Селин немного утомила его своей непосредственностью; сейчас все молодые девушки походили на маленьких девочек, Роберт так и видел, как она спит с розовым зайцем, обняв его обеими руками.

Но сегодня она обнимала его и была горячей и сладкой, с нежным телом цвета карамели, и Роберт смирился со всеми раздражающими мелочами.

Селин заснула в его постели, рассыпав по подушке черные кудри, а Роберт еще долго лежал и смотрел в потолок, синий от ночных сумерек.

Проснулся он от чьего-то тяжелого взгляда. И это явно была не Селин: та по-прежнему крепко спала, приоткрыв во сне рот и одну ногу выпростав из-под простыни на пол.

Роберт обвел глазами комнату и обмер.

В кресле у окна сидел человек.

Мужчина лет сорока.

Мужчина с небольшим шрамом под глазом, острым носом, упрямым лбом и рыжеватой бородкой.

И хотя развалился он в кресле вальяжно, его поза Роберта не обманула. Это была поза хищника, который готов повалить вас в прыжке в одну секунду, вы и глазом моргнуть не успеете.

И глаза у незнакомца были пронзительные, холодноватые.

– Что за… Что вы тут делаете?

– Жду, когда ты проснешься.

– Да вы кто вообще?

– Мы уже встречались, дорогой.

– Что? Никогда вас прежде не видел.

– Видел, видел.

– Да нет же!

– Ну как же нет, – усмехнулся мужик и сделал кое-что, от чего Роберт осел, как сугроб весной, на кровать (до этого он, оказывается, успел возбужденно вскочить в чем мать родила).

В кресле сидел огромный серый кот с травмированным левым ухом (а теперь Роберт разглядел на наглой морде еще и шрам под глазом).

– Успокойся, – сказал бородатый, возвращая себе человеческий облик. – Все равно тебе бежать некуда, да и терять нечего – ну не унылую же твою жизнь экскурсовода?

– Да что вам надо? – нервно спросил Роберт.

Его била дрожь, зуб на зуб не попадал, и мужик полез в карман, чтобы вытащить фляжку в кожаном футляре.

– Хлебни, мне обмороков не надо. Современные люди такие нежные, от всякой ерунды норовят сердечный приступ схлопотать.

Роберт послушно отхлебнул из фляжки – там колыхалось что-то густое и соленое, но в голову дало не хуже деревенской браги.

Он беспокойно обернулся на спящую Селин, однако оборотень махнул рукой.

– Она не проснется пока, спит, как убитая.

– Но ты же не… она же не…

– Что? А, нет, конечно! Жива и здорова! Просто пока пусть отдохнет… Кстати, познакомимся. Меня зовут Акатар. Твое имя я знаю, а еще знаю про твой дар.

– Дар? – поднял брови Роберт, пытаясь прикрыться простыней. Оборотническое зелье вернуло ему сарказм. – И в чем же он, интересно?

– Ты поможешь нам найти кое-что. Ты чувствуешь его магию. Таких давно не было.

– Видимо, я просто очень, очень сильно болен, – предположил Роберт. – Видимо, врач ошибалась.

– Конечно, она ошибалась, – вдруг широко улыбнулся Акатар и в один миг стал безмерно очаровательным. – Она же круглая дура. Она ошибалась, потому что ничего не знала о твоих генах, о твоих тайных желаниях, но самое главное – о величии судьбы. – Он фыркнул. – А судьба – хитрющая стерва, и она уже положила на тебя свою тяжелую когтистую лапу.

– Да неужели? – вскинулся Роберт. – С чего вы решили, что я собираюсь хоть что-то делать по вашей указке? Ничего я не собираюсь делать!

– Всё, – просто ответил Акатар и поднялся из кресла. Он был не очень высок ростом и не слишком массивен, но Роберт вздрогнул. – Ты будешь делать всё.

И тут Роберт заметил, что зубы у него острые, как у зверя.

– Вижу, ты любил свою бабулю, – одобрил Акатар, неспешно, враскачку обойдя всю квартиру.

Теперь он восседал в плетеном кресле за крошечным, как зеркальце, круглым стеклянным столиком на балконе и с довольным видом посматривал на крыши.

Роберт задался мыслями, ходит ли он по крышам в кошачьем обличье, но спросить не решился. В человеческом виде Акатар не располагал к праздным вопросам, хотя вроде бы вовсю лучился добродушием. Но какая-то странная кровожадность, какой-то звенящий холод промелькивали в его глазах, которые сейчас выцвели до бледного серого цвета и стали совсем обычными.

– А что? – рассеянно спросил Роберт – он не почувствовал подвоха, потому что такие фразы роняли почти все редкие гости его квартиры: да просто по обилию бабушкиных вещей, которые он не выбрасывал, каждому становилось ясно, что он ее любил.

Или был ленивым чудовищем.

К тому же он был занят тем, что возился с неудобным старинным кофейником и его загнутым носиком: выяснилось, что Акатар-человек с удовольствием пьет кофе, однако кофе-машин и безликих кружек не признает, только турки и кофейные сервизы. Роберт, покорившись судьбе, сварил кофе в турке на газовой плите, налил в кофейник и теперь мучился, разливая по крошечным чашечкам из бабушкиного серванта, откуда они не доставались лет шесть.

С моменты ее смерти и не доставались.

– Ну, я же был с ней знаком. Непостижимо очаровательная, приятнейшая дама…

Что-то в его тоне Роберту не понравилось.

– Был знаком? – переспросил он, хотя прекрасно все расслышал с первого раза.

– Угу, угу, – покивал Акатар, роняя в чашку кубики тростникового сахара, которые пальцами брал из сахарницы с по-купечески выгнутыми ручками.

– У нас с ней были дела, – спохватился он, когда понял, что пауза затянулась и Роберт так и стоит над столом с кофейником. – Камни, как ты уже догадался.

– Да о чем догадался?! Ты мне ничего не сказал с тех пор, как появился!

– Ну, – Акатар удивленно хрустнул сахаром, который ел уже вприкуску, – ты же видел его? Красный алмаз, красный бриллиант? Нашел ведь колье по моей голограмме…

– По голог… по чему, прости?

– Ну, я тебе показал, какое оно. Вправду ведь не носил я его на моей пушистой шее, еще чего, я жить хочу. Да и где бы я его взял, когда мы все его ищем? Просто дал тебе след, а ты раз – и след взял, и нашел камешек в этом бесконечном болоте. Теперь мы хоть знаем, у кого он. Красотка Жанна! Хотя Жанна та еще стерва…

– Жанна – это та старушенция в буклях из магазина золота?

– Она, она, – кивнул Акатар. – Да уж, если ты ничего не знаешь, надо тебя просветить. Негоже, чтобы ты, как слепой котенок, тыкался, ведь дела-то опасные предвидятся.

– Начнем с бабушки, – сказал Роберт и наконец-то сел, отставив кофейник.

– Ух, как хорошо, что ты больше не стоишь над моими фронтами с обжигающим сосудом, – театрально вздохнул Акатар. – Бабушка твоя, да будет жить она в мире, который сама выберет, – видишь ли, не коренная петербурженка. Она с Уральских гор. Род ее длинный и долго жил около каменных приисков, рудной добычи. Золото добывали одно время в тех местах, а еще больше золота – малахит. А сейчас докатились: из Африки везут малахит на Урал и там выдают иностранцам за местный, ящерок лепят, дурят, как всегда. А раньше найти камень весом в несколько десятков пудов было возможно… Видел в Эрмитаже малахитовый зал? Но это так, отсветы зари… Страшной красоты добывались камни на Гумешках, на Высокой, теперь нет таких. В Африке уж точно не сыщешь бирюзового малахита – с кольцами, с бабочками в рисунке… А раньше одно время ямы на дорогах засыпали малахитовой крошкой, краску малахитовую для заборов делали… Так вот, в роду твоей бабули добытчиков было раз-два и обчелся, а вот на каменных дел мастеров он оказался выдающимся. И у женщин этого рода некие способности проявились. О Хозяйке горы слышал? Для горняков гора богиней была, госпожой… Но и вправду некоторые бабы тогда занимались ведовством по камням… Твои около Гумешек жили, там камней добывали как грязи, пока руды не иссякли. Вот и бабуля твоя гадала по камешкам. И по яшме, и по малахиту, и по изумрудам, сапфирам, рубинам… Слышала, о чем они толкуют. А камни ведь как женщины: если красивые и старые, то историй там вагон и маленькая тележечка. А если камень магией был отмечен, бабуля твоя к таким особую чуткость проявляла. Поэтому обращались к ней искатели определенных камней. Иногда – простых, а иногда магических. Помогала пару раз найти такие редкостные раритеты, что наши до сих пор об этих случаях рассказывают, когда соберутся и подвыпьют. Но вот померла прелестная Нора – это ведь для тебя она бабуля, а мы ее роскошной дамочкой помним: горжетка лисья, локон золотой, каблучок рюмочкой… Эх, чего уж там! Мало человеческий народец живет… И не осталось у нас никого, кто бы магические артефакты чувствовал. Мама твоя, дочка Норы, совсем не в род пошла, скучнейшая особа. Мы уже и не ждали, а потом раз – и ты расцвел. Будто подменыш… это если бы мы бабушку твою не знали. Ее способности у тебя, дорогуша. Позвал тебя этот камень, как кусок мяса – голодного пса.