Я всё сказал. Сейчас разрешаю раскрыть рот тебе.

– После подобных слов мне не о чём с тобой разговаривать, Мартиниан. Знать, мы сделаны из слишком разного теста, хоть и молимся одному Богу, – праведник без страха посмотрел в сверкающие очи настоятеля.

– Не стой у меня на пути, – раздельно, почти по слогам произнёс Мартиниан, – иначе, пожалеешь!

– На всё воля Божья! – кротко ответил Северин, но взгляда своего не отвёл.

– Не желаю тебя более видеть!

Мартиниан резко повернулся и зашагал в сторону церковных врат. Гарпия, метнув на Божьего человека последний, совсем уж испепеляющий взгляд, поспешила убраться вслед за своим повелителем.

После непростого разговора с предстоятелем сторож предложил Божьему человеку подкрепиться, чем Господь послал. Благо, кое-что из пропитания у весьма скромного в подобных запросах привратника ещё оставалось.

Они возлежали на охапках соломы по углам тесной лачуги, едва не касаясь друг друга пятками. Скромная трапеза их состояла из пары лепёшек, ломтя сыра, горсти сушёного винограда, да кувшина с водой. Еда была разложена по тряпочке, расстеленной прямо на земляном полу.

– Крут, крут, – произнёс Северин задумчиво.

Старик, конечно же, понял о ком речь. Он задумчиво пожевал губами, потянулся к кувшину. Потом, спохватившись, махнул рукой – воды ему не хотелось.

– Кувшин с пассумом укрыт от постороннего взора охапкой соломы, – улыбнулся Божий человек и извлёк искомый хозяином сосуд у себя из-под головы, – или ты не помнишь, куда его вчера поставил?

– Запамятовал, по правде говоря, – сконфуженно отвечал старик, – я, пожалуй, выпью!

– Выпей. Это не есть смертный грех. Всего хорошо в меру. Ты добрый человек и, возможно, только благодаря своему пагубному влечению, не сумел ожесточиться сердцем. Единственный из всех, кого я успел здесь встретить. Поэтому, повторюсь: пей, но в меру.

– Где она, та мера? – привратник уже успел отхлебнуть, и теперь вытирал мокрые губы тыльной стороной ладони, – нет её у меня, меры.

– Теперь будет, – снова улыбнулся Северин.

– Мартиниан плохой человек, – вернулся к прежней теме их беседы привратник, – и он наклИкает беду на Астур.

– Что так?

– Я не хочу говорить о том, чего не знаю точно, однако слухами полнится земля. Сам всё узнаешь. А про подвиги параваланов я наслышан! Не только убийством Хюпатии прославились сии бойцы за веру. Своих христиан, правоверных кафоликов они тоже не щадят.

– Ты о чём? – голос праведника был безмятежен, словно бы толковали они сейчас о каких-нибудь райских птичках.

– Латроциниум. Разбойный собор. Именно параваланы, под водительством некоего Барсумаса, устроили на Втором Эфесском Соборе зверское избиение Флавиана, константинопольского патриарха. Он был искалечен ими так, что вскоре умер. Секретарям Флавиана параваланы Барсумаса дубинками переломали пальцы на руках.

– Не Барсумас, а Бар Саума. Что значит – сын поста. Этот разрушитель еврейских синагог отлучён от Церкви на Халкидонском соборе и вынужден был удалиться от мира в пещеры близ Мелитены, что в Малой Армении. Основал там «моно астр». Этот Бар Саума всегда отличался скверным нравом, доложу я тебе.

– Ты с ним встречался лично?

Божий человек лишь отрешённо улыбнулся. Казалось, воспоминания полностью поглотили его.

– Я стараюсь не лезть туда, где братья во Христе расталкивают друг друга локтями, надеясь встать ближе к земному престолу, – наконец, произнёс он, – ибо Царство Божие не от мира сего. Пусть надменные честолюбцы борются за право быть первыми в этом мире. Каждому своё.

Лачуга привратника, сложенная, на варварский обычай, из круглых стволов дерева, дверей не имела вовсе. Отверстие, более похожее на лаз, вырубленное посреди стенки, служило жителю её и входом, и источником света в дневное время.

Лаз этот, на ночь и в холодное время года прикрывался неким занавесом, сплетённым хозяином лачуги из побегов и листьев рауса, то есть тростника, в изобилии встречающегося на берегах Данувия. Конечно, подобный тростник совсем не походил на тот, что произрастал в долине Нила, но для непритязательного привратника и этот материал был вполне пригоден.

Занавес, называемый здесь варварским словом «фарахан»*(готск. впереди тайного, сокрытого), зашуршал, и в проёме отверстия появилась физиономия, сильно смахивающая на языческую гарпию.

Изображения сих летучих чудовищ, охранявших вход в языческий Тартар, красовались на фресках стен и мозаиках полов в недрах белокаменных вилл, что были разбросаны везде – по самым живописнейшим уголкам Норика. Вилл и домусов, ещё недавно кичащихся своей роскошью, теперь же – тронутых безжалостной лапой запустения.

Божий человек творил вечернюю молитву, следуя его примеру, бил поклоны и хозяин лачуги. Тусклый свет лампадки едва озарял убогое убранство хузилы.

Гарпия с интересом уставилась на молящихся. Северин, ни в коей мере не желая удовлетворять её любопытство, с неохотой прервал своё занятие.

Привратник же уставился на вечернюю посетительницу с нескрываемой досадой на лице.

– Ты, – искривлённый палец с узловатыми суставами ткнул в Божьего человека, – собирайся! Господин зовёт. Поторапливайся, лектикарии*(лат. лектикарий – носильщик) наготове.

– Зачем твоему господину понадобился неимущий странник, с коим накануне он погнушался даже вести разговор?

– Не знаю, – глубоко посаженные очи её буравчиками пронзали собеседника, – поехали по-доброму!

– Ты смеешь мне угрожать? – кротко, с улыбкой вопросил Северин.

Взор гарпии сверкнул, а потом забегал, губы беззвучно зашевелились – она начала пришёптывать что-то про себя.

– Домина, не трать понапрасну сил. Всё равно ничего не получится. Греховны помыслы твои! Ступай к Мартиниану и доложи, что Божьему человеку не нужно ничего из того, что он намеревается предложить. Термы, в коих они с декурионами сейчас услаждают свою плоть, растлевая малолетних девиц и юношей, способны отмыть тело, но не душу. Впрочем, тебе-то сие должно быть известно доподлинно. Не так ли? Ступай, лектикарии тебя заждались.

– Ты ещё пожалеешь! – казалось, безобразный нос гарпии слегка шевелится.

– Убирайся прочь из моего дома! – вдруг закричал привратник.

В руках старика неожиданно оказалась хругга Божьего человека. За ненадобностью отправленная хозяином в угол и сиротливо там стоявшая до сих пор, сейчас она готова была послужить привратнику в качестве оружия.

– Лицемерная тварь, крестящаяся правой рукой, а левой – творящая мерзости! Давно пора испытать на прочность твою голову!

Старик замахнулся, но мерзкая физиономия гарпии, видимо, решив не испытывать терпения хозяина, немедленно убралась. Только сухие листья рауса, дрожа и шурша, какое-то время напоминали о незваной гостье.

Привратник сжимал хруггу, словно спату*(спата – оружие, распространённое у галлов, обоюдоострый кельтский меч. Широко использовался в описываемое время – как варварами, так и римлянами). Божий человек, по своему обыкновению, кротко улыбаясь, вытащил из рук его посох.

– Гнев – плохой советчик в наших поступках, брат мой. А если бы ты лишил её жизни?

– Думаю, что этим оказал бы большую услугу всему свету!

– Сия почтенная домина, хоть и напоминает видом своим отвратительную гарпию, однако же, думаю, не заслуживает смерти. Ибо помогает Дому Божьему, служа верой и правдой местному предстоятелю. Другое дело, что сам предстоятель этот… неоднозначен, да.

– Я расскажу тебе кое-что. А ты послушай. Возможно, старый пьяница исповедуется, и ему станет немного легче, ибо груз сей гнетёт мою душу уже много лет.

Не всегда привратник церкви Астура жил одиноким бобылём. Была и у меня семья – жена, дочка. Супругу мою, белокурую варварянку, звали Аделинда, что значит благородная змея. Не спрашивай меня, почему её так звали. У варваров свои традиции. Кстати, она исповедовала христианство, арианского толка.