– Но ты мог хотя бы попытаться кому-то довериться. Неужели у тебя и правда нет близких людей или арикъялнов? – спросила Эсси.

Дирк посмотрел на ундину так, будто она только что приставила ему к горлу нож.

– В отличие от тебя, девочка, меня некому защитить, – наконец, выдавил из себя он, понуро опустив глаза. Искры в них погасли вместе с желанием ругаться и спорить: теперь он напоминал старого ободранного пса, которого старался пнуть каждый, кто проходил мимо. Пес уже сдался и молча терпел пинки, потому что попытки укусить в ответ отбирали силы и причиняли боль.

– У меня ни желания нет, ни родных, ни поручителя, ни друзей. Даже подопечных нет – хотя ладно, тут я издеваюсь, такие как ваш, мне и с доплатой не нужны, – продолжил он и, увидев, как вздрогнула Эсси, добавил: – Да-да, тебе повезло куда больше, чем ты думаешь. А мне порой кажется, что я – самый невезучий лепрекон на свете. У меня из козырей только ум да достаток, а остальное – по нулям. Нет, конечно, и на этом спасибо, могло быть и хуже. Но, когда осознаешь, скольким тебя обделила судьба, выть хочется. Жизнь в этом похожа на экономику, и та, и другая – негуманны.

– Ладно, давайте временно закроем тему, – тихо попросил Кадер, догадавшись, что лепрекон сейчас пытается остаться спокойным из последних сил. – Завтра нам все равно придется еще раз это обсудить. А по поводу твоего рассказа, – он, нахмурившись, перевел взгляд на Дирка, – думаю, ты и сам все понимаешь. Я тут нравоучения читать не собираюсь – не думаю, что имею на это право, так как действительно не был на твоем месте. Осуждать – осуждаю, но не ненавижу. За остальных говорить не буду: пусть сами скажут.

– Да… Спасибо, – сокрушенно вздохнул Дирк. – И простите.

– Может быть, – негромко произнесла Эсси.

– Что?

– Может быть, – эхом откликнулся Уилл.

– В твоем случае одним «простите» не обойдешься, – резюмировала ундина.

На лице лепрекона отразилась досада: он-то уже надеялся полностью освободить себя от вины.

– Но спасибо, что не бросил меня, – приободрил джинн.

– Не за что, – брякнул Дирк, которому значительно полегчало после признания, а потому он начал возвращаться к своей обычной манере разговора. – Старался как мог, сделал все в лучшем виде. Обращайся еще. Визитку потом пришлю.

Эсси закатила глаза: ну вот, опять начинается.

– Кстати, – заметил лепрекон, – где мой телефон?

– Я же вроде уже говорила, что отдала его сотрудникам Комитета.

– А, ну да, точно. Вот засада! – посетовал Дирк. – Я же собирался сегодня акции сбросить! Мало того, что вчера я на сутки выпал, так еще и сегодня с носом остался!

– Дирк, – на лице Уилла отразилось недоумение, – вас вчера чуть не убили, а ты думаешь про акции? Серьезно?

– Угроза жизни – не помеха для того, чтоб подзаработать, – парировал лепрекон. – И вообще, я упустил выгодную сделку. Вам не понять. Я сейчас испытываю глубокую душевную боль, по своей силе равную физической!

Дирк театрально приложил тыльную сторону ладони ко лбу и сделал страдальческое лицо.

– Это и есть физическая боль, – вздохнул Кадер. – На тебя ж вчера тумбочка упала.

Стемнело почти мгновенно: дом будто накрыли темно-синей крышкой. Эсси пришлось привлечь Уилла к готовке, но тот вроде как не возражал. С самого своего возвращения он оказался для нее внезапным спасением, крепкой опорой, не давшей захлебнуться в собственном страхе. Одному-то гораздо проще пропасть: никто не подскажет, не успокоит, не подаст верный пример. А в компании – пусть даже самой маленькой – страх теряется, съеживается, сердито забивается в угол, скаля зубы. Этот зверь любит нападать на одиноких.

Когда в гостиную, как снег на голову, свалились Кадер и Дирк, молодой человек проявил свою расторопность и сообразительность в лучшем виде. Ундина поймала себя на мысли, что даже его вопросы помогали ей не потеряться в раздумьях о том, что могло произойти. Что уж говорить об остальном! Даже пока она лихорадочно соображала, как наиболее кратко и логично объяснить прибывшим почти сразу после Кадера и Дирка представителям Комитета, что произошло, Уилл со своей обычной непосредственностью попросил их перетащить находящихся в магическом обмороке арикъялнов на диван.

Наблюдая за тем, как молодой человек нетерпеливо топчется у плиты – видимо, надеясь, что помешивание ускорит процесс приготовления как минимум раза в два, – Эсси отметила, что испытывает по отношению к нему не только благодарность, но и уважение. Окажись она на его месте – беспомощная, окруженная существами, до конца не понятными, – тоже, наверное, испугалась бы происходящего и убежала куда глаза глядят. А вот нашла бы она в себе смелость вернуться или нет – ундина не знала.

Ели молча и жадно, словно боялись, что миски могут внезапно исчезнуть вместе с содержимым. Дирк осилил свою порцию первым и помчался промышлять остатками: курица с яблоками и перцем в сметанном соусе явно пришлась ему по душе[7]. Пару минут спустя на кухню отправился и Кадер. Немного повозился там, после чего вернулся с чайником и попросил Уилла принести кружки. Разливал он неуклюже и медленно, опасаясь испортить стол или нечаянно ошпарить кого-нибудь. Силы еще не вернулись к джинну окончательно – прошло слишком мало времени, да и держать чайник подолгу было больно, хотя ладони уже перестали саднить.

Эсси взяла свою кружку: звезды… Стоило бы догадаться. Кадер заваривал этот чай не так уж и часто, но каждый раз знал, зачем он это делает.

Дирк тихо попросил ее: «Передай». Эсси выбрала ближайшую, заполненную почти до краев. Лепрекон укоризненно покосился на ундину, но промолчал: не хватало еще залить диван и одежду!

Уилл, как всегда, легонько болтал свою кружку – она, как и те, что достались Эсси и Кадеру, была наполнена не под завязку – наблюдая, как звезды движутся по кругу. Не дожидаясь, пока сине-сверкающая карусель остановится, он шумно отхлебнул, после чего полюбопытствовал, обратившись к джинну:

– Слушай, а как ты вообще изобрел этот чай со звездным сиянием?

– Это был не совсем я, да и «изобрел» – слово слишком громкое. Это одна из маминых историй-легенд. Я очень любил ее раньше, да и сейчас любить не перестал.

Все с интересом уставились на джинна. Закон любопытства в действии: раз уж начал – рассказывай до конца. Кадер немного помолчал, задумавшись, а потом полилась история: медленная, теплая, сиропом по пахлаве, млечной рекой во мраке.

– Говорят, кто выпьет ночью студеной чистой воды, в которой отражается звездное небо, вмиг исцелится от всех ран, душевных и телесных. И будет он нести другим свет и радость, ведь звезды засияют внутри него самого.

Он улыбнулся, вспоминая прошлое: такое яркое, но уже безвозвратно ушедшее.

– Я тогда ужасно старался: ночами охлаждал воду в кувшинах, выбирая те, у которых горлышко пошире, чтобы точно звезды поймать. Конечно, это была лишь легенда: все равно я потом и грустил, и болел – мы от этого никуда не денемся. Но я не сильно расстроился: у меня были слишком счастливые детство и юность, чтобы тосковать по подобным вещам. А потом… Потом я повзрослел, мамы не стало, и я переехал сюда.

Кадер аккуратно поставил чашку на столик.

– В пустыне вода – ресурс редкий. А здесь, в большом городе, где четверть года пасмурно и льют дожди, а облачность – и того чаще, где лучи прожекторов затмевают небесные светила, здесь другого не хватает.

Он тихонько вздохнул:

– Здесь не хватает звезд.

Все понимающе опустили глаза.

– Так я и создал чай со звездным сиянием. Чтобы кусочек ночного неба всегда был в кружке у меня и у всех, кто по нему тоскует. Чтобы, держа звезды в руках, мы не забывали про звезды в душе.

Ко сну готовились тоже без лишних слов: разве что Дирк начал нудеть из-за зеленого одеяла. Видите ли, он не любит зеленый, потому что это дурацкий лепреконский стереотип. Ворчание длилось недолго: после того, как Уилл предложил спать на голом диване, снова настала тишина. В доме остались лишь небольшие пятна света: лампа в кухонной части да огоньки на елке.