— Это пусть расскажет вам Крамби. Если у него хватит духу. Я и так уже выдал вам достаточно, Лэйд Лайвстоун. Вы же помните, что я и сам рассчитываю на некоторую услугу с вашей стороны?

Лэйд неохотно кивнул.

— Я не отказываюсь от своих обязательств. Что вам угодно?

Одна из лап Розенберга, сухо зашелестев, оторвалась от распухшего брюха, махнув в сторону письменного стола. Стол, медленно убивавший его, был пуст и, лишенный бумаг, карточек и папок, выглядел почти сиротливо. Однако некоторые вещи, как заметил Лэйд, на нем все еще остались. Фотокарточка в серебряной рамке, по-прежнему стоящая на углу, и…

— Воспользуйтесь этим.

Револьвер. Револьвер Розенберга, непринужденно лежащий на столешнице, точно массивное пресс-папье. Понятно, отчего он не взял его в руки — лапы паука не имели пальцев и едва ли могли справиться со спусковым крючком.

— Вы хотите, чтобы я выстрелил в вас?

— Огромный паук с трудом кивнул.

— В голову. По меньшей мере трижды. Знаете, многие насекомые необычайно живучи, а я бы не хотел… — Розенберг сглотнул жижу, служившую ему слюной, — Не хотел рисковать. Не в моем положении.

***

Лэйд каким-то образом ощутил тяжесть револьвера, даже не прикоснувшись к нему. Большой и сложный механизм, выглядящий вполне надежным.

— Почему?

Розенберг некоторое время молчал. Его тело содрогалось, смятое брюхо едва заметно пульсировало. Там, под хитиновым покровом, проистекали какие-то процессы, лежащие за пределами человеческой анатомии, и Лэйд не хотел знать, какие.

— Потому что я ненавижу вас, Лэйд, — произнес Розенберг совершенно спокойно, — Вы могли спасти нас, всех нас, но предпочли ничего не заметить. И даже когда заметили, не смогли ничего предпринять. Не вы причина того, во что превратилась «Биржевая компания Крамби» и ее служащие, этого случилось без вашего участия. Но я не могу вам простить вашей беспомощности и слабости. Я привык презирать слабость в любых ее проявлениях, в нашем деле она ведет к гибели. А вы оказались слабы. И мне приятно будет знать, что вы погибнете, пусть и после меня.

— Значит, то, что вы рассказали мне, это ложь?

— Я рассказал вам то, что не сопоставимо хуже, чем ложь — две паучьи лапки Розенберга потерли друг друга, издав сухой шелест хитина, — Я рассказал вам часть правды. Поверьте моему опыту, ничто не приводит к катастрофическим последствиям столь же надежно, как человек, мнящий себя информированным, но не имеющий представление о всей картине происходящего в целом. С этой частью правды я вас и оставлю. Стреляйте, Лэйд. Я обойдусь без последних слов.

Огромный паук откинулся назад, выпятив свою сухую узловатую грудь и раскинув в стороны лапы. Но Лэйд даже не протянул руки к оружию.

— Если вы думаете, что я в самом деле это сделаю, то чертовски заблуждаетесь. Я не стану стрелять. По крайней мере, не до того момента, как вы выложите мне все, что вам известно.

Улыбка огромного паука выглядела устрашающей и зловещей, хелицеры, кривые хитиновые ножи, заскрежетали друг о друга.

— А если я откажусь? Будете пытать меня? — раздувшийся живот паука мелко затрясся и Лэйд понял, что это был смех, — Вы в самом деле считаете, будто способны причинить мне большую боль, чем та, которую я уже пережил? Впрочем… Как и всякий лавочник, вы слишком узко мыслите. Один из законов рынка гласит — если исполнитель отказывается с вами сотрудничать, всегда можно найти другого исполнителя. Не так ли, мисс ван Хольц?

Он не был единственным человеком, способным бесшумно ходить по толстому слою устлавшей пол паутины. Лэйд вспомнил об этом слишком поздно, лишь после того, как мисс ван Хольц, оказавшись у стола, положила руку на револьвер.

— Стойте! — приказал он, — Не вздумайте…

Но мисс ван Хольц даже не взглянула в его сторону. Она смотрела на огромного паука, скорчившегося в своем углу. Смотрела так, будто тот был оракулом, изрекшим истину божественной, немыслимой силы, облеченную всего в несколько слов. Истину, размышлениям над которой можно посвятить годы.

— Так это правда? — спросила она. Револьвер был тяжел для нее, ей пришлось держать его двумя руками, чтобы поднять и навести на Розенберга, — Это все правда? Ах ты дрянной старый паук!.. Ты мог догадаться раньше! Мог предупредить! Мог…

Округлая голова Розенберга заворочалась на паучьем торсе.

— Поздно, — выдохнул он, исторгнув на грудь две струйки мутной жижи, — Знай я с самого начала, но… Крамби никому не сказал. Даже мне.

Лэйд хотел было шагнуть к мисс ван Хольц, чтоб мягко перехватить оружие, но это ему не удалось. У нее в самом деле был чертовски острый слух, а может, отчаянье обострило все ее органы чувств до нечеловеческого уровня.

Револьвер мгновенно повернулся в сторону Лэйда.

— Стоять, — приказала она, — Иначе первая пуля, которую я выпущу, будет ваша.

Лэйд покорно остановился. Человеку, способному на вес определить качество виргинского табака в тюке и количество примесей в масле, не требуется прикладывать значительных усилий, чтоб отличить ложь от правды. Мисс ван Хольц определенно не лгала.

Отступив в угол кабинета, не обращая внимания на клочья паутины, липнущие к ее платью, она взяла револьвер так, чтобы держать на мушке их обоих. Но Лэйд в данный момент не интересовал ее как собеседник, только лишь как препятствие или угроза. Ей нужен был Розенберг. Только он.

— Это из-за тех монет? — спросила она, — Из-за тех чертовых монет?

— Да. Они не были возвращены. А я узнал об этом слишком поздно.

— И мы… мы…

Револьвер в ее руках задрожал, как дрожали паучьи лапки самого Розенберга.

— Да, — тихо произнес он, — Крамби приговорил всех нас, сам того не зная. И теперь мы все во власти демона, мисс ван Хольц. Мы — его собственность. А вы знаете, как он распоряжается своей собственностью.

— Значит, и меня… и я… и…

Она давилась словами — подбородок прыгал, губы дрожали. Но револьвер в ее руках даже не шевельнулся, точно в ее руках осталось больше силы, чем во всем теле. Из огромных немного раскосых глаз беззвучно текли слезы.

Глаза паука беспокойно зашевелились. У них не было зрачков, оттого Лэйд не мог определить, в какую сторону они смотрят.

— И вы тоже. До вас еще не дошла очередь, но непременно дойдет. Возможно, ваше тело уже начало меняться. Вы уже ощущаете пугающие изменения, но надеетесь, что он отступиться или что-то спасет вас. Нет, мисс ван Хольц. Этого не случится. И я…

Пуля ударила ему в голову, отколов одну из хелицер, точно сухой лепесток. Голова Розенберга дернулась, шесть черных глаз выкатились из орбит, словно пытаясь разглядеть что-то, что заметили только в последнюю секунду его существования. Какую-то деталь, которую все не было времени разглядеть, какую-то последнюю крохотную цифру, прятавшуюся среди прочих знаков и запятых в углу запутанного и сложного вычисления…

Вторая пуля ударила прямо в лоб, отчего голова Розенберга хлюпнула, будто гнойник, и бессильно повисла. Лопнувшие глаза превратились в пустые отверстия черепа, но те, что были украшены бесполезными очками, уцелели. И продолжали смотреть на Лэйда до тех пор, пока все не было кончено.

Пули врезались в паучье тело почти не встречая сопротивления, как в мягкую подушку, заставляя его содрогаться и колыхаться, вминая в стену. Несколько перебитых паучьих лап упало на пол, в груди открылось истекающее гемолимфой отверстие, сквозь которое видны были какие-то опадающие и сдувающиеся желтые пузыри в обрамлении алых влажных отростков.

В какой-то момент тело Розенберга, точно сдувшийся мяч, опало за письменным столом. Надувшееся брюхо потеряло упругость, опало, грудь повисла, трепещущие лапки, бессмысленно цеплявшиеся за мебель, вытянулись вниз и остались недвижимы. Уцелевшие глаза Розенберга больше не были глазами — просто мертвые черные бусины, ничего не видящие и ничего не выражающие.