в разорванном фарафане*(готск. фара – впереди, фана – кусок материи) безучастно шагала, время от времени спотыкаясь об острые камни. За ней тянулся тонкий кровавый следок. По-видимому, совсем недавно пленница рассекла ступню – ибо все невольники были без обуви, несмотря на уже наступившие рассветные холода.

Шествие замыкали четверо пеших бойцов, вооружённых мечисами, а так же, дополнительно к оным – кто агизой*(готск. агизи, агиза – топор), кто прамеей*(фрамея, прамея – длинное копьё). Они шли немного позади связанных людей и, несмотря на кажущуюся беззаботность и болтливость, внимательно следили за каждым шагом впереди идущих.

Вдруг длинноволосый юноша в латенском шлеме-кассисе и голубом плаще, едущий впереди остальных, выбросил над головой руку с растопыренной пятернёй. Движение тут же остановилось. Лишь один из всадников не повиновался знаку дозорного.

– Что там? – скоро нагнав разведчика, коротко выразил он недовольство и сплюнул.

По всей видимости, именно этот молодой мужчина – бородатый, плечистый, с мощными загорелыми руками – командовал всем бриггандупусом*(готск. «бригган» – приносить и «дупус» – смерть; шайка, ватага разбойников). На правом запястье его болтался искусной работы браслет – силубряные*(готск. силубр – серебро) рыбки игриво хватали друг дружку за хвосты, обвивая своими гибкими телами золотые якорьки.

Местность здесь кишела стаями оголодавших бродяг. Однако недобрая слава Хардубы*(готск. хардуба – жестоко), так именовали бородача – служила ему верную службу. Даже самые отчаянные морпри*(готск. морпря – убийца) предпочитали обходить его десятой дорогой.

Взращённый в жестоком мире скамаров*(скамары – разбойники варварского происхождения), коими кишели лесные чащи окрест, удачливый грэф*(грэф – грабитель) Хардуба был хорошо известен среди лихого люда на обоих берегах Данувия. Но ни северяне-скамары, ни латенские латроны без нужды не связывались с крайне мстительным и, что греха таить, совершенно безжалостным разбойником.

Ныне же его ханса*(готск. группа, отряд), нагруженная добычей, взятой в набеге, продвигалась к пределам территории латенов.

Грэфа одолевали невесёлые думы. Тому были причины, ибо последний поход его не увенчался успехом. Земледельцы-арьи*(от готск. арьян – пахать, пахарь) оказали неожиданный отпор лихим убилтойсам*(готск. убилтойс – злодей), изрядно проредив численность нападавших.

Вдобавок ко всему, купцы Астура в последнее время сильно скинули цены на невольников. Они теперь дают за рабов совсем мало скаттов*(готск. скатт, скаттс – монета, монеты), понимая, что с таким товаром поставщикам, подобным Хардубе, деваться некуда.

Была бы воля грэфа – содрал бы живьём кожу с парочки купчишек для острастки! Ведь они уже без зазрения совести обманывают всех и вся. Для римлян любой северянин – дикарь, которого можно и нужно обдурить. Торгаши, переставшие быть мужчинами – даже воевать латены давно уже предпочитают чужими руками. Хардуба снова злобно сплюнул.

Дозорный, отвечая на вопрос командира, молчаливо указал вправо. Там, на пригорке возле полуразрушенного каменного бурга*(бург – здесь, четырёхугольная башня), вздымал к небу руки странный человек. Заросший до глаз косматой бородой, с ниспадающими на плечи прядями свалявшихся волос – увлечённо отбивал он земные поклоны. Отблескивала в лучах закатного солнца обширная плешь, расползшаяся по лбу и макушке богомольца.

Одеждой ему служила только ветхая власяница, препоясанная грубым льняным жгутом. Ни шапки на голове, ни тёплой снаги*(готск. снага – одежда, платье) на плечах, ни курботинов*(курботины, курбатины – в Римской империи крестьянская обувь из куска сыромятной кожи, перетянутой ремнями) на ногах. Босые пятки виднелись из-под рваной бахромы ветхой рясы.

По всей вероятности, никакой опасности для бриггандупуса ничтожный нищий не представлял. Командир махнул рукой остальным – и те скоро приблизились. Весело перешучивались между собой охранники-мальчишки, отнюдь не милосердно подтыкая остриями прамей своих пленников. Оборванец же на холме продолжал молиться, словно не замечая вокруг себя ничего.

– Бидагва*(готск. бида – молитва, просьба; бидагва – нищий)! – презрительно бросил длинноволосый юноша и, ловко вытащив из-за плеча дрот, перекинул его в правую руку.

– Ни, – перехватил занесённую смерть старший, – это не просто бидагва, а христианский сакердот*(сакердот, от лат. сакердос – жрец)! Впрочем, у почитателей Распятого они зачастую неразличимы. Позови его!

– Хэй, годья*(готск. годья – священник)! Иди сюда!

Молящийся повернулся в их сторону, поднёс ладонь ко лбу, прикрывая глаза от бликов закатного светила. Рассмотрев вооружённых всадников и, видимо, поняв, что шутки с ними плохи, поднялся. Приблизившись, остановился в пяти шагах. Смиренно потупился пред надменными варварами, но колен не преклонил.

Главарь обозрел подошедшего. Издалека бидагва показался ему стариком, но теперь убилтойс заметил, что на самом деле латен – а это, вне всякого сомнения, был латен – не старый. Немногим старше его самого. Плешь, неухоженная борода и нищенские лохмотья, конечно, не убавляли бродяге лет, но грэфа в заблуждение ввести нелегко. Длинные, давно не знавшие гребня скуфты*(готск. скуфта – волосы) что ложились с затылка и висков на плечи, оставались чёрными, как головёшки залитого водой костра, смоляную же бороду только-только начали пробивать нити седины. Карие очи вполне себе молодо сверкали из-под густых, едва сраставшихся на прямом римском переносье бровей, а глубокие морщины ещё не успели избороздить влитс*(готск. влитс – лицо).