— Тихо!

И стало тихо.

— Тихо, — повторил де Спеле и позвал: — Контанель! Сюда!

Подковылял в сопровождении лошадей и Черта Контик и осведомился:

— Закончили? На этот раз шума много. И снег выпал… Х-холод-дно.

Призрак щелкнул пальцами — запылал небольшой, но жаркий костерок. Рене присел около него на корточки. Залегла пауза — закончен первый этап, Цепь превратилось в золотую, шестеро ее служителей разысканы и приведены к клятве. Контанель просто грелся, наслаждаясь теплом; Ледяная Колдунья возвышалась молчаливой статуей; Рене задумчиво глядел на огонь и вспоминал, как и он когда-то, таким же молодым, как Контанель, впервые грелся у лилового костра в пещере Ленивого Дракона… А Матильда вдруг разрыдалась.

— Что, не получилось? — печально спросил Контик. — Опять надо искать какую-нибудь нечисть?

— Получилось, нечисть вся собрана и роль свою пока сыграла, — встряхнулся де Спеле.

— Теперь…

— Погоди, Рене! Есть еще дело! — прервала его Матильда.

Ого! Теперь экс-служанка вполне сошла бы за грозную валькирию! И даже за богиню мести Эринию: гривой поднялись рыжие волосы, яростно загорелись зеленые глаза, алой кровью налились губы. Змеи не оплетали ее руки, но мускулы напряглись, а кулаки сжались. И багровое облако ненависти окутало деву. Рене удивленно поднял брови, Ашенна плотнее запахнулась в плащ, Контанель присвистнул, а Черт заскулил и прижался к ногам хозяина.

— Арзауд! Он виноват во всем! — вот к какому выводу пришла Матильда. — Я покончу с этим негодяем. Я сотру его в порошок! Я заставлю его нажраться дерьма!

— Тильда, это сложная задача. Арзауд — тысячный над бесами. А ты еще не знаешь всего о потустороннем мире. Арзауд попытается тебя обмануть, одурманить, — предостерег де Спеле.

— Ты плохо знаешь меня, Рене! Ненависть лучший учитель!

— Но плохой советчик.

— Сила моей ненависти сильнее его подлости. И моя любовь… моя любовь к тебе навечно со мной! Ты силен, Рене, но ты насмешлив, для тебя почти все — игра. Ты… — обернулась к Ашенне, — еще только просыпаешься, на твоей душе лишь начал таять лед. Пойду я.

— Хорошо, Тильда, ты права. Шестеро должны быть едины, ничто не должно отвлекать их от нашего дела. Только возьми на всякий случай мой кинжал. — В протянутую руку лег кинжал с костяной рукояткой и алой кровью на лезвии. — На нем кровь сердца, моя человеческая кровь. Она действует во всех мирах, поразит и призрачное, и материальное тело.

— У меня тоже есть оружие. — В руке у Матильды оказалось дубинка. Нет, не дубинка, метровый брус с ручкой. Шириной сантиметров двадцать, толщиной пятнадцать, на одной его стороне были нанесены глубокие зарубки. Это очень древнее орудие, применялось, когда еще не были изобретены утюги… Да что там! Когда люди еще вообще не знали металла! — На нем моя кровь, кровавые мозоли натирала я девчонкой, — вздохнула Матильда, сунула кинжал призрака за кушак, а брусок взяла наизготовку.

— Еще погоди, Тильда, — де Спеле поднял правую руку и медленно коснулся переносицы девы. — Прими наследство. Теперь ты знаешь все тайны фехтования на мечах, рапирах, шпагах, саблях. Я не практиковался с этим… — покосился на брус.

— Это рубель, им белье гладят, — просветила Матильда.

— С рубелем, но некоторые приемы тебе пригодятся. Ведь меня называли Стальной Молнией… Да, а Цепь отдай! — спохватился, когда воительница уже полурастаяла.

Цепь упала в протянутую руку призрака.

Помянув имя Арзауда, Матильда оказалось посреди просторного зала, освещенного множеством гнилушек. Когда-то это была резиденция одного из подземных королей, которого Арзауд успешно сверг с престола, а теперь его личная. Кое-где еще сохранились остатки былой пышности: колонны горного хрусталя, пара украшенных изумрудами светильников да трон из огромного золотого самородка. Но колонны были исцарапаны, светильники давно погасли, а королевский трон был устлан мхом и листьями, дабы сидеть Арзауду было помягче.

В тысячные Арзауд выбился из простых леших и потому при случае любил подчеркнуть, что все эти хрустали-самоцветы ничего не стоят рядом с хорошей, яркой гнилушкой. Арзауд был поэтом по натуре и теперь, восседая на троне, предавался сладким грезам о блаженной поре листопада, когда шорох опадающей листвы так чудесно гармонирует с печальными криками птиц…

Рыжеволосая мегера внезапно разрушила эту идиллию.

— Арзауд?! — громко спросила она у дремлющего владыки.

Арзауд раскрыл изумленный глаз, обозрел гневное лицо Матильды и с досады покрылся налетом плесени.

— Кто впустил сюда эту бабу? — проскрипел он.

Бывшее до этого бледноватым лицо Матильды порозовело:

— Да ты еще и невежа?!

Арзауд вытянул одну из множества своих рук-сучьев, и тотчас с нее упала змея, чтобы ядовитой стрелой ринуться к ногам Матильды. Матильда презрительно усмехнулась, набрала в грудь побольше воздуха… и со всего маха опустила рубель на подползающую гадину. От змеи осталось мокрое место.

Из-за трона высунулось нечто лохматое и пискнуло испуганно:

— Матильда!

Белая плесень исчезла со лба Арзауда, из-под коры вылезли три чахлых подснежника:

— Матильда? Та, что в свите Срединного? Очень интересно! Где же Контанель?

Матильда перехватило рубель поудобнее:

— Тебе не достать, пень трухлявый!

Арзауд недовольно сморщил кору:

— Зачем ругаешься, женщина? Твоему слепому взору недоступно зрелище струящихся во мне жизненных соков, мне всего лишь триста лет!

— Ах ты, колода гнилая!

— Почему это Срединное отродье здесь?! — неожиданно тонким голосом взвизгнул Арзауд. — Лысый!

Из-за трона снова высунулась нечто лохматое и пролепетало:

— Прости меня, повелитель, я промахнулся, вместо Контанеля лошади сшибли эту женщину…

— Очень хорошо, но почему она здесь?!

— Рене превратил ее в призрака.

Арзауд встал с трона во весь свой огромный рост, гнилушки заколебались, и чудовищная тень на полу угрожающе колыхнулась.

— В призраки? Ха-ха-ха! — смех повелителя эхом заметался под сводами зала. — Всего-то?

Гнилушки слетели со стен, роем закружились вокруг Матильды, из отдаленных углов полезли какие-то пни, коряги, ворохом высыпали грибы-поганки…

— Мерзость! — Матильда обвела зал полным ненависти взглядом.

Огнемет! От струи огнемета они не вспыхнули бы ярче, чем от ее взгляда! Истошный вой потряс стены, злосчастные создания корчились в огненных языках, поспешно бежали те, кто избежал смертоносного взора, а сам Арзауд невольно попятился, испуганный неведомый ему силой.

— Кто ты? — прохрипел он.

— Я — женщина, у которой ты отнял надежду!

Гигантская туша Арзауда, раскачиваясь, теряя на ходу сучки и куски коры, устремилась к выходу, но, настигнутая гневными глазами мстительницы, завертелось на месте, вспыхнула и, наконец, с треском взорвалась, расшвыривая в стороны горящие щепки. Арзауду пришел конец.

Быть может, сыграло роль то обстоятельство, что ослабла сила демона — ведь от Луны осталась лишь ущербная половинка, а может быть, заряд ненависти Матильды был непобедимо могуч, но результат один: догорала, потрескивая, погибшая нечисть, разбежалась уцелевшая, откуда-то доносился жалобный разноголосый вой, дым торопливо уходил в отдушины под потолком.

— О, подлая и мерзкая… — раздался голос позади Матильды.

Мгновенный поворот, удар (пригодились-таки навыки Стальной Молнии!) — и посыпались осколки хрустального зеркала. Тильда еще не вышла из воинственного ража и озиралась: не объявится ли новый противник. Противника пока не было, а из-за трона почтительно пропищало:

— Вас отвратительный просят…

— Чего он просит? — прорычала дева.

— Поговорить им с вами надо, — пояснило из-за трона.

— Ну, слушаю! — Матильда опустила рубель.