Сергей встретил знакомую, привел её за стол, заказал ей селёдку под шубой, налил водки, дал сигарету. «СССР – человек, Средняя Азия – ноги, Кавказ – сердце, Прибалтика – голова, Украина и Беларусь – руки, остальное – тело». Фёдор выпил и спросил девушку:
– Любите отдохнуть?
– Кто ж не любит, – отвечала она.
– Я постоянно пишу, чтобы жить.
– Искусство – работа и отдых одновременно.
– Это да.
– Но это и от творчества зависит. Ван Гог истязал себя, Гоген отдыхал.
– Возможно.
Они чокнулись рюмками, выпили, и Сергей произнёс:
– Бродский – тюрьма, стихи его – дурка, читатели его в нём сидят и лежат.
Позвонила Надежда, позвала, он извинился перед компанией и ушёл, получив от неё водку в подарок. «Чтение и письмо – это спуск, а должны быть подъёмом, но в этом случае исчезнет удовольствие, останутся высь, героизм и полёт. И этого нет. Потому люди плюнули на литературу. Они достигли дна. Они на нём благодаря литературе». Встретились на Набережной Фонтанки, пошли вдвоём молча, хотя Фёдора и штормило. Он подарил водку Надежде, та приняла подарок и взяла ФМ за руку. Просто шли, издавая звуки только подошвами, оставляющими следы размером с романы «Идиот» и «Игрок». ФМ думал: «„Бесы“ направлены на постижение души человека, это „В дороге“, „За далью даль“, но внутри. Бешеная гонка, исследование, приятие пути как нахождение синонима человеку под именем Калининград – Владивосток. В „Бесах“ я показал самоубийство как роды души, выброс её из тела, потому что сейчас иначе: тело хоронят десятки душ, вышедших из него и одевшихся в новую плоть. Тело – одежда, это надо всем знать. Скоро откроются магазины, где будут продаваться тела, и души смогут выбирать мужские, женские, детские, старческие и зрелые одеяния из мяса и из костей». Надежда вела его будто случайно, но ему вдруг стало казаться, что у неё имеется цель.
Через десять-пятнадцать минут они нырнули в арку, и она прильнула к нему, поцеловала и обняла. «Объятия двух людей состоят из одного или трёх людей, из того и другого, кочующего по ним». Нашли кусты, в них столик и лавочку, сели, открыли водку и стали пить её из горла, не закусывая ничем. Стало тяжело, сходили за минералкой, взяли стаканчики, начали заново, будто бы, вроде как.
После секса, спустившегося к ним на парашюте, устроившего себя между ними и ушедшего прочь, Фёдор и Надя двинулись к нему домой и вырубились на постели, раскрывшейся, словно обрыв, где ждал внизу сон. Утром пили молоко на кухне, потирали виски, ломали пальцами шоколад и ели его – стихи. «Ноги, руки – стихи; голова, сердце – проза: рука пишет сердце». Надя доливала молоко, раз даже фыркнула и сказала:
– Подумала тут: почему из провинции мало кто едет в столицу? Потому что в провинции жизнь не жизнь очень часто, а где нет жизни, там нет и смерти. Умирают в Ереване, в Тбилиси, в Москве. К примеру, умирает человек в провинции – никакого резонанса, так как он и не умер, почти ничего не случилось. А смерть Есенина или Маяковского – это да, в силу того, что стряслась с ними именно смерть. И Пушкин не прав – он полностью умер, он перепутал памятник с собой. Пушкин – корова, творчество его – говядина. Но мясо антоним животного: оно охотится на него и убивает, уничтожает его.
Он закурил, ничего не сказал, так как она озвучила всё – по крайней мере, на данный момент. Надя помыла стаканы и ушла, поцеловав Фёдора в щёку. Он остался один, как сжимаются пальцы в кулак. «Израиль есть страны, которые его окружают и ненавидят: в этом есть принцип зеркала». Он отжался раз пятнадцать от пола, вытерся мокрым полотенцем, попрыскался одеколоном, выдернул волоски из ноздрей и сказал никому, а значит, всему миру:
– Ну, ступени весь мир, что тут сказать, мы все поднимаемся, так и должно быть: насекомые становятся животными, те людьми, человек богом, господь сверхсобой. Жаль, что не все это понимают, точнее, почти никто. Но надо бороться мне.
Пришла пара идей в голову, он вышел на балкон, зажмурился, огляделся, записал:
«Друг собрал Найдёныша, одел его, поцеловал в лицо и повёл за собой. Найдёныш послушно пошёл. Они добрались до ресторана „Картошка“, и друг провёл туда смущающегося Найдёныша. Там он усадил его, вручил меню. Найдёныш осторожно и аккуратно взял его и начал листать, поглядывая на друга. Дошёл до конца и положил меню на стол. Друг всё понял, заказал молока и блинчиков, варёной картошки с зеленью и сметаной и закурил. Найдёныш зевнул. Скоро принесли заказ. Найдёныш замер. Друг положил перед ним еду, протянул салфетки, зубочистки и соль. Найдёныш приступил скромно к еде. Вскоре наелся, раздулся немного, повеселел, но испугался, когда принесли счёт. Достал кошелёк, вытряхнул из него мелочь. Но друг остановил его. Он расплатился картой и повел Найдёныша за собой. Они вышли на улицу и зашагали по ней. Друг вёл Найдёныша за руку, тот поспешал за ним».
Убрал телефон, сходил в магазин за хлебом, сыром и соком. Дома охладил «Яблочный спас», сделал глоток и сел за письмо. Набросал:
«Наступил день мытья, Найдёныш с утра что-то почувствовал, взволнованно и немного испуганно сидел. Друг набрал полную ванну воды, добавил туда пены, взял Найдёныша, объяснив ему это, и с собою понёс. Раздел его, смущённого и тёплого, сунул в воду, потрогав её, начал купать Найдёныша. Намылил его и волосы ему, попросив или велев закрыть глаза, расчесал, начал поливать водой. Найдёныш слегка заурчал. Друг цыкнул на него. Тот замолк. Искупав Найдёныша, друг вытер его, завернул в полотенце, отнёс на кровать. Заварил чай с лимоном, принёс его. Захватил варенье с собой. Найдёныш всё выпил, съел пару ложек вишен из банки. Наелся, напился, разрумянился и незаметно для себя самого уснул. Друг прилёг рядом. Во сне Найдёныш нащупал его, прижался к нему и засопел сильней».
Фёдор от написанного сам захотел спать, потому разделся и устроился на кровати. Через полчаса уже спал, снами пронзая дом, наполняя его чувствами, мыслями, образами. Чтоб застыли часы и двинулись в путь не объекты, а пространство само.
Болезнь Идиота – ФМ Достоевский,
Создавший Войну и мир.
Выходит без трости из дома на Невский,
Заходит в случайный трактир.
Он там покупает Столичную водку
И ей наполняет стакан.
Он пьет её в честь пожелтевшей красотки,
Руку засунув в карман.
Достав из него блокнот или ручку,
Он не написал – написал
Народников кучу, Могучую кучку.
В голове устроил аврал.
На нем проскакал через день или вечер.
Поставил официант
Ему две свечи – как погоны на плечи.
На полке пылился Кант.
Его рассыпáлась судьба по России.
Он был одинок и был плох,
Не прятал в очках свои очи косые.
А всё остальное – пох.
Помимо основ моего государства:
«Шизофрения есть смерть:
Найти, отыскать от неё лекарство –
Отправить в письме конверт».
5
Проснулся от пикания телефона: кончалась зарядка. Встал, потянулся, зевнул. Вспомнил слова Нарекаци о том, что книга – это человек, его тело, а слова – душа данного индивида. Решил: «Всё верно, но есть книги антологии. В них множество авторов – душ, психик, умов. Не здесь ли причина шизофрении? Не есть ли её лечение – издание отдельными книгами всех авторов? Тут есть над чем поразмыслить». Он выпил стакан воды и сел писать за смартфон. «Важно ещё вспомнить другую ситуацию, когда автор один, а томов два или три. Даже собрание сочинений. Несколько тел, на которые только одна душа. И случаются ещё более сложные комбинации: бывают антологии в виде двух или трёх книг». На улице было темно, лилась река – ночь, с рыбами – звёздами, ждущими солнце – рыбака. Хотя солнце также ведро, полное пойманных звёзд. Фёдор выпил пива, включил тем самым мозг, врубил его, потому что пьяный – это моряк, пить – выходить в море, но внутреннее, о чём и фильм – «Море внутри». Он съел жёлтого полосатика, купленного давно, написал:
