Все, кроме Эсси, забрались под одеяла: от усталости и пережитого слипались глаза. Пожелав каждому доброй ночи, ундина уже направилась было наверх, но ее взгляд вдруг упал на голубую гавайскую гитару, которую она хранила у лестницы.
Руки сами потянулись к инструменту: так будет правильно. Сейчас зазвучит мотив, и этот день уйдет окончательно. Она сама прогонит его, чтобы всем стало легче.
Эсси аккуратно устроилась в кресле, подтянула к себе ноги и прикрыла глаза, вспоминая слова. Первое осторожное касание, второе – и вот, капля за каплей, весенним дождем зазвенели строки.
Мир вокруг словно перестал существовать. Ее пальцы ловко перебирали струны, и приятный перезвон рассыпался по комнате, словно звезды по небу. Эсси тихонько пела, и ее голос – чистый, как горный ручей, мягкий, как трава по весне, заполонил все вокруг до последнего уголка. В нем не было ни страха, ни неуверенности – лишь искреннее желание успокоить и исцелить. Пусть уйдут плохие воспоминания, пусть затянутся раны в душе и на теле, пусть будет только это мгновение и вера в лучшее.
Зажигаются звезды – яркие огоньки,
Снег разлился вокруг как свежее молоко.
Лунный свет невзначай коснется моей руки,
Ежевичное небо близко, но далеко.
Ветер тоже устал, запутался в ветках ив
У воды. Эти ночи зимние все темней,
Даже сосны и ели, ветви к земле склонив,
Спят под белым плащом. Не спят лишь Дунай да Рейн.
Лед не сможет сковать их. Явно не в этот раз,
Каждый русла изгиб опасен и серебрист,
Ты боишься, не спишь, и сердце твое подчас
Бьется вместе с водой на тысячу ярких брызг.
Да, сейчас – тяжело, волнительно, не уснуть,
Но не бойся, нырни в звенящую реку снов.
Заплутавший во тьме найдет пусть заветный путь,
Виноватый – прощен, кто связан – свободен вновь.
Бесконечная ночь пусть канет в небытие,
День на прибыль теперь, а страхи – уходят вдаль,
Будет солнце и утро. Так было десятки лет
И веков. За окном снежинки танцуют вальс.
Засыпайте, а горы будут хранить ваш сон,
Они старше людей и старше любых из нас.
Над домами звенит фарфоровый небосклон,
Через край льются звезды. Каждая – как алмаз.
Пусть баюкает песня вас, как волна – понтон[8], Будет лето, где ветер треплет монетки пижм,
Все напасти и беды наш не затронут дом,
Все пройдет, а сейчас —
поверь мне и просто
спи.
Уиллу чудилось, что кровать под ним превращается в воду – теплую, пронизанную летним солнцем – и он мерно покачивается на волнах, смотря наверх, на зеленый лиственный полог, через который пробиваются золотистые лучи. Он вспоминал соленые морские волны и разноцветные пляжные домики[9], где некоторые семьи хранили свой летний скарб: зонты, мячики, весла. Он вспоминал путешествие по Эйвону[10] на лодке-плоскодонке[11], выгнутые спины каменных мостов, светлые майские дожди. Цветущие ветви сирени, склонившиеся над озером, рыжие пенни[12] в фонтанах, большие теплоходы на Темзе… Видения сменяли друг друга, пока сон, как теплый плед, не окутал его окончательно.
Ундина отложила инструмент и, подойдя к Уиллу, легонько коснулась его плеча, а затем поправила подушку. Она провела рукой по темным волосам Кадера и, немного постояв над Дирком, словно борясь со своей злостью и недоверием, которые еще не до конца улеглись, со вздохом подоткнула ему одеяло.
Совершенно обессиленная после двух тревожных дней, Эсси рухнула обратно в кресло, мысленно пообещав себе, что через пять минут она встанет и пойдет в свою комнату. Но усталость оказалась сильнее, и она задремала, свернувшись калачиком.
С елки ей подмигивали маленькие огоньки, а с чистого зимнего неба – далекие звезды.
Глава девятнадцатая,
в которой выясняется причина неудач
И казалось: нет проблем, ничего такого,
Пара слов – и раны, в общем-то, не болят.
Но свобода – это больше, чем просто слово,
И опять я в пол, стыдясь, опускаю взгляд.
Эсси проснулась от того, что на кухне кто-то тихо разговаривал и время от времени слышалось позвякивание столовых приборов. Еще не рассвело. Она потянулась, высвободив руку из-под одеяла.
Одеяла? Ну да, и подушка на месте. Видимо, пока она спала, кто-то аккуратно перенес ее на диван.
– Ничего не забыл? Еще раз, во сколько там твой поезд? – донесся до нее голос Кадера.
«Точно! Уиллу же сегодня уезжать! Сначала до Вены, там забежит забрать часть вещей и потом уже в аэропорт. Тяжелый ему предстоит денек. Надо встать и проводить его, что ли», – подумала Эсси и, поглазев на потолок еще с полминуты, наконец, опустила ноги на пушистый светло-бирюзовый ковер.
– Что два года, что двадцать два, что сто двадцать два, – добродушно посмеивался джинн, наблюдая за тем, как стоящие друг к другу вполоборота Уилл и Дирк, пытаясь запихнуть в себя остатки завтрака, шутливо дерутся вилками, зажатыми у каждого в левой руке.
«Так вот что звенело», – поняла Эсси, а вслух сказала:
– Доброе утро!
– Доброе! – нестройным хором отозвались все трое, а «дуэлянты» поспешно спрятали «оружие» за спины.
– Какие планы? – спросила ундина, постеснявшись пожурить завтракающих за использование столовых приборов не по назначению.
– Мне через полчаса выходить, – отрапортовал Уилл, допивая чай, – я уже все собрал. Ничего, кроме рюкзака, у меня с собой не было, за жилье я заплатил заранее. Хотя это как-то глупо получилось, я ж обе ночи у вас провел в итоге.
– Очень рациональное расходование средств, – съехидничал Дирк. – Если ты так всегда делаешь, то почему твои родители до сих пор от тебя не отказались?
Уилл собирался было ответить что-нибудь не менее остроумное, но тут неожиданно для себя вмешалась Эсси:
– Если решишь все-таки приехать к Новому году, заселяйся сразу сюда. А если останешься со своими, то ладно. Но все равно, как вернешься… Если вернешься… В общем, перестань снимать квартиры, когда у меня есть где поспать.
– Вау, спасибо! – молодой человек изрядно обрадовался. – Я на самом деле думаю вернуться. Уже попросил отца билеты взять. Тут у вас, конечно, страшновато стало, но тетушка Молли тоже стремная, так что лучше я к вам. Вдруг моя помощь нужна будет? Да и тем более, теперь Комитет все охраняет… Слушай, а я точно мешать не буду?
