– Давай, теперь ты, – произнесла Онере.

И Рейн, стараясь не вспоминать о заживавших полгода ожогах после случайного соприкосновения с этой чудесной травкой, тоже протянул руку.

– Все, разувайся, пошли, – велела Онере, скидывая сапоги. – Только быстро.

И первой ступила на зеленый ковер.

Рейн шагнул следом, в глубине души ожидая, что вспыхнет как факел. Но не вспыхнул. Трава оказалась прохладной, упругой и слегка покалывала ступни.

– Скорее, – крикнула Онере уже с другой стороны поляны, и Рейн прибавил шагу – падать пеплом на зеленый ковер не хотелось.

Сойти с травы оказалось гораздо большим удовольствием, чем по ней идти.

– И насколько хватает этого фокуса с рукой?

– Не знаю, – пожала плечами Онере, обуваясь. – Не проверяла.

– А почему тогда спешила?

– Щекотки боюсь. Подумала, вдруг и ты тоже, раз уж мы с тобой родственники.

И совершенно не поняла, что так развеселило Рейна, хотя и не отказалась посмеяться за компанию.

Решив, что теперь она здесь главная, Онере, обогнала Рейна и пошла первой. Рейн возражать не стал – нынешний участок тропы был самым безопасным (насколько это вообще возможно в Запретном лесу). Вскоре он узнал, что видеть суть – это намного важнее магии, и что он, Рейн, похож на младенца, который размахивает дубиной, что глупо и ужасно опасно.

– Ведь ты пойми, всё имеет свою причину. И даже существа в Запретном лесу тоже просто так не нападают, если их не трогать. Нужно просто к ним присмотреться, понять, и тогда не нужно будет никого убивать. Просто повнимательней… – умолкнув на полуслове, она остановилась и попятилась: – А вот с этой штукой я пока не разобралась.

Последнее слово утонуло в предсмертном визге, и тень, что бросилась на Онере, разлетелась облаком пыли от сгустка огня, брошенного Рейном.

– Наверняка в ней тоже можно было разглядеть суть, – произнесла Онере негромко, после того как Рейн оттеснил ее назад. – Просто она слишком быстрая, и я, сколько ни пыталась, так и не смогла понять, что ей нужно.

– Твои кости ей нужны, – буркнул Рейн, ускоряя шаг. До хижины оставалось совсем немного. – Эта тварь питается костями. Человеческие любит больше всего.

– Но я думаю…

– Думай, только молча, – отрезал Рейн, и Онере замолкла, обиженно сопя ему в спину.

Вскоре Рейн сбавил шаг и остановился, прислушиваясь.

– Ты чего? – шепотом спросила Онере.

– Здесь может быть засада. Отец предупреждал меня… – Рейн запнулся, чувствуя, как горечь утраты собирается комом в горле. – Тот, кто его убил, собирался дождаться меня.

Онере повела носом, огляделась, на мгновение замерла, а потом уверенно заявила:

– Нет здесь никого. Ну, кроме той ушастой зверюги в кустах, – она махнула рукой в сторону пышно разросшегося боровника и торопливо добавила: – Она не опасна.

Спорить о безопасности огнеплюя Рейн не стал, а с остальным согласился – легкая проверка поля показала, что других людей поблизости нет. Однако ловушек это не исключало, и Рейн расслабляться не стал.

Когда они ступили к хижине, Онере присмирела.

– Вы здесь жили? – с сомнением произнесла она, оглядывая усеянную обломками поляну, единственным уцелевшим предметом на которой был старый дуб.

– Здесь было намного лучше.

Рейн пнул обломок доски, вспугнув свору нежити, копошащуюся на руинах, еще утром бывших его домом. И, не дожидаясь воплей Онере, от души шарахнув по тварям уничтожающим заклинанием. Ему хотелось разнести вдребезги не только их, но и весь мир, вместе с собой в придачу. Волна магии, далеко не самая светлая ее часть, поднималась из глубины его души подобно грозовой туче. Шрам на предплечье отозвался вспышкой боли. Рейн почувствовал, как кулаки сами собой сжимаются, концентрируя силу, готовую хлынуть в мир, стоит лишь выпустить желание на волю.

– Рейн, иди сюда, – произнесла Онере. Голос ее звучал странно.

Рейн обошел дуб и похолодел, увидев то, на что она показывает.

В ствол был воткнут кинжал, на рукояти которого, словно на гвозде, висел отцовский медальон, с которым тот никогда не расставался. Над кинжалом мерцала светящаяся надпись – «приходи и забери».

– Не трогай! – крикнул Рейн.

Онере отдернула руку и посмотрела на него сердитым взглядом.

Подняв с земли палку, Рейн осторожно подцепил медальон и, сняв его, бросил на траву. Послышалось негромкое «пых», в воздух взвилось облачко черного дыма. Подождав, пока оно рассеется, Рейн поднял медальон за цепочку. Трава под ним оказалась выжжена.

Сам медальон остался неповрежденным – кастирское серебро не плавится, даже магический огонь ему нипочем.

– Можно мне?.. – Онере протянула руку, и Рейн опустил медальон ей на ладонь.

Надпись на дереве исчезла. Рейн выдернул кинжал и повернул лезвие к свету, еще пробивающемуся сквозь кроны деревьев. В отблеске стали показался силуэт коршуна.

Вечерело, нужно было подумать о ночлеге, пока окончательно не стемнело.

Убедившись, что на кинжале нет ни проклятья, ни следящего заклинания, Рейн повернулся к сестре… и замер, решив не мешать. Онере смотрела на портрет в открытом медальоне, совершенно выпав из реальности. А затем, осторожно закрыв, молча протянула его обратно Рейну. Взгляд ее был растерянным.

Сумерки подкрадывались, словно кошка, тихо и незаметно.

– Какой-то паршивец забрал отца, так ведь? – произнесла Онере без привычного веселья. – И что мы теперь будем делать?

– Ты вернешься в деревню, а я найду этого паршивца Кремкриха…

– Ну да, конечно! – прежняя Онере тут же вернулась. – И не надейся, я с тобой!

– Ну уж нет! Я обещал отцу тебя защищать!

– И как ты собираешься это делать, если я останусь в деревне? – голос Онере был полон ехидства.

– Там стоит защита, и вообще…

– Знаешь что, братец, вы с отцом уже однажды меня бросили. Не надейся, что и сейчас получится. Я выросла, и теперь своей жизнью распоряжаюсь сама. И я иду с тобой!

Рейн моргнул, отводя взгляд. Он и не думал, что эта девчонка способна на что-то подобное.

– Кремкрих – сильный маг, с ним даже отец не справился.

– Зато нас двое.

– Ты не владеешь магией.

Онере презрительно хмыкнула:

– Зато, в отличие от вас, геффов, я – Видящая, а вы – слепые кроты. И вообще, мы что, ночевать прямо здесь будем? – она окинула взглядом поляну, удачно закругляя спор, чему Рейн был только рад.

Порывшись в завалах, он откопал чудом уцелевший, обшитый железными полосками сундук. Откинув крышку, извлек два дорожных плаща, кожаный мешочек с монетами и свиток, перетянутый шнуром.

– О, а это зачем? – произнесла Онере, которая тоже не теряла времени даром и теперь с любопытством рассматривала свою находку – самодельный амулет с перечеркнутым глазом, каким обычно останавливают нечисть.

Рейн забрал его и молча сунул в карман. Ценности в амулете не было никакой, просто на память.

– Всё, уходим, – произнес он.

Последние лучи солнца уже догорали, стоило поторопиться.

В последний раз окинув взглядом место, в котором провел всю свою жизнь, Рейн развернулся и отправился прочь.

В закатных лучах, пробивающихся сквозь цветные стекла витража, человек, стоящий у окна, был похож на ярмарочного шута – изумрудный плащ с вышитым коршуном был покрыт, словно заплатками, разноцветными пятнами света.

Человек улыбался.

«Как удивительна судьба, дорогой братец, не правда ли? – произнес он, и улыбка превратилась в оскал. – Всё как той далекой ночью. С той лишь разницей, что я наконец-то тебя убил».

Он развернулся и подошел к кровати с пыльным голубым балдахином. В далеком прошлом она принадлежала малышу Ранмару, пусть тот и занимал на ней не так уж много места. Сейчас, окутанное облаком зеленоватого свечения, на кровати покоилось тело высокого темноволосого с проседью мужчины, на одежде которого виднелись засохшие пятна крови.