Паника в словах мамы заставляет меня задуматься рассказывать ли всю правду. Но я понимаю, что рано или поздно она узнает.

— Мам, ты только не волнуйся, — делаю короткую паузу. — Со мной все хорошо. Пожарную часть, что возле нас взорвали и меня немного задело. Вот и пришлось обратиться к врачу. А телефон я оставила на работе.

— Ты ранена?

Ну вот, теперь она будет еще хуже волноваться.

— Нет, только царапина. Вы главное не выходите из дома, я скоро приеду.

— Будь осторожна. На дворе непонятно что твориться.

Когда я отключаю телефон, я замечаю, как за мной наблюдает София. Большие серые глаза с восторгом ловят каждое мое движение. Я улыбаюсь ей и благодарю за телефон. Она счастлива от моих слов, выскакивает из комнаты, а через несколько минут заходит средних лет, седоватый мужчина. Он приветливо здоровается и осматривает меня профессиональным взглядом, а затем просит повернуться, чтобы проверить повязку.

Я терпеливо выдерживаю все процедуры, которые он делает, хотя иногда хочется орать от боли. Наверное, обезболивающее перестало действовать.

— Все в порядке. Рана не кровит. Надо будет менять повязку. Я напишу тебе лекарство, которое нужно будет принимать. Все быстро заживет, — успокоил меня врач. Если он сейчас и не работает по специальности, то раньше точно являлся врачом. Его уверенные действия не оставляют сомневаются.

— Спасибо. Вы спасли мне жизнь.

— Да. Больница разрушена и многие врачи погибли. Я вызвался добровольцем помогать раненым. Вот тебя оглядел и иду на стадион. Там развернули палаточный городок, куда свозят пострадавших.

Его лицо хмурится, как будто ему больно что-то вспоминать.

— Неужели в городе на столько плохо?

— Многие умерли. Не хватает полицейских, спасателей и медиков. Городское руководство в отчаянии, если согласно принимать помощь беженцев. В противном случае на такого, как я не обратили никакого внимания. А на мое предложению помочь только бы засмеялись.

Я открываю рот, хочу задать следующий вопрос, но он меня перебивает, сказав, что спешит и быстро покидает комнату.

Я в квартире беженцев. У людей, которых всегда боялась и презирала. Как так получилось, что как раз беженцы помогли мне в тяжелой минуте. Адам вынес из разрушенного кабинета, а этот мужчина не дал мне истечь кровью. Я даже не знаю его имени.

Испытываю стыд за свои мысли и за то, кем я считала их. Ведь эта семья вообще не похожа на преступников и опасных людей. Я всех относила к одной категории. И только сейчас понимаю, как была не права. Мои убеждения базировались только на поведении некоторых подростков, но я не видела картины целиком. Наверняка многие беженцы как раз такие, как этот преждевременно поседевший мужчина и его милая, желающая общения дочь. Они убежали из дома от тяжелой и опасной жизни. Пытаются прижиться в чужой стране и не потеряли человечность и доброту.

Понимаю, как мое мировоззрение меняется. Я больше не могу испытывать неприязнь к этим людям. У меня больше не бегут по телу мурашки от слова беженцы. Не могу представить, как я раньше могла думать плохо о людях, не зная их. Я просто отнесла всех беженцев в категорию «плохие». Я подверглась своим страхам, они взяли над моим умом контроль.

Но теперь все изменилось. Страх отошел и остается только понимание.

Тишина в салоне машины удручает. За окном мерцают деревья и кусты, мы объезжаем город по окружности. Не знаю, это Адам так захотел, возможно ли прямо в центре сейчас пробки. Мне хочется заговорить, но я не знаю, что сказать. Адам появился в квартире беженцев как раз после того, как я вызвала такси и настоял увести меня домой. Я не противилась, денег при мне нет, а занимать я не люблю.

В голове крутится много вопросов, они рвутся на волю, но когда я смотрю на угрюмое и усталое лицо моего попутчика, становится как-то не по себе. Вряд ли он хоть чуть-чуть спал этой ночью. Тихая музыка, звучащая из проигрывателя, ненавязчиво разбавляет атмосферу, и я стараюсь насладиться мелодией, заставляю себя не обращать внимание на густые столбы дыма, вырывающиеся в центре города.

— Как ты себя чувствуешь? — вопрос неожиданный и я резко перевожу на него взгляд.

Забота в его голосе удивляет. Всматриваюсь в лицо, но он не поворачивается в мою сторону, его внимание все на дороге.

— Нормально, — отвечаю как-то неуверенно. — Я выпила обезболивающее. Так что почти ничего не чувствую. Откуда ты знаешь этих людей?

Мне стыдно, что я до сих пор не знаю, как зовут врача, сшившего мою рану. Возможно, Адам что-то прояснит.

— Мы с одного города. Ричард с семьей жил на соседней улице. Когда меня увезли сюда, они остались там. Но потом его жена умерла и он сбежал с дочерями в вашу страну. Боялся, что с Софией и Тарой тоже что-нибудь случится. Мы связи не теряли, поэтому здесь снова встретились.

— Девочка мне понравилась. Вы наверняка крепко общаетесь, — при упоминании Софии улыбаюсь.

— Я помогал им пока Ричард был без работы. Таким, как мы тяжело вжиться в здешнюю среду. Я и сейчас стараюсь поддерживать их, ведь на чужую страну не стоит сильно рассчитывать, — хмыкает мужчина.

— Ты так говоришь, будто вам здесь ужасно живется, — не могу скрыть скептицизма в голосе. — Мне кажется в мире жить лучше, чем в войне.

Холодный, пронзительный взгляд Адама заставляет меня вжаться в спинку кресла. Понимаю, что сказала что-то не то, но исправить ничего не могу.

— Откуда тебе знать послушной и хорошей девочке мирной страны, что такое война? Ты никогда не голодала, не замерзала от холода, не испытывала животного страха каждый миг, когда где-то поблизости гремит выстрел или взрыв, — каждое слово Адам произносит четко, едва сдерживая эмоции. — Нас забрали из ада и пообещали рай. Но этого не произошло. Здесь мы тоже оказались никому не нужны. Бедные сироты оставлены на произвол судьбы. И не пожалуешься никому. Ведь в глазах мирных жителей мы разбойники и преступники, не заслуживающие ни чего хорошего. Часть моих знакомых вернулась в родную страну, потому что не могли жить под презрительными взглядами. Да что я тебе рассказываю? Ты сама нас такими считаешь.

Мне становится стыдно и я чувствую, как мои щеки краснеют. Знаю ведь, что он сказал правду.

— Извини, — выдавливаю из себя, мой взгляд бродит по машине, чтобы не смотреть на Адама. — Я действительно плохо о вас думала. Но все изменилось. И я хочу, чтобы ты знал, что я хорошо к тебе отношусь. Ты ничего плохого мне не сделал, только помогаешь. Разве что если не считать этот случай в школе.

Адам громко вздыхает. Я нерешительно смотрю на его лицо и вижу там обреченность и уныние.

— Жалко, что так все получилось. Но мы недоедали и Бард не мог больше этого терпеть… А тут вы нарисовались, как подарок.

— Вам что не давали есть? — я поражена его словами.

— Мы попали в приемную семью, где было двенадцать детей, кривится он от своих неприятных воспоминаний. — На нас экономили, как могли. А государственные выплаты тратили на свои нужды.

Невозможно представить, что такое происходит в нашем городе. Но потом где-то далеко в памяти вытекает фраза брошенная Бардом девушкам «Да потом не смотрите мне в рот». Эти слова запечатлелись в моей голове, потому что тогда я не понимала их сути. Теперь все объясняется. Я смущаюсь от такого знания. Хочется провалиться через землю.

— Адам, я даже представить не могла… — пытаюсь оправдаться.

— Хватит, — он перебивает меня резким голосом и я умолкаю. — Об этом я говорить не собираюсь. Так сказал лишнего.

На последних словах он смягчается и мне кажется, что он корит себя за то, что открыл мне часть своей жизни.

В машине повисает удручающая тишина. Каждый погружен в свои мысли. Я пытаюсь справиться со своими эмоциями, хотя выходит это не очень. Нужно изменить тему, иначе есть риск, что мы не перекинемся ни словом.

Я смотрю в окно. Частные дома сменяют друг друга очень быстро. Мы почти приехали, а я так и ничего не узнала, чего хотела.