В этот же год умер СССР, бабушка и дед.

Говорят, что успех семейной пары – это жить долго и счастливо, и даже умереть в один день. В в этом смысле Витькины дед с бабкой программу выполнили настолько точно, что даже непонятно было, радоваться за них, или предаться мистическому страху по поводу того, что даты смерти, выбитые на их памятниках, отличаются всего одним календарным днём.

После их ухода Советский Союз покряхтел ещё пару месяцев и тоже сгинул в небытие, уступив место странноватой государственной конструкции, которая, как немедленно сообщили по телевизору, вместо русских населена теперь россиянами. Никаких объективных предпосылок к его смерти не было, тем более, что Союз даже по возрасту был моложе и бабушки, и деда: просто три мужика как следует выпили на лесной даче, и потом, чёрт его знает под чью диктовку, составили и подписали бумажку о том, что СССР больше нет.

Самое удивительное, что ни в одной из трёх республик, которые эти трое представляли в качестве руководителей на упомянутом пленэре, ни в России, на на Украине, ни в Белоруссии, при этом не нашлось достаточного количества других мужиков, способных поставить под сомнение принятое таким образом решение.

Лысый человек с родинкой тоже особо не возражал по поводу вытащенного у него из-под задницы руководящего кресла, вместе со страной, так что в России кресло перешло к одному из этих троих: высокому уральцу с внешностью и повадками директора строительного треста. Десять лет, в течение которых директор будет постепенно спиваться на глазах всей страны, были ещё впереди, так что выглядел он браво и всячески старался вселить в окружающих уверенность в начале некоей новой и светлой эпохи.

Однако потом начали погибать люди.

Прожив почти двадцать лет в стране, где бытовое убийство было из ряда вон выходящим обстоятельством, по поводу которого вставала на уши вся окрестная милиция, Витя сотоварищи со всё нарастающей тревогой наблюдали, что репортажи о событиях внутри любимой Родины становятся почти неотличимы от сводок с театра военных действий. На фоне полномасштабных боёв с применением тяжёлой техники и массового захвата заложников в школах и театрах, уголовные убийства с целью отъёма квартиры или контроля над городским рынком уже начали даже выглядеть разновидностью нормы.

В жизни некогда большой и успешной страны появился и ещё один нюанс, который, как потом выяснилось, и был главной целью и результатом происходящих перемен.

Радостные румяные лица рабочих и колхозниц с плакатов тридцатых годов окончательно посыпались в стороны, как разрушенный карточный домик, и на передний план выдвинулся тяжёлый лоб золотого телёнка, увитый массивными рогами в виде процентов по кредитам. Поводя очами, телёнок внимательно оглядел обширные российские угодья, доставшиеся ему в качестве нового пастбища, и принялся жевать и глотать со всей невозмутимостью и последовательностью, свойственной представителям его племени.

Оглушённому и растерянному обитателю одной шестой части суши появившиеся откуда ни возьмись уполномоченные по рогам и копытам быстро разъяснили несколько вещей. Во-первых, ему теперь нужны деньги, во-вторых, ничего другого ему больше не нужно, и в-третьих, получение им денег более никак не связано с результатами его труда: достаточно своевременно проинвестировать в нужную финансовую пирамиду или просто истово демонстрировать максимальную лояльность золотому бычьему рылу, отныне хорошо заметному со всех уголков необъятной Родины.

По стране прокатилась вторая волна смертей, на этот раз финансовых: по странному стечению обстоятельств, необъяснимому для плохо подкованных экономически аборигенов, каждый политый их солёным потом камень, который они принесли в основание финансовой пирамиды, тут же становился чьей-то чужой собственностью. Столпившимся у подножия пирамиды бывшим трудящимся осталось только с тоской смотреть на вершину пирамиды, откуда сквозь облака снисходительно поглядывал на них чей-то незнакомый глаз…

Если в этот момент у неудачливых инвесторов и возникло ощущение, что они слишком задёшево продали Родину, то они, безусловно, ошибались: продажей их Родины в этот момент занимались совершенно другие люди. Вернувшись уже без денег в бесплатно полученные от прежней Родины квартиры (те, у кого квартиры к этому моменту ещё остались), они включили там телевизор и с удивлением узнали, что все главные сырьевые и перерабатывающие ресурсы их бывшей страны теперь находятся в руках узкой группы лиц по предварительному сговору, на что даже имеются специальные бумаги с фиолетовыми печатями.

Окончательно осознав, что продажа Родины произошла без его участия, пригорюнившийся бывший советский человек надолго прилип к телевизору. А там бодрый веснушчатый джентльмен с соломенными волосами объяснял, что произведённая распродажа на самом деле была не экономической сделкой, а борьбой с коммунизмом, где каждый отданный за бесплатно завод был гвоздём в крышку гроба этого самого коммунизма. Чем именно был настолько плох коммунизм, чтобы его хоронить, да ещё забивать крышку его гроба заводами, фабриками и шахтами, рыжий джентльмен не пояснил, однако существенная часть телеаудитории с тех пор осталась в эмоциональном убеждении о необходимости вбить осиновый кол в место погребения самого оратора: что, впрочем, скорее всего не изменило бы принципиально ситуацию ни тогда, ни впоследствии.

Тем более, что реальное вколачивание гвоздей в крышку гроба производили совсем не экономисты с политиками, а музыкальная группа «Ла-Ла»: появившиеся откуда ни возьмись пятеро молодых смазливых красавцев, с подведёнными тушью ресницами, во главе с музыкальным продюсером Гарри Али-Бабасовым. После того, как ребята открыли рот, из явившегося репертуара бывшему советскому человеку стало окончательно ясно, что он уже никогда не услышит ни «Нам ли стоять на месте? В своих дерзаниях всегда мы правы!», ни тем более «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз», ни даже хотя бы « Письма сам я на почту ношу, словно я роман с продолженьем пишу».

На всё происходящее Витя Алябьев и его ровесники смотрели одновременно с цинизмом, свойственным молодому успешному хищнику, и с непониманием, присущим молодому тупому травоядному. Воцарившийся в стране абсолютный бардак в течение нескольких лет сделал многих из них, включая самого Витю, довольно состоятельными людьми: они могли продемонстрировать все атрибуты успешного предпринимателя новой России, от набитой блядьми дорогой иномарки до расписной визитки, на которой значилось заклинание вроде «Региональный межотраслевой инвестиционно-консалтинговый фонд». Успев использовать щедрость «совка», раздававшего направо и налево бесплатное высшее образование вплоть до самой своей смерти, Витька даже запрыгнул на бюджетное место в престижный ВУЗ: правда, ещё не вполне понимая, что полученный им диплом в условиях новой Родины пригодится только для хранения в письменном столе.

Никаких объективных предпосылок к тому, чтобы стать носителем социалистических взглядов, у Вити, таким образом, как бы не было.

Точнее, была одна. И она, признаться, носила не вполне материалистический характер…

Есть некая дрожащая в воздухе невидимая струна. Эта струна идёт неизвестно откуда и неизвестно куда, и не представляется возможным увидеть те колышки, на которых она закреплена. Но она издаёт звук: именно этот звук и порождает вокруг всех нас всё то, что мы принимаем за окружающий мир. Небо с облаками или без, деревья у воды, вспорхнувшая стая птиц, сами люди, наконец, – всё это результат дрожания этой туго натянутой струны, издающий не столько слышимый, сколько ощутимый – ощутимый каждой клеточкой тела – звук.

То, что весь наш мир порождается колебанием некоей невидимой струны, давно уже признано мистиками и философами, а с недавних пор стало очевидно и для учёных-физиков.

И с некоторого времени эта струна зазвучала на очень низкой ноте: Вите это стало понятно как человеку, восемь лет из-под палки посещавшему музыкальную школу. Как ему представлялось, это была даже не нота «до»: это был уже инфразвук, вроде того, что формируется в океанском воздухе перед показательным штормом и заставляет людей в необъяснимом для них ужасе прыгать с палубы за борт, превращая собственное судно в брошенный на волю волн «Летучий голландец».