Часа через два я вернулась на место, где по моим расчетам должен был посвящать себя созидательному труду Хьюберт.

— Лежит у окопа солдат из стройбата, — процитировала я, подходя ближе. — Не пулей убит, не скосила граната, а просто ему надоела лопата.

Ну ладно, вырыл хотя бы треть. От половины мной задуманного. Ну, криво, конечно, но он старался. Наверное. Хотя и неточно.

— Ты зря расслабился, — хмыкнула я. Хьюберт открыл один глаз — ага, живой. — Все это надо сегодня доделать, то есть: вырыть канаву, обшить стены хворостом, дно выстлать соломой, потом засыпать клубни и сверху установить каркас, который затем накрыть на ладонь соломой, потом еще на ладонь присыпать землей, так что напрасно ты так землю в стороны-то швыряешь… Слушаешь? Молодец. Это еще не все, не отворачивайся. Рядом будешь копать огород… Земля должна быть мягкой!

Хьюберт сел, издав страдальческий стон, и вытянул передо мной руки с мозолями на ладонях. Ага, конечности у него отваливались. Ага, меч это не совсем то, что и лопата.

— Ай-яй-яй. Лопату держал неправильно. Ну ничего, пока поешь, все заживет.

У нас многие держали собак и кошек. Я так и не сподобилась — хватило ответственности и без них, но вот такую же реакцию на слово «поешь» наблюдала у живности односельчан. Хвостом Хьюберт не вилял, но и уже ставшего привычным мне выражения физиономии «ничтожество двуногое, немедленно дай котику много вкусной еды» у него не появилось. Однако если труд сделал из обезьяны человека, то и у Хьюберта был шанс.

— Руки! — рявкнула я, когда великий рыцарь уселся во дворе и потянулся к хлебу. — Руки мыть! Вон там.

— Зачем?

— Потому что ты в земле копался. А хлеб общий.

Этот раунд тоже остался за мной, но я прямо чувствовала, что реванш уже близок.

— Женщина, почему так мало еды?

— Потому что твой предок жрет как не в себя. Ешь давай, не уверена, что вечером Хлодвиг нам вообще что-то оставит. Как бы он и нас с тобой не сожрал… Ну не смотри ты на суп, ну густой, ну плавает всякое, но от твоего взгляда он лучше не станет.

Кажется, я сделала с супом что-то не то? Да нет, я черпнула ложкой, попробовала… Вкусно же, чего он морду кривит?

— Что за суп? — набычился Хьюберт. — Выглядит странно и пахнет тоже. Как называется? А выбор какой-то есть?

— Жричодали, — буркнула я. — Выбор есть, я всегда за наличие выбора. Хочешь — ешь, хочешь — не ешь. Приятного аппетита.

Конечно, он прикидывался. Конечно, как змий на сковородке вертелся, показывая, как ему это все фу и некомильфо, и ест он лишь потому, чтобы меня не обидеть. Но прожорливость у рыцарей Ртишвельских была определенно фамильная — я еще доедала, а Хьюберт уже облизывался.

— Теперь ты мой, — заявила я, ставя свой котелок на импровизированный столик.

— Я королевский рыцарь, — тут же парировал Хьюберт.

— Ну и что?

— Как что? — скривился он. — Сама мой. Ты много стала себе позволять, женщина.

— А потому что без меня вы тут все… ладно, Хлодвиг, допустим, без меня обойдется, он это уже вполне доказал. А ты? А ты нет. Пару недель будешь объедать деревенских, потом, когда ты им надоешь, начнешь жевать корешки, еще через пару недель опять припрешься в деревню — тут-то тебя и вытянут по спине от всего крестьянского сердца. Ты не заметил, с какой нежностью они на тебя смотрели?

Хьюберт вздохнул и отвернулся.

— В глаза мне смотри! Мой посуду, я пойду пока покопаю, и учти, у тебя четверть часа.

Да, подумала я, глядя, как Хьюберт безропотно собирает посуду и несет ее мыть, или он окончательно сдулся, или что-то задумал.

В первое я не верила. Оставалось понять, что именно он мне готовит.

Копала я тоже с вялым энтузиазмом, все же делать это лопатой, когда в другом мире давно победил прогресс и все можно сделать с помощью техники, грустновато. Ладони Ликс были мозолистыми, но лопата все грозилась оставить на них еще пару-тройку отметин. Одно хорошо — Хьюберт успел древко хоть немного отполировать, так что заноз я не боялась. А в принципе хорошо копается, когда ты молод и поясница еще не сказала «привет». Земля, к моему сожалению, была заброшенной, плотной, с корнями, и по-хорошему здесь бы все перекопать, траву по большей части убрать, засыпать перегноем, удобрить и годик дать настояться. Перекапывать, чистить, присматривать. А еще обработать, чтобы никакая гадость не пожрала будущий урожай. Но что есть, то есть.

Копать приходилось с полным переворотом пласта, что делало это занятие еще более утомительным. А солнце все жарило и жарило, так и настаивая, чтобы я стянула с себя все и подставила разгоряченную кожу ветерку. Угу, а потом заработала ангину, солнечный ожог и укусы насекомых. Мухи вокруг меня понемногу кружили, хотя все же — и это просто счастье — предпочитали соседство ослика.

А ведь животных надо кормить и за ними ухаживать. Я же тоже не могу это делать постоянно! И за животными следить, и замок отстраивать, и за огородом присматривать, и налаживать связи с сельскими, и… Хм-м, что-то много «и», а выгоды мне с этого — самоудовлетворение, возможность занимать руки, а не ломать голову, ну еще и еда. По идее мне за такую активность еда первой должна доставаться. Но тут как бы двое прожорливых родственничков не договорились. Впрочем, если будут отбирать, я их заставлю камни есть! Себя обирать не дам.

Я так увлеклась, что не сразу поняла, что шевеления, кроме как моего собственного, давно не ощущается. Уж с посудой слишком много времени не требуется, чтобы разобраться. А судя по моим уставшим рукам, я тут уже с часик как заведенная землю лопатила. Хьюберт нашелся не сразу, возле колодца его не было, впрочем, и посуды там тоже не было. Значит, ушел еще куда?

Мелодичное мугуканье донеслось откуда-то сбоку от основной постройки. Сама бы я, честно говоря, не заглянула за этот угол, не в ближайшие дни, а там оказалось все достаточно интересно. Я даже выругалась про себя — вот все-таки Хьюберт свинья! Знал, что и как в замке, и продолжал молчать, глядя, как я и жнец, и швец, и на дуде…

Это был боковой вход в нечто, что можно было бы назвать кухней. Основной или запасной — я не разобралась, но здесь были выемки под разные продукты, печь — неработающая и, откровенно говоря, не сразу в том закопченном большущем блоке можно было ее опознать, а еще какое-то подобие бассейна, куда крошечным ручейком стекала вода, немного задерживалась и сливалась куда-то дальше.

Хьюберт сидел на бордюрчике и напевал. Посуда с тряпкой и песком валялась уже в воде, возможно, даже помытая, все же едой не пахло. Впрочем, занят Хьюберт сейчас был явно не самым полезным делом. У него в полном разгаре был сеанс ухода за руками.

В руках у него был кусочек какой-то тряпицы и короткий ножичек — вот и весь маникюрный набор, но ему хватало. Периодически Хьюберт вытягивал руку, растопырив пальцы, и любовался, потом с новыми силами бросал себя на полировку того или иного ногтя. С мозолями у него тоже был разговор короткий — он мазал ладони чем-то… Почему чем-то?! Смальцем он их и мазал, скотина!

А я как бы между делом на свои руки посмотрела — черные, в земле, натруженные — и такая злость взяла.

— Вот, значит, что такое рыцарь короля, да? — гаркнула я так, что Хьюберт чуть в воду не свалился, но наглости это его не лишило. Он картинно приподнял бровь.

— Я помыл посуду, — указал он пальцем на котелки.

— А дальше?! — озверела я. — Я же сказала, на все у тебя четверть часа!

— Ну так четверть часа прошла, а ты не появилась, — с невинной мордой пожал он плечами. — Я посчитал, что имею право делать то, что мне нужно. Ты же делаешь то, что нужно тебе.

— То есть копаю я только для себя, да? — и не возьмешь же его за космы, не потянешь за собой. Просто потому что у нас габариты разные. И так бы я уже приложила ладонь к лицу, если бы руки не были в земле. Но приходится выдохнуть.

Ничего, подобное я уже проходила в своей жизни. Куча народа есть такого — пока не пнешь, не полетит. Они будут создавать очень активно видимость работы, да такую, что и сама поверила бы. Они в этом профи. А вот ягодицы поднять и показать результат — это уже слишком, ради такого нужен надсмотрщик с палкой или хотя бы система дельная поощрений и наказаний. Увы, чаще среди этого брата все же наказаний… Поощрения многие любят считать чем-то само собой разумеющимся.