Письменный стол, тяжелый как дредноут, оказался слишком прочен, чтобы быть раздавленным. Теперь он медленно убивал своего хозяина, сдавив его большое, но лишенное костей тело, покрытое колючей серой шерстью насекомого, прижав к стене и медленно выдавливая из него жизнь. В тех местах, где столешница пробила хитин видны были потеки гемолифмы, заменяющего ему кровь, белой и густой, как соус бешамель, в который безалаберный повар добавил чересчур много муки.

Он убил себя сам, понял Лэйд, не в силах ни подойти ближе, ни вернуться к своему укрытию. Розенберг мог бы спастись, если бы выбрался из кабинета, едва только началось его страшное превращение. Но он предпочел остаться здесь, медленно сдавливаемый стенами, слушая треск собственного ломающегося тела и, несомненно, ощущая ужасную боль.

Почему? Боялся показаться своим недавним подчиненным в таком виде? Не хотел видеть, во что превратилась компания, которой он отдал лучшие годы своей жизни? Или, сознавая страшную природу изменений, желал именно этого? Остаться тут и умереть?

Розенберг кашлянул.

— А вы умеете держать себя в руках.

Его голова превратилась в мясистый бурдюк, поросший короткой жесткой шерстью, выпирающий из ссохшейся груди, но в передней его части как будто угадывалось некоторое сходство с лицом, из которого он был сотворен. Глаза Розенберга, утопленные в этом бурдюке, внимательно наблюдали за Лэйдом. Все шесть черных паучьих глаз. Лишившиеся век, округлые, эти обсидиановые бусины каким-то образом сохранили не только осмысленное выражение, но и были знакомы Лэйду. Может, потому, что центральную пару украшали очки Розенберга. Глубоко вросшие в хитин, треснувшие, они придавали взгляду огромного паука странное, почти человеческое выражение.

— Хитер как паук… — пробормотал Лэйд, покачав головой, — Да, мне стоило догадаться.

Бурдюк, венчающий паучье тело, дернулся — слабая попытка изобразить человеческий кивок.

— Едва ли остальным придется легче. Синклер, Кольридж и Лейтон уже получили свое. Но поверьте, остальным недолго осталось ждать. Мне почти досадно, что я не увижу, во что превращается мисс ван Хольц. О, ее коллекция грехов необычайно богата, мне не терпится узнать, каким образом демон использует ее. Что, вам ведь тоже нравится мисс ван Хольц, а? Уверен, вы положили на нее глаз, Лэйд. Потерпите немного, я думаю, в самом скором времени она продемонстрирует вам новое обличье.

Розенберг рассмеялся и в этот раз Лэйд невольно поддался назад. Потому что смех исходил не из человеческого рта. А из пасти размером с мяч для крикета, распахнувшейся в нижней части головы и украшенной крючковатыми, раздвигающимися в стороны, хелицерами. Но больше всего Лэйда напугало не это — ему приходилось видеть куда более зубастые аппараты — а то, что в этой пасти, на фоне белесых и алых хитиновых бугров он разглядел вкрапления серебра — искусственные зубы Розенберга.

— А что на счет меня?

Розенберг издал чавкающий звук, который, переведи его кто-то на человеческий язык, мог бы изображать вздох сожаления.

— Вы — нет. Для двух человек в этом здании демон вынужден сделать исключение.

— Для меня и для Крамби.

Розенберг улыбнулся. Хелицеры разошлись в стороны, из розовой глотки на то, что прежде было подбородком, выплеснулся желудочный сок — полупрозрачная матовая жидкость. Но Лэйд каким-то образом понял, что это было улыбкой.

— Для вас и для Крамби, — подтвердил он, — Вам не суждено превратиться в пауков, как мне, ссохнуться, исторгнуть кишки или иным образом послужить для его развлечения.

— Почему мы двое? — резко спросил Лэйд, — Почему из двухсот душ в этом здании демон выделил нас с Крамби? Что за спасительный амулет бережет нас?

— Амулет… — выпуклые паучьи глаза Розенберга на миг затуманились, обратившись шестью черными зеркалами, — Не подумайте, что вы в привилегированном положении, Лэйд. Если демон не собирается вас убить, это не значит, что он не желает этого. Отчаянно желает, уж можете мне поверить. Просто… вы не в его власти, только и всего.

— Поэтому вы подговорили Лейтона убить нас обоих. Потому что надеялись, будто сделав то, что бессилен в силу каких-то причин сделать сам демон, заслужите его благосклонность. А может, и прощение.

Хелицеры заскрежетали, принимая неестественное положение на лице Розенберга, далеко разойдясь в стороны.

— Может, вы и закоснелый лавочник, Лэйд, но вы не безнадежны. Видите, как ловко вы учитесь на ходу азам карьерного продвижения в крупной компании? Послушайте доброго совета, примите предложение Крамби. Может, ваш кабинет даже будет по соседству, а?

— И будет представлять собой бассейн с кипящей ртутью, — пробормотал Лэйд, — Благодарю покорно. Вот только вы ничего не объяснили, мистер Розенберг. По крайней мере, я не вижу, чтобы сказанное вами что-то меняло в общей картине. Демон убивает захваченных им заложников, обрекая их на мучительную смерть. Допустим, каждая смерть не случайна. Он обставляет ее, используя слабости и грехи своих жертв. Возможно, воображает себя высшим судьей или желает разыграть макабрическую сценку из Страшного Суда в его дьявольской интерпретации.

Глаза Розенберга заерзали на своих местах. Золотая оправка, вросшая в хитин, опасно затрещала.

— Вы так ничего и не поняли. Это не казнь.

— Тогда что? Что это?

— Месть, — тихо произнес Розенберг, — Это его месть. Он вынужден был терпеть годы, понимаете это? Годы, проведенные в бесправном положении, годы унижений и бессилия. То, что он творит с нами, это наказание. Страшное, но вполне заслуженное. Именно поэтому мы все не умерли мгновенно. Он нарочно затягивает это, чтобы мы могли взглянуть друг на друга. Чтобы до нас медленно доходило, какой ущерб мы ему причинили. Чертов Крамби. Чертов недоумок. Если бы я знал, на что он нас обрекает, я бы вышиб ему мозги еще тогда, два года назад…

Лэйд ощутил, как немеют стиснутые в кулаки пальцы. Он забыл разжать их.

Так значит, демон мстит им? Два года назад!.. Тот момент, когда Крамби сделался оперативным директором, сместив на этом посту самого Олдриджа. Выжил его из конторы, сам сделавшись ее номинальным главой. Этим он оскорбил демона? Нет, не складывается. Даже если тот по какой-то причине возжелал мести, свою ярость он направил бы на Крамби. Допустим, от его злости перепало бы и прочим членам оперативного совета, которые допустили это, но отчего в таком случае демон вымещает ее на простых служащих, всем этом мышином воинстве из клерков, машинисток и делопроизводителей? В чем их вина?

— У нас есть шанс спастись?

Розенберг покачал головой. Это движение удалось ему, хоть и с болезненным хрустом.

— Не думаю. Демон бессилен убить вас или Крамби, это верно. Его власть на вас не распространяется. Но не забывайте, что он властен над пространством, в котором вы заключены, и над всем, что в нем находится.

— Испортившиеся консервы. Меняющиеся комнаты. Воздух…

— Не только стены. Не только воздух. Он — единственный и полноправный хозяин всего здесь. Это его мир — во всех смыслах. Он диктует законы бытия и правила. Если ему не удастся умертвить вас обоих чужими руками… Это не значит, что он отпустит вас восвояси. Просто ему придется немного затянуть процесс, только и всего. Удушье, голод… я уверен, у него про запас припрятано немало способов уморить вас или медленно свести с ума. Черт возьми, он может даже ничего не предпринимать, спокойно попивая кофе или что там полагается пить демонам! Еще несколько дней такой жизни и вы с Крамби будете счастливы сами выскочить в окно!

Лэйд надеялся, что не переменился в лице. Нельзя было выказывать слабость, пусть даже не перед лицом демона, а перед лицом человекоподобного паука, шесть черных глаз которого внимательно разглядывали его.

— Как он получил эту власть? — спросил он, — Как подчинил всех вас и все сущее? Значит, все-таки был какой-то ритуал? Договор? Или…

Розенберг медленно покачал головой. Некоторые его глаза казались безучастными, равнодушно-задумчивыми, как у всякого насекомого. Но та пара, что была украшена треснувшими очками, смотрела прямо на Лэйда.