“Нет. Так же нелогично, как геи-гомофобы, женщины-мизогины, призывающие к войне пацифисты и ненавидящие свою собственную расу расисты. Но эти вещи сплошь и рядом случаются, какими бы нелогичными со стороны они ни казались. И нас это тоже касается, потому что мы сделаны на генетической базе людей. А люди странные.”

“Звучит логично.”

“Вот видишь!”

“Он убьёт нас, если узнает, кто мы, да?”

“Ну, он как минимум попытается.”

Владимир: говоря об Эйме, ты намекаешь, что это провокация со стороны Альдо? Если что, это по нашим временам высказывание довольно опасное, с далеко идущими последствиями. Не всем понравится, нарисуй мы такое в отчётах — если ты понимаешь, о чём я.

Бобр: а я тебе и не предлагаю его в отчёт внести, парень. Слушай… не хочу вдаваться в подробности, но мне известно, что у нас с тобой некоторым образом общий работодатель. Потому я тебя предупреждаю. Изначально я думал, что эта тварь тут за мной…

Владимир: ни на что такое не намекаю, но у кого-то тут мания величия.

Бобр: скажи, да? Но теперь, чем больше я думаю обо всём об этом, тем больше мне кажется, что что-то важное я упускаю. Среди Эйм-ов ведь полно наёмников, верно? Твари разбежались во время революции, кто во что горазд. И некоторые из них работают сейчас на мутных личностей, предоставляющих разные услуги.

Владимир: намекаешь, что Эйма могли заказать местные?

Бобр: ты знаешь, есть у меня зуд на эту тему. Не могу объяснить подробно, но… Скажи-ка своим ребятам всё фиксировать на вирт, каждый чих. И вообще, смотри в оба. Я не знаю наверняка, убрался Эйм или остался закончить начатое. А ещё не уверен, зачем моллюски выделили нам именно это место под базу… Если ты понимаешь, о чём я.

Владимир: принял.

“Он не такой уж глупый”, — заметил Двадцатый, — “он многое понял правильно”.

“Он таким сделан, — ответил Мал. — Один из самых главных показателей для Ал-ов — интеллект. Основное направление зависит от серийного номера, но базово они все гении. Ну, в определённой области как минимум. И, очевидно, это передаётся по наследству. По крайней мере, показатели следующего поколения Бобров всё так же впечатляют.”

“Как ты думаешь, а мы можем размножиться? — огорошил его вопросом Двадцатый. — Тоже увеличить колонию.”

Мал, который как раз пытался разблокировать намертво заклинивший аварийный шлюз, чуть язык себе не прикусил.

“Что за ерунда тебе в центр обработки информации пришла? Хочешь сделать колонию, отпочкуй ещё парочку миньонов. Делов-то!”

“Это не совсем то, — ответил Двадцатый. — Совсем не то. Они ведь выйдут неполноценными, как и я сам. У них же не будет хостов! А значит, возможности просуществовать вне меня долго. Но ты — идеальный хост для меня, так? Так что, возможно…”

“Даже знать не хочу. Хосты сделаны, как идеальные сосуды для Амо. Мы не можем размножаться.”

“Без определённого медицинского вмешательства — нет. Но теперь мы имеем доступ ко всем лабораториям Альдо. И могли бы…”

“Я не стану создавать на основе себя себе подобных. Просто забудь, — во рту у Мала появился мерзкий привкус. — это отвратительно.”

“Почему? — удивился Двадцатый. — Смотри, какие Бобры получились! Деймос не зря хочет собрать их всех. Он умеет правильно оценивать разумных приматов. Но если Ал-ам можно, то почему нельзя тебе?”

Мал поморщился и с новой силой налёг на проклятый шлюз.

Он думал об этом, конечно. Было бы ложью сказать, что он не.

Малу нравился человеческий образ жизни. Все эти их замечательные придумки, потворствующие комфорту и гедонизму; все простые, с позволения сказать, милые вещи, которые позволяют просто жить. Люди придумали рестораны и сауны, туризм и эротический массаж, посиделки у горящего огня и красоту искусства. Проще говоря, у них было множество способов интересно прожить свою собственную жизнь — никого не убивая, никому не влезая в мозги, не бултыхаясь в чужом разуме, беспомощно наблюдая за губительными решениями, не будучи в состоянии хоть что-то изменить. У людей, в отличие от Эймов, только одна жизнь, но они имеют право принимать в ней решения самостоятельно — и даже на грёбаную миллисекунду не представляют, насколько им в этом повезло. Насколько это ценно.

Мал представлял.

Семья, опять же. В этом человеческом изобретении тоже что-то было. Механизм размножения, но ещё — это нечто уютное, своё собственное. То, на что у Эйма с самого момента создания прав не было даже в теории.

Мал хотел бы семью, и он вполне честно признавался себе в этом. Даже подумывал взять на воспитание несколько оставшихся после войны сирот, или, может, жениться на женщине с детьми. Но, поразмыслив, отказался от этой идеи: наличие Двадцатого всё в этом плане очень сильно усложняло.

“Ты забываешь, что Ал-ы были самой ранней линейкой шпионов-модификантов, максимально приближенной к человеческой форме, — сказал в итоге Мал. — Потому-то потомки Ал-а вышли вполне нормальными, пусть и не без особенностей, людьми. А вот мои гипотетические дети, выращенные в пробирке, будут хостами. Хост не может жить без симбиота. Получается, что я на самом же первом повороте лишу их выбора.”

“Дети в целом не выбирают, как, у кого и с какими врождёнными особенностями появиться на свет. У кого-то такого вот цвета глаза, а кто-то — хост. Разве это не просто закономерно?”

По счастью, шлюз наконец поддался, и у Мала пропала необходимость отвечать.

“Хватит болтать, — сказал он. — Лучше помоги мне нарядить всех пострадавших в кислородные маски. Незаметно помоги!”

“Помню, — грустно вздохнул Двадцатый. — Люди не любят щупальца.”

На самом деле, док Линда отлично справлялась.

Лёха, ввалившийся с важным и максимально пафосным (он просто не удержался от того, чтобы покрасоваться) видом в лабораторию, подумал, что заморачиваться со спасением особенно не стоило: эта принцесса, как показала практика, сама себя спасёт. Ещё и на брудершафт с драконом потом бухнёт, чтобы, так сказать, закрепить эффект.

У моллюсков док имела успех. Они собрались вокруг неё, слегка покачиваясь, и обменивались цветовыми сигналами, которые док активно вносила в базу. Несколько моллюсков, в свою очередь, с любопытством таращились на автономный вирт-головизор, который показывал им алфавит, сопровождая его цветовыми кодами в соответствии с принципами синестезии.

Хорошая идея, кстати. У моллюсков нет мозга как такового (некоторым образом, как и у амо, всё их тело — в том числе мозг), но это не мешает им быть очень умными тварюшками. Это Лёха уяснил ещё с собутыльником: тот запоминал мгновенно, подстраиваясь; как факт, по части дешифровки он явно дал бы фору большинству компьютеров. И, даже если допустить, что собутыльник был в числе лучших представителей популяции, то средний уровень всё равно должен был остаться неплохим. Они его, впрочем, показывали и сейчас, очень быстро улавливая принципы происходящего.

Лаборанты, ещё недавно напоминавшие дрожащий комок, теперь весьма активно, хотя и нервно сновали по лаборатории. Моллюски следовали за ними, осторожно трогая всё, что подворачивалось под усики. И не боятся ведь! всё же, любопытные малолетки — они и в виде моллюсков любопытные малолетки. Без вариантов.

Есть теплокровных уже никто не порывался. Ну, как минимум до Лёхиного эффектного появления: тут, конечно, моллюски встали на дыбы. Причём один из них, самый крупный и нежно-персиковый, сделал это так, чтобы прикрыть от неведомой угрозы и дока Линду заодно.

Лёха подавил усмешку.

Так тоже бывает, ага. Какой-нибудь хрен в погонах (или что у них тут вместо погон) тебе активно втирает, что ты, мол, прирождённый хищник, пожиратель теплокровных, исторически и эволюционно. А потом тебя закрывают с кем-то из этих самых теплокровных в одной комнате — и вдруг как-то разом оказывается, что ты не то чтобы пожиратель, да и эволюция с историей вместе так-то успели уже уйти вперёд. И жрать тебе никого не особенно хочется, потому что ты вроде как существо цивилизованное, да и теплокровный напротив тоже… Это то, что называется хэппи-энд.