Смеюсь, до ломоты переплетаю пальцы на высоком бокале.

— Я же девочка. К тому же беременная. Я не должна думать о мести, должна планировать детские комнаты и мысленно выбирать имена, а не придумывать всякие ужасы для сводного брата.

— Все нормально, Анна-Мария. Скажи, чего ты хочешь?

— Вдруг ты потом решишь, что я слишком злобная стерва?

— Не смеши. Я буду рад исполнить твое желание. Со мной ты можешь быть собой, знаешь же. Можешь быть собой, носить удобную одежду и обувь, не играть по чужим правилам. Создавать свои. Ты можешь все…

— Звучит просто вау. Ты действительно исполнишь мое желание.

— Если это не Луна с неба. Прости, никогда не был пиздаболом. Предпочитаю обещать реальное.

Романтика и Глеб — вещи несовместимые, но может быть, романтика — это вообще не мое, зато оголенная, до нервов, предельная откровенность и уверенность, исходящие от моего мужчины, завораживают. От него захватывает дух и слетают тормоза.

С любовью смотрю на него и, не удержавшись, целую Глеб перехватывает меня за шею, превращая поцелуй в секс губами и языками. Я с большим трудом удерживаю стоны и боюсь, что могу кончить только от поцелуев.

— Горячая, как пекло. Беременность на тебя положительно влияет. Думаю, этой ночью я с тебя не слезу, — обещает Глеб. — Хотя зачем ждать? Снимем номер?

— Сумасшедший.

Обвожу его упрямые губы, провожу пальцами по колкой щетине.

— Так будет всегда?

Боюсь заглянуть в глаза и увидеть там стену.

Бекетов сам подныривает так, чтобы посмотреть мне в глаза самому.

— Что именно, Проблема?

— То, что есть между нами. Кое-что творится, ты это знаешь. Химия, взрыв, искра… Так будет всегда?

Глеб пожимает плечами.

Что ж. Полностью в его стиле. Честно.

— Гореть не может всегда, — заключаю с печальным вздохом.

Может быть, у наших отношений срок даже не три года, а меньше? Пока штормит в крови бешеное сексуальное притяжение…

Что будет потом?

Я не знаю. Мне страшно вдруг снова оказаться одной. Как бы я ни глушила эти мысли, они выползают отовсюду и протягивают ко мне свои леденящие щупальца.

— Эй. Ты же помнишь. Желание быть со мной работает, только если я этого тоже хочу. Все работает отменно.

Полупризнание на манер Глеба.

— Пока работает. Но что будет дальше?

— Я не знаю. И никто не знает. Я могу все распланировать, и я буду планировать, выводить четкие линии действий, но никто, слышишь, никто не дает гарантию, что все будет работать четко по плану. Слишком много независящих от нас обстоятельств. Я могу дать тебе только то, что есть сейчас, Анна-Мария, и пообещать, что у меня всегда есть запасной план.

— А если и он не сработает?

— С некоторых пор я понял, что одного запасного плана мало. У меня их несколько. Кончай грустить. Что там с Леней?

— Убить его мало. Заставить мучиться — тоже. Я хочу, чтобы он испытывал те же чувства, что и я. Хочу, чтобы он чувствовал себя бесполезной и безголосой вещью, а не человеком. Чтобы ему было так же страшно, как мне, на том проклятом аукционе.

— Что ты хочешь?

— Хочу его продать.

Марианна

— Продать, — эхом повторяет Глеб и хмурится.

— Да. Хочу!

Бекетов рассчитывается наличкой и тянет меня за собой.

— Прогуляемся до моря?

Соглашаюсь с его предложением. Подобные дела нужно обсуждать как можно дальше от посторонних ушей. Но удивительно, что пока мы действуем синхронно.

Я чувствую, что Глеб сдерживается, укладывает резкие слова в более удобную форму, чтобы меня не ранить. Для меня непривычно ощущать с его стороны именно такие вибрации, потому что раньше Бекетов ни на секунду не задумывался, в каком тоне со мной разговаривать.

Может быть, моя беременность сказывается, и Бекетов, пусть даже открыто о ней не говорит, делает все, что необходимо, для моего комфорта.

Добравшись до пляжа, синхронно разуваемся и бредем по песку, держа обувь в руках. Жадно вдыхаю соль морского побережья, не спешу начать сложный разговор. Хочу задержать этот момент, в котором, кроме нас двоих, больше нет никого, и плевать, что пляж уже почти битком. Я говорю о нашем состоянии, одном на двоих, и остро чувствую, что мы мыслим в одном и том же направлении.

— Ты же все понимаешь, Анна-Мария.

Крепче прижимаюсь к горячему боку Глеба, киваю согласно.

— Я не дурочка, Глеб.

— Значит, отдаешь себе отчет в том, что в реальности устроить твой… праздник, — выделяет слово. — Будет сложнее, чем на словах.

Нам так и не удалось найти уединенное местечко, приходится учитывать, что нас могут услышать, и прятаться за фасадом слов. Главное, чтобы мы друг друга поняли, но сейчас с этим как раз нет сложностей.

— Понимаю, но так хочется!

— Даже на словах это выглядит сложно. Во-первых, нужно организовать нашему артисту вылет из страны.

Да уж… Связанным и с кляпом во рту Леню в самолет не затолкаешь. Если оставить Леню без этого, уверена, его рот не заткнется. Не отрезать же ему язык! Хотя… Задумываюсь. Трясу головой.

Нет, мерзавец может всем своим видом показывать, что его держат против воли.

— Во-вторых, нужно организовать его выступление. Мужчины-артисты ценятся меньше, чем девушки. Можешь назваться меня сексистом, но это так.

— Эх…

— Найти надежного партнера, — перечисляет Глеб. — Но даже если я озадачусь и выполню все это, не стоит забывать о его особых умениях.

Обнимаю Глеба одной рукой.

— Ты думаешь, он сбежит? — спрашиваю едва слышно.

— Думаю, такой скользкий тип сможет к любой ситуации приспособиться, втереться в доверии, а потом использует это в свою пользу. Думаю, его нельзя оставлять… На сцене, — ухмыляется. — Я уже договорился с человеком, который оформит все на тебя. Предлагаю придерживаться первоначального плана. Мы закатываем вечеринку, забираем все твои вещи, прощаемся с артистом и улетаем.

Похоже, другого выхода нет. Иначе бы Глеб предоставил мне право выбора. Вернее, у меня есть это право, но несмотря на желание отомстить как можно больнее, я должна разумно оценивать степень опасности.

Слишком много нюансов, даже на мой неопытный взгляд. Бекетов же сразу мыслит категориями «сложность и путь ее решения». Если даже он говорит, что сложно, значит, так и есть.

Не время капризничать и топать ножкой.

— Хорошо, но с одним условием.

— С каким же?

— Я буду видеть все его выступление.

Глеб молча кивает.

— Даже если так, то я буду чувствовать, что получила не все сполна. Хочу компенсацию, заслуженную компенсацию за моральный ущерб. Ты обещал исполнить мое желание и сам уговорил меня его не желать. Чувствую себя обманутой. Тобой. Хочу извинения в твоем исполнении.

Бекетов понимает меня с полуслова.

— Хочешь, чтобы я тебя вылизал, — говорит обычным голосом, не сбавляя громкости.

На его слова резко оборачивается женщина, явно русская.

— Глеб! — шиплю, утаскивая его дальше. — Здесь полно русских!

— Неужели я неверно истолковал твой намек?

— Верно! Все верно, но не так громко! — говорю, покраснев.

— Голодная шалунья, — хмыкает довольно. — Я подумаю, что с этим можно сделать.

— Как это подумаешь? Я хочу твое твердое слово!

— Мое твердое слово? Мой большой член? Или мой язык?

— А если все разом?!

— Жадная. Я знал, что ты скажешь именно так. Будет. Все будет. Обещаю. Самому хочется пустить Леню на фарш и скормить папаше на мясной рулет, но придется действовать осторожнее.

К черному юмору Глеба я уже привыкла и реагирую нормально, но слова об отце заставляют меня задуматься и о другой стороне наших отношений. О той, которая резко настроена против нашей пары.

Сейчас ничего не слышно о Якове Матвеевиче, но я уверена, что это ненадолго…

— Когда у Лени вечеринка?

— Сегодня. Мы в числе приглашенных. Нужно купить тебе платье.