Крик и стоны затихли, гул человеческих голосов стал отчетливее, заглушая отдаленный грохот и крики. В помещение со мной оставались люди. Попытался подняться, слабые руки подломились, и я рухнул обратно. В воздухе стоял едкий запах пистолетных газов, едва уловимый любимой туалетной воды отца. От мужчины, оттянувшего мне веко, ощупавшего плечо в месте укола, пахнуло дезинфектором. Приоткрыл глаз, но разглядел лишь зелено-коричневое пятно камуфляжа. Такие же пятна перемещались поодаль. Я потер кулаком глаза, пытаясь восстановить зрение.

— Макс, слышишь меня? Где болит? Как себя чувствуешь? Голова как? Не кружится? Тебя не тошнит, когда встаешь? — посыпались вопросы.

— Нормально… Глаза немного болят и пить очень хочется.

Только сейчас заметил, что меня мучит жажда. Ладонью стер неприятные ощущения от прикосновений чужого человека. С детства не любил осмотры у врачей. Губ тут же коснулся край бутылки, и пара капель воды смочили сухое горло. Я перехватил рукой и жадно, проливая часть на себя, выпил почти все. Сквозь приоткрытые щелки глаза разглядел сухопарого мужчину лет сорока, роющегося в медицинском чемоданчике. За ним бледного и хмурого отца, глядящего с тревогой на меня. По комнате ходили люди в форме с оружием, переговаривались по рации.

— У него обезвоживание, — констатировал доктор.

Мне важно было передать все сведения, которые удалось узнать. Во-первых, главного предателя. Идиотку, которая навела.

При мысли о Снежане внутри разгоралась ярость. Если с Машей что-то случиться, я ее лично удавлю. Змеюку подколодную… И пригрели же…

— Отец, это Снежана. Савельева Снежана заказала меня. Слила куда еду, что буду один, без охраны… Хотела себе мои рестораны… Она была тут, трясла документами, требуя подписать.

— Савельева? Которая по связям с общественностью? — уточнил отец, сделав доктору знак помолчать.

— Она, — подтвердил я.

Отец кивнул, отошел, набирая на ходу номер. Я напрягся, уловив среди гула незнакомый голос, произнесший знакомое имя «Маша».

— Мария Ершова в доме не обнаружена. Прочесываем лес в квадрате… — он произнес цифры, а я похолодел, только сейчас вспомнив про Машу.

— Что с ним, доктор? — отец ждал результатов моего осмотра.

— В целом порядок. Сотрясения нет, но в любом случае нужно понаблюдать. Лучше к нам в стационар на ночку. Там и понаблюдаем, и анализы возьмем…

— Отец, что с Машей? — перебил врача, рывком сел, стиснув зубы от боли, прострелившей грудину. — Ее нашли?

Опустив голову, ожидал пока пройдет приступ внезапно нахлынувшей слабости. Отец медлил с ответом, хмурясь еще сильнее. Доктор отводил взгляд, делая вид, что занят содержимым своего чемоданчика.

— Ее ищут…

У меня оборвалось все внутри. Хотелось орать и громить все, что под руку попадется, бить стену кулаками. Если с Машкой что-то случиться, я сам, лично придушу Снежанку…

Повязка туго стягивала глаза, больно прихватив пряди волос. Руки за спиной связанны и кисти рук давно затекли. Подгоняемая сзади тычками в спину, шла, не видя куда, часто спотыкаясь о выступы. По голым ногам хлестали, царапая кожу, ветви. Пахло лесом и сыростью. Вокруг тучами вились и зудели комары. Моему конвоиру от них тоже доставалось. Слышались шлепки по коже и частый мат. Я поняла, что меня ведут в лес. От страха сжалось сердце. Ткань на глазах стала влажной от слез. Я всхлипывала, представляя самые страшное, что меня ожидает. Глухой лес, рядом никого, только я и бандит, один из тех, кто вел нас в машине. Может это тот, кто стрелял по окну.

— Стой! — скомандовал он.

Я замерла. Тяжело дышала, чувствуя, как сердце бьется где-то в горле. Понимая, что пошли мои последние минуты жизни, повернулась к мужчине и тоненько запричитала, пытаясь разжалобить:

— Дяденька, дяденька, — всхлипнула я, — отпустите меня. У меня мама одна, больная. Я ничего плохого не делала. Я жить хочу. Па-а-ажалуста-а-а… — заплакала в голос, повторяя как мантру: - Отпустите, пожалуйста… Отпустите…

Мужик грубо выругался, послал какого-то Старшого на три буквы и пообещал себе завязать. Он, дескать, не нанимался детей мочить.

— Вали нах отсюда… Давай, д..ра малолетняя, — пошипел раздраженно мужчина, лезвием чиркнув по веревкам на запястье, и толкнул в плечо- Скажи спасибо, что дочка у меня такая же, а то бы…

Не удержавшись на ногах, я упала на бок. Негнущимися пальцами, стянула с глаз повязку, зажмурилась, привыкая к неяркому полумраку лесной чащи. Глаза с трудом различили кромешный сосновый лес, заросший плотным кустарником, и тропку, петляющую между деревьев. От меня торопливо убегал коренастый мужчина, одетый в черную кожаную безрукавку и черные джинсы.

— Куда вы меня привезли? Где я? — крикнула ему в спину.

— Спросишь у волка, Красная Шапочка…

Я, кажется, задремала, и очнулась, когда громко трезвонил телефон. Темно вокруг, только светящийся, голубоватый прямоугольник экрана елозит по столу. Секунду соображала, что происходит, почему вокруг так темно. Реальность жутким кошмаром навалилась всей тяжестью. Болело затекшее тело. Не посмотрев, кто звонит, схватила девайс плохо гнущимися пальцами:

— Да…

— Аня, спала что ль? Чего не берете трубку? Ни ты, ни Марьяша. Случилось у вас что? Я жду, жду, — в знакомом ворчании матери слышалось привычное уже обвинение.

Перед глазами как живое встало ее лицо: худощавое, с поджатыми губами и глазами, в которых вся вселенская скорбь и осуждение. Забыла, что должна была отзвониться вечером и отчитаться, как прошел день. С отчетом опоздала, судя по времени, на полчаса. Но мама из такой малости может устроить Суд Линча. После того, как Маша пыталась побриться на лысо, она больше ее не дергала, все свое негодование перекинув на меня. Двадцать лет упреков по любым мелочам. Кто-то испортит ей настроение, но вежливая до зубовного скрежета мама и слова худого не скажет виновным, припася негатив для меня. Соседка нагрубила или кошка истоптала ее клумбу — во всем и всегда виноватой оставалась ее непутевая дочка. С возрастом она начала придираться все чаще, а улыбку и хорошее настроение я замечала все реже.

Внутри все вспыхнуло от обиды и протеста. Но я по старой привычке выдохнула, медленно посчитала до пяти, стараясь выкинуть ее слова из головы и не думать. Сейчас получилось легко. От страха за Машу, накатывающего волнами, сжималось все внутри. Но я взяла себя в руки, и стараюсь отвечать довольно бодро, пытаясь себя не выдать.

— Все в порядке, мама. Я задремала.

— А Марьяша? Она где? Гуляет так поздно? — ее голос стал суше.

Мысленно она уже обвиняет внучку, еще не узнав правду. Как знакомо, и как это обижает. Особенно сейчас. Мне так нужна поддержка, но от мамы я ее вряд ли дождусь.

Не собиралась говорить матери правду и выслушивать тонну упреков, что я оказалась плохой матерью, не углядевшей за дочкой. Упреки справедливы, но у меня совсем не осталось душевных сил. Я сама себя казню, и она не добавит больше, чем есть. Маше это не поможет, а маме может стать плохо. И Виктор может позвонить с новостями, а линия занята.

— Она сейчас купается. Сегодня прошла собеседование. И завтра ей на работу в офис. Нужно привести себя в порядок… волосы перекрасить в родной цвет, — выкрутилась я. — Дресс код обязывает.

— Там так строго? Это очень хорошо. Значит, приличное место. Не шарашкина контора, — голос мамы потеплел. — И что за должность? Не говори, что она секретарша из этих… профурсеток.

— Нет. Она будет работать по специальности. Помощником юриста.

— Хорошо-то как… И заработает и стаж пойдет, — мама тут же начала прикидывать выгоды. — А покажет себя хорошо, рекомендации дадут. А может и в этой конторе оставят… А что за компания, Ань? Нефтяная или газовики?

— Строительная… Мам, у тебя все хорошо? — Разговор пора было сворачивать, и сегодня это получиться легко. — Ты таблетки от давления приняла?