Я подкорректировал в часах лишь дату, а год зачем-то оставил прежним. Зачем? Не спрашивайте! Я и сам не знаю… Наверное, просто не хочется думать, что я стал старше, не прожив, а перескочив целых два года. Скорее всего, поэтому. Хотя, я думаю, что это не я перескочил через два года, а с часами что-то случилось, пока я был без памяти.

Мне рассказали, что я на удивление быстро заговорил! Да-да! Так все утверждают, даже какой-то крупный профессор, который приезжал на меня поглазеть.

Да, что там – заговорил! Я и писать уже начал спустя всего месяца три. Я помню во всех подробностях каждый день своего унылого пребывания здесь, но, тем не менее, я – хоть убей – ничего не помню из того, что было до этого! То есть – вообще ничего! А еще я понятия не имею, почему попал именно в эту клинику, и кто платит за мое пребывание здесь? Впрочем, доктор сказал, что я не должен об этом беспокоиться.

Интересно! Почему это – не должен? А вдруг они мне выкатят потом счет, который мне за всю жизнь не оплатить? Хотя, это – вряд ли. Зачем такие сложности? По всему видно, что пациентов здесь и без меня хватает, и уж куда более состоятельных. Нет, тут дело явно в чем-то другом. Возможно, я – какой-то уникальный случай для науки? Да, вполне возможно. По этому поводу, доктор тоже советует не беспокоиться. Он также не любит говорить о том, когда я смогу покинуть клинику? Я не то, чтобы очень хочу отсюда уйти – я понимаю, что пока еще не готов – но когда-то это ведь должно произойти? Вот я и размышляю и об этом иногда.

Но, это все ерунда, мелочи. Начал я вести этот дневник не поэтому. Просто есть вещи, о которых я не могу рассказать никому, даже доктору, которого безмерно уважаю, а потому и пишу только здесь. Зачем вообще пишу? Не знаю… Вдруг со мной что-то случится, и тогда, быть может, эти записи кому-то что-то прояснят. Не знаю, короче. Быть может, просто хочется занять чем-то таким голову и руки. Но то, о чем я собираюсь писать – очень необычно. Это нечто такое… о чем, говоря по чести, даже и писать страшновато… Страшно, главным образом, потому что странно. Хотя, это не просто «странно». Это – странно до ужаса. Однако со «страшным» люди живут постоянно, лишь учитывая потенциальную возможность прихода подобного фактора в жизнь, но вот «странного» они боятся до дрожи, до смерти, и всячески от него отстраняются, поскольку на то оно и «странное», что непонятно, что с ним делать, и как, и надо ли? И потому, когда оно – «странное» – встречается, люди готовы кричать от ужаса, биться в истерике, но чаще – они пытаются уничтожить это «непонятное», и с гораздо более легким сердцем, нежели какого-то бандита или диктатора, приносящего действительно страшные беды. Странного во мне не много, но оно есть, и его, в общем, достаточно, чтобы, как минимум, кто-то испугался и стал бы сторониться меня.

Впервые я это заметил спустя месяца два, как сюда прибыл. К слову нашли меня вроде бы в каком-то парке. Я был без сознания, и как говорит история болезни – в состоянии сильного истощения и обезвоживания. На мне была какая-то странная одежда, похожая на униформу, и при этом – никаких документов. Это, собственно, все, что мне известно о моем появлении здесь.

***

Несколько дней назад я проснулся очень рано: было темно, за окном тихо падал снег, и вообще было как-то необычайно тихо. По стенам бегали тени от ветвей деревьев за окном. Их подсвечивал фонарь на улице, и они, качаясь на ветру, создавали нечто вроде битвы теней в каком-то китайском театре.

Когда я открыл глаза, то вдруг осознал, что думаю на каком-то другом языке, совсем не на том, на котором мы общаемся с доктором и персоналом. Точнее, мне снился сон на этом языке, но я его отлично понимал. Когда я окончательно проснулся, то понял, что язык, который я слышал во сне, никуда не улетучился, как это чаще и бывает, но он и теперь словно бы роился мотыльками отдельных слов в моей голове. Я попытался шепотом сказать на нем несколько фраз, и понял, что это вовсе не галлюцинация! Язык был – явно настоящий. Проблема только в том, что я мог на нем говорить, но, увы – не мог, да и теперь не могу, писать! Может, со временем, не знаю, но пока, было бы лучше не записывать мои мысли на бумаге, которые любой может прочесть, а наговаривать их на диктофон, используя этот самый язык. Его никто здесь не понимает. Я как-то попытался поговорить с некоторыми пациентами, но – бесполезно: хлопают глазами, думают, что у меня крыша окончательно поехала.

К слову, если я буду понимать сказанное на записи и через несколько дней, а лучше – недель, это станет безусловным доказательством того, что язык этот настоящий, а не придумка моего не вполне здорового воображения. Я лежал и вспоминал, какие диктофоны я когда-либо в жизни видел, но понятно, что не вспомнил ничего: это была вещь из прежней жизни. Я лишь почему-то знал, что диктофон – это такая штука, на которой есть кнопки: нажал одну – и болтай, сколько влезет, а штуковина это все запомнит. Нажал потом на кнопку другого цвета – и слушай, что ты там наплел и сам ужасайся. Я подумал только, что он должен быть достаточно маленьким, чтобы не просто влезть в карман, но и не оттопыривать его. Не стоит также, что бы он был яркого цвета. Лучше всего – серый, синий или темно зеленый. Нет, серый – лучше всего, хотя…. Хорошо бы, что бы он был в прочном металлическом корпусе и водонепроницаемый. А еще – чтобы был по размеру ладони, но немного выступал из нее. Тогда его можно было бы использовать и как оружие. Хотя… Зачем мне оружие? Ничего, пусть будет. У всякого оружия есть одно важное свойство: им проще не воспользоваться, нежели потом бегать и искать, если вдруг, и вправду, понадобится. Ну, тогда, пусть там также будет встроенная зажигалка, радиоприемник… может быть, еще фонарик… и чтобы все это заряжалось от солнца за час – за два. Я подивился своим фантазиям, а потом сел и попробовал еще раз что-то написать на открытом заново языке. Нет, не то. Явно не то. Откуда же он взялся? Снова попытался что-то записать, уже как бы отключив мысли, это иногда помогает – будто рука сама помнит… Нет, то, что получалось, на буквы было совсем не похоже, и писать рука норовила почему-то справа налево. Но, не все сразу, как я понимаю. Кто знает, может, со временем восстановится и это.

***

А новый язык забавный… Или дело не в нем. Я не знаю. В общем, я то ли вспомнил, то ли написал нечто вроде стихов… Наверное, все-таки вспомнил, поскольку, вряд ли я был поэтом прежде. Об этом говорят еще и содранные кулаки, с которыми меня нашли, и о которых я забыл прежде сказать. Я, очевидно, подрался с кем-то, до того, как отключилась память. Такой вот – «поэт»… Хотя… поэты, наверное, разные бывают, и драчуны среди них в том числе, имеются?

***

Я снова проснулся рано, но не как тогда. Тогда это было словно бы по какому-то наитию. Тут же все было проще: у меня на тумбочке что-то издавало более, чем странные звуки. Оно то пищало, то вдруг начинало что-то бубнить, а то вдруг, ни с того, ни с сего, начинало тарахтеть и подскакивать. Я включил лампу и, затаив дыхание, сел на кровати. На тумбочке лежало нечто, похожее на кастет, серо-зеленого цвета и отчаянно на все лады верещало, дребезжа и катаясь по полированной поверхности. Вот еще странность: я ничего не помню из большей части своей жизни, но при этом я легко узнаю разные вещи: посуду, машины, предметы одежды. В этом смысле почти ничего не вводит меня в заблуждение.

В общем, на тумбочке лежал и издавал звуки – именно кастет, я просто опешил! Ну да – упор в ладонь, отверстия для пальцев, небольшие шипы… С одной стороны, было бы правильно, взять это нечто в руки и рассмотреть, как следует, но предмет был настолько странен, и неуместен в данной обстановке, что и дотронуться-то до него казалось чем-то немыслимым! Тогда я взял подушку и просто накрыл его. Вопреки моим опасениям – ничего не произошло. Более того – предмет затих. Подняв подушку, я просто констатировал, что он лежит и никаких звуков уже более не издает. Сделав несколько глубоких вдохов, и уговорив себя не раскисать, как баба, я взял-таки его в руки, готовый, впрочем, в любой момент отбросить куда подальше. Но, и на этот раз тоже странная штуковина никаких сюрпризов не выкинула. Кастет оказался довольно приятным на ощупь. Похоже, он был сделан из какого-то легкого, отполированного метала: возможно, из алюминия или даже из титана. Поверхность, хоть и была идеально гладкой, но ее покрывало нечто, похожее на цвета побежалости. Это был, безусловно – кастет: он легко одевался на пальцы и был очень удобен. На одном из его боков имелось несколько кнопок, сработанных заподлицо с поверхностью. Напротив каждой из них были видны какие-то значки или буквы, в которых еще предстояло разобраться. На другой стороне был встроен некий темно синий прямоугольник, примерно полсантиметра на два. И тут до меня дошло! Кастет – оружие, кнопки – диктофон, ну, и солнечная батарея на другой стороне… Но как это возможно? Заказал – получил? Так что ли? В следующий раз, пожалуй, надо быть поосторожнее с желаниями… Но, вскоре меня одолело любопытство, и я почитай в тот же день начал экспериментировать. Уже гораздо позже, когда я провел не один десяток экспериментов, выяснилось следующее. Если просто что-то захотеть или даже сказать, мол, хочу то-то и то-то – ничего не работает! Впрочем, я вообще каких-то серьезных закономерностей не обнаружил. Но, безусловно, важно представить себе не только сам предмет, но и его предназначение, зачем и как ты его будешь использовать, зачем он тебе вообще? Тогда он возникает: когда через пару недель, а когда и раньше. Но, что еще важнее – надо предмет «почувствовать»: каков он на запах, какие вызывает ощущения в ладонях, иногда в процессе такого «прочувствования» предмета, возникает… не знаю… эдакое дребезжание в животе или же возле сердца. Если эти ощущения удаются, то предмет может появиться вообще довольно скоро. Один раз, я представлял в течение часа солнечные очки, и они появились через два дня, но стекла, правда, оказались настолько темные, что можно было даже на солнце смотреть. Кастет, к слову, появился быстрее всего, но я отношу это к известному эффекту, что первый успех всегда самый яркий. Новичкам везет, как говорится.