Поэтому, если речь будет идти о спасении Лады, могут мудохать столько, сколько захотят. Возможно, если повезет, я получу информацию. Не получится, тогда есть много других способов.

— Нет. Мне надо. Я просто хочу посмотреть на Ладу. Я сдохну Ганс. — говорю, что острее всего сейчас пробирает до костей.

— Пиздуй, только каску надень. — говорит мне на полном серьёзе.

— Угу — горько соглашаюсь — и бронник. Созвонимся.

Долго умываюсь ледяной водой. Бурлящие мысли не удается остудить. Сую по кран полностью голову и врубаю напор. Льет водопадом, практически захлебываюсь, но не двигаюсь. Минут через пять башка заледеневает, но мысли немного проясняются. Смотрю на свое отражение. Чучело, блядь. Синяки под глазами, как у семейки Адамс. Глаза горят, как у вурдалака. Видок тот еще.

Стягиваю с себя мокрую футболку. Вытягиваю из шкафа свежую, следом на пол падает вся стопка. По хер, пусть валяется. Сбив все углы в доме, вываливаюсь во двор.

Сев в тачку, замираю. Надо собраться. Я похож на наркошу, если встречу ее родных, не хотелось бы, чтобы осталось впечатление полного неадеквата. Беспокоюсь, блядь! Но это потому, что планирую провести с Ладой…А что планирую? Всю жизнь?

Прилетевшая внезапно мысль бьет наотмашь.

Хз! А чем черт не шутит…

На подходе в ее палату меня останавливает Киратов Егор — отец моей Лады. Вывернувшись из-за угла коридора, он несся на меня штормом, распыляя вокруг самые страшные последствия этой стихии.

Коротко стриженный, высоченный мужик, пёр на меня тараном.

— Стоять. — слышу четкий приказ.

Только от того, что он отец, и я понимаю и принимаю его чувства, останавливаюсь.

— Зачем пришел? — металлический звук режет мои уши.

— Егор Адамович, вы же знаете зачем. — максимально спокойно произношу, хотя внутри просто разносит от злости. Понимаю, что не пустит.

— Тебе не надо сюда приходить. Чтобы вас с моей, ты слышишь, с моей, дочерью не объединяло, больше этого не будет. Я позабочусь. А сейчас уходи.

Вот это пиздец, он решил. А ее спросили?

При всем уважении, но я ведь тоже разговаривать умею. Гашу себя самой обильной пеной из брандспойта, надо остыть, не залупаться пока.

— Егор Адамович, давайте поговорим, и я вам все объясню. — и когда я просил, за мной такого не водилось, но надо прогибаться, у меня цель.

— С кем мне говорить? — убивает меня взглядом — С тем, кто с бабами своими бывшими разобраться не может? Или с тем, кто мою дочь чуть не угробил? Да ты понимаешь, как Ладка нам досталась? — дергает свой ворот рубашки — И, ты, щенок, понимаешь, что мы мир, ради нее перевернем и снова на ноги поставим? Уходи, не доводи. Не заставляй меня потом жалеть, что руку поднял. Уходи, слышишь? Она все, что у нас есть, и, поверь, для нее уготована лучшая судьба.

Какая на хуй судьба! Что он несет. Они что, решили, как ей жить?

— Она тоже все, что у меня есть. Это понятно?!

Киратов грустно усмехается и ничего не отвечает. Машет рукой в сторону кушеток, стоящих вдоль стены. Отходим и присаживаемся.

— Сложный перелом ноги со смещением, многочисленные ушибы, гематомы и сотряс-вот цена твоего «все, что есть» — безжалостно припечатывает, но у меня вместе с тем, наступает короткое облегчение от того, что Куликова наврала.

Упираю руки в колени и обхватываю голову руками.

Ей больно.

Если бы я мог взять эту боль себе. И, по-своему, он прав, я виноват. Надо было по-иному поступать. Теперь не вернешь. Смотрю на Киратова, он отвечает мне тяжелым взглядом.

— Она в сознании?

— Да, все сделали, как надо.

— Я хочу ее видеть. — иду сразу на «вы».

— Нет! — прибивает он — Я сказал в начале, если не услышал, ты больше не подойдешь к ней. Разговор окончен.

Блядь, перебор! Вскакиваю с кушетки и меня накрывает.

— А вы ее спросили? Хочет она меня видеть или нет? Почему решения за нее принимаете? М? Или что, думаете я просто так, из любопытства пришел? Вы. да по хер! Я все равно пройду к ней!

Буром пру к палате. По хрену. Никто не остановит. Решатели херовы! Это наша жизнь, и нам определять, что делать дальше. Егор Адамович хватает меня за плечо и тянет назад.

— Ты глухой? Что ты наглый такой? — дергает меня назад — Я увезу ее. Год учебный закончен. Вы больше не увидитесь. Так яснее?

Разворачиваюсь к нему лицом. Передо мной разъяренный буйвол. Но и я сейчас не сахар ни хрена! Потом доходит смысл сказанного. Увезет…

Они ее увезут? Куда? В Лондон?

— Вы не можете ее увести. Я ее люблю. И она. Я уверен, она тоже меня любит. — все, что могу сказать сейчас.

— Давай. Уходи. — подчеркивает он.

Выворачиваюсь из стальных тисков и с силой сбрасываю руки. Ядерный взрыв в моей голове разносит все к чертовой матери. Но на задворках сознания все еще держусь, чтобы не наброситься на Киратова. Буквально тяну себя поводком назад. Да они тут все охренели просто!

— Значит, увезете? — глухо переспрашиваю его.

— Не сомневайся даже. — быстро подтверждает.

Промаргиваю смог, фокусируюсь на глазах ее отца, яростных и бескомпромиссных.

— Ну давайте. Только ненадолго получится.

— Да правда? — язвит Киратов.

— Да правда. — вторю ему в тон. — Она моя. Не ваша. Вы хорошо слышите? — тщательно проговариваю, прямо глядя на него.

Терпение Егора Адамовича лопается, и он хватает меня за шею. Вот, блядь, каска сейчас пригодилась бы.

— Егоррр! — раздается грозный рык деда Адама.

Пришел глава киратовского прайда. Моя смерть откладывается.

— Спартак, выйди, подожди. — холодно кивает он мне.

Разворачиваюсь на пятках и, чеканя шаг, выхожу на улицу. Надо думать, как проникнуть к Ладе в палату. Родичи не уйдут, возможно, ночью, если кто-то из них уснет, то есть маленькая возможность. Нам нужно поговорить. Очень. Гоняю в голове, кому дать денег, чтобы пропустили. Все равно, сколько запросят, тут даже речь о сумме не идет. Я готов отдать все.

Позади скрипит дверь, обернувшись, вижу Адама. Он один. Может это и к лучшему. Остановившись около меня, он достает пачку сигарет, достает одну и прикуривает, выпуская из себя густые клубы дыма. На меня не смотрит. Ну это понятно почему. Я бы тоже не смотрел в их случае, поэтому и пригибаюсь, выражаясь фигурально.

— Как получилось, что моя внучка пострадала? — гремит он.

— Вряд ли вы услышите от меня разумные доводы.

Что мне ему сказать? Что ебанутая бывшая, да и то с натяжкой ее можно так назвать, решила, что я буду с ней во чтобы то не стало? Что она пошла на крайние меры? И я, как последний мудак, только бегал за Ладой и не обращал внимания на угрозы. Да я готов сам себя урыть теперь, но поздно. После первого раза надо было сильнее давить на Куликову, но не вернуть теперь ничего.

Дед Адам смотрит, практически не мигая. Впервые в жизни ощущаю такой тяжелый взгляд на себе, в нем скрыта самая страшная стихия, которую он пока может обуздать. Кроме того, что испытываю давящий стыд и непреодолимую горечь, нет больше ничего, другие чувства отсохли. Впервые ощущаю себя слабаком, ни на что не способным.

Какое это страшное впечатление. Большими буквами по всему телу идет надпись: ты, проебал Ладу, Спартак.

Просто потому, что вовремя не решил проблему и теперь плачу по ней огромные счета. Приходит понимание, что ее реально увезут, отгородят от меня самой высокой стеной.

«Для нее уготована другая судьба!»

Начинает неконтролируемо трясти и колотить. Вытягиваю кисти вперед и вижу, как их бьет крупной дрожью, чтобы как-то унять это, сцепливаю их в замок. Неимоверным усилием пробиваю тяжелый комок в глотке, пытаюсь извлечь из себя годные звуки. Хоть какие-нибудь звуки, просто почувствовать голос.

— Я могу к ней пройти? — видимо вид мой настолько жалок, что в глазах Адама мелькает что-то похожее на сострадание.

— Эх, вашу мать, да что ж у нашей семьи-то все никак у людей. — вздыхает он — То у нас с Леной сложно было, то Егор свою Нельку отвоевывал. — забывшись бормочет он. — Ты вот что, иди сейчас домой. Егор злой, бесполезно сегодня. Бычит по-черному. А завтра к вечеру я тебе позвоню. Постараюсь что-нибудь сделать. Давай номер свой.