— Ты что-то продаешь? — старался выглядеть спокойным, но страх перед потенциальным переездом моей соседки немного проявился в голосе характерным сдавливанием.

— Квартиру, — коротко ответила очаровашка и опустила глаза, будто ей стыдно передо мной.

Почему-то я почувствовал каждый сустав своего позвоночника на этих словах. Будто кто-то иголкой в них впивается. Понимаю, что, чтобы быть рядом, мне неважно расстояние до нее. Но нужно пробраться в ее жизнь так, чтобы это не смахивало на преследование. Все же мы общаемся сейчас больше, как соседи. И съехать из квартиры она может быстро, не прощаясь. Где потом ее искать? Я же даже пока не знаю ее фамилии. Я вообще о ней ничего не знаю.

— Ты боишься? — аккуратно спросил.

— Да нет. Но как-то не хочется вновь встречаться с этой женщиной. Вдруг она опять меня перепутает, — врет. Врет и краснеет. Стыдно ей от своего вранья.

Нам принесли заказ.

— Ешь, — велел я по-отцовски, будто маленькой девочке, которая морщится от невкусной манной каши.

Машенька посмотрела на меня умоляющими глазами. Аппетита у нее не было, и я ее понимал в этот момент. Как можно спокойно есть, если на тебя ведется охота. Да такая, что аж из квартиры своей бежать готова.

— Иначе буду силой кормить, — велел еще строже.

Она нехотя взялась за вилку. Тяжело вздохнув, взяла кусочек небольшой от сырника, затем такой же небольшой отрезала от блинчика. Положила вилку и взяла чашку с чаем. Сделала вид, называется, чтобы я отстал. Честно говоря, самому тоже есть не хотелось. Но я пересилил себя и все же умял один сырник и блин.

Хлебнув чаю, все же решился:

— Маш, если тебе угрожает опасность, я тебе всегда помогу. Не только в качестве опера, — на этих словах она вскинула голову, — но и в качестве заботящегося о тебе соседа, — поспешил ее успокоить.

Видимо, она тоже решилась задать мне свой главный вопрос, отставив чашку с чаем подальше от себя и положив руки на стол, как обычно это делают подозреваемые у меня на допросе:

— Зачем вы со мной возитесь?

Вопрос был ожидаемым. Но вот с ответом я до этого времени не мог определиться. Сейчас же все стало понятным, поэтому выпалил честно:

— Ты мне нравишься. Как женщина мужчине.

Ее лицо не изменилось. Такое же строгое и внимательное. В глазах вопрос, на который она будто еще не получила ответа.

— Когда ты начинаешь разговаривать со мной, у меня будто все сжимается внутри. Когда ты в опасности, меня выворачивает. Но стоит тебе улыбнуться и все вокруг тут же озаряется ярким солнечным светом, — сказал первое, что пришло в голову.

Никогда еще я не общался подобным образом с девушками. Даже Наташке в свое время ни разу в любви не признался. Понимаю, почему. Потому что и не любил по-настоящему. А сейчас? Уже не могу уверенно возразить.

— Почему я? — неожиданно спросила Машенька, не меняя своего выражения лица. За это время ни один мускул не двинулся. Она будто застыла, изредка моргая своими бездонными голубыми глазами.

— Ты настоящая. Ты светлая. Ты очаровательная, — я готов был и дальше сыпать комплиментами, но Маша вдруг закрыла лицо руками. Будто сейчас заплачет, отчего сердце мое сжалось.

Я затих. Попытался дотронуться до нее, но она резко вернулась в свое прежнее положение, не заметив моей руки.

— Все, что вы говорите, указывает на то, что я очень хорошо притворяюсь. Я далеко не светлая и не настоящая. Не нужно меня превозносить, не зная всей моей сущности. Я грязная и порочная. Держитесь от меня подальше для своего же блага, — ее категоричность сбивала меня с толку.

— Ты на себя много наговариваешь, — я пытался ее успокоить. — Возможно, это из-за заниженной самооценки, возникшей в детстве. Тебя родители недолюбили?

На этих словах она вскочила из-за стола и быстрым шагом пошла к выходу. Бросив купюру на стол, я побежал за ней. Не хватало еще нам в догонялки играть! Что за ребенок!

— Маш, стой! — крикнул я сразу, как только увидел ее, уходящей от кафе и проходящей мимо моей машины.

Удивительно, но девушка послушалась. Остановилась, но не повернулась. Может, ей стало неудобно за свое поведение? Впервые не справилась с эмоциями?

— Маш, я не хотел тебя обидеть или расстроить своими словами. Просто, я действительно, о тебе ничего не знаю. Если говорю лишнего, одергивай меня сразу, но не убегай, — заговорил я, как только подошел к ней.

Моя очаровашка стояла неподвижно, слегка опустив голову и надув губы. Почему сердитой она нравилась мне еще больше?!

— Я вам, правда, нравлюсь? — подняла на меня голову Машенька и посмотрела в глаза с привычным для себя прищуром.

— Очень, — честно и глухо признался я, будто уже говорил о любви.

— Тогда поцелуйте меня, — повернувшись полностью в мою сторону и сделав шаг ко мне, внезапно выпалила девушка.

Она ждала. Ждала не просто с интересом. С вызовом. А я медлил. Чуть ключи от машины не уронил от неожиданности. Да я же так с Наташкой не трусил в свои восемнадцать лет, когда решил в первый раз поцеловать девчонку. Молодой, салага. А тут.

А Маша ждала. И я ждал. Ждал, когда она отступит. Импульсивное желание может вскоре смениться смущением и гневом на себя. Дождался. И огорчился.

Я обхватил ее лицо ладонями, боясь, что она убежит опять. Наклонился к губам и почувствовал ее дыхание. Оно обжигает, отчего жар проходит по всему телу. Тяжелый вздох и девушка уже отворачивается от меня. Но не спешит убрать мои руки от лица. Уже радует.

— Простите, — не глядя на меня, тихо, с огорчением произнесла очаровашка и тут же поспешила уйти.

А это здесь к чему?!

— Маша, стой! — я успел схватить ее за запястье, сделав буквально два быстрых шага. — За что ты просишь прощения?

— За то, что играю вашими чувствами, — глядит мне в глаза, говорит искренне, но зла на себя.

— Что ты хотела проверить? — в этом я не сомневался.

— Смогу ли я переступить через себя.

— И к какому выводу пришла?

— Разум побеждает.

Этот чертов разум… Видимо, и у меня он побеждает. А то сгреб бы ее сейчас прямо здесь, да так, чтобы не вырвалась. Смаковал бы эти губы, наслаждался запахом клубники, чувствовал жар ее дыхания.

— Я не хочу, чтобы ты сейчас вот так ушла, — произнес сдавленным голосом, поскольку давались слова мне нелегко. Еще никогда мне не приходилось объясняться с женщинами. — Давай я тебя хотя бы подвезу. А по дороге мы все обсудим.

— Нечего обсуждать, — опять запротестовала Машенька.

— Хорошо. Будем молчать. Но я тебя доставлю по месту работы в целости и сохранности, — я не мог сдерживать свою злость на ее протесты.

Она не стала спорить, и пошла в сторону моей машины.

Всю дорогу мы, действительно, молчали. Я вновь успокаивался, она смотрела в окно. В том положении, которое меня немного раздражало.

— Остановите здесь. Я сама дойду. Не хочу, чтобы Наталья Александровна вас видела, — спокойно попросила Маша, когда до ее редакции оставался квартал.

Остановился и буквально поймал ее за руку. Опять. Опять она хотела ускользнуть от меня.

— Маш. Я может быть и ужасный сосед, но очень хочу стать тебе надежным другом. Гену с Мариной, конечно, мне не переплюнуть, но попытаться хочется.

— И как вы представляете нашу дружбу? Я срываю ваши операции, а вы возите меня на перевязки? — Она улыбнулась мне. Искренне и нежно, как всегда. Будто и не было наших пререканий.

— Если понадобится, будешь срывать, и буду возить, — многозначительно кивнул я головой и улыбнулся неожиданно для самого себя. — А вообще, мне бы хотелось, чтобы в случае, когда у тебя дверной замок заклинит, ты сначала постучишься ко мне. А уже потом позвонишь в МЧС.

— Вы разбираетесь в дверных замках? — смех ее был сейчас бальзамом на мою израненную душу.

— А я тебе не говорил, что я бывший домушник? — тут мы уже засмеялись открыто. Вместе. Как тогда. Когда собаку оперировали. Прекрасный вечер.

— Один мой сосед обещал бегать со мной по утрам. Не знаете, кто это был? — опять прищурилась девушка.