– А ты еще не в курсе? Я теперь тут живу! Изольда Карловна пригласила меня пожить с ней. – И Клава мечтательно подняла глаза к небу. – У меня теперь есть моя личная комната и мой личный телевизор. Буду смотреть всё, что захочу! Кстати, а вы-то сами что тут делаете? – скривившись, как будто ей под нос положили грязные носки, бросила Каркуша.

– Мы… мы Бусю ищем. Ты случайно ее не видела? – сразу нашелся Сергей.

– Вот еще! – фыркнула Клава и, мастерски выплюнув шелуху на ближайшую клумбу, закинула себе в рот очередную семечку. – Делать мне больше нечего, как за разными паршивыми шавками следить. Если эта псина потеряется, я буду только рада.

Сережа, питавший слабость ко всем собакам и кошкам без исключения, с горящими глазами уже медленно сжимал кулаки, чтобы задать этой глупой Петрушкиной трепку.

– Пошли отсюда, – зашептала Наташа и потянула его прочь от домика.

Вдруг откуда-то сверху раздался оглушительный треск, и все громкоговорители, висевшие на столбах и деревьях, разом загудели голосом Изольды Карловны:

– Внимание, внимание! Говорит ваш директор дачи – госпожа Лягушкина! Срочно объявляется общий сбор в клубе. Всем быть обязательно! Срочно и обязательно!

После этого все репродукторы дружно хрюкнули и затихли.

– Наташ, а тебе не кажется странным сбор в клубе в обеденное время? Нас что, сегодня решили не кормить? – в голосе Сережи звучала тревога.

– Да ладно тебе, я – госпожа Лягушкина, – и Наташа состроила смешную гримасу, – я просто оговорилась, это ведь такие похожие слова «клуб» и «столовая», вот и перепутала.

Сережа уже вовсю улыбался, глядя на кривляния подруги, которая жеманно отмахивалась ручкой и при этом еле слышно поквакивала.

– Лучше пойдем, а то Каркуша увидит. Да и Галину подводить не стоит, – прервал веселье Сережа.

И дети припустили в сторону клуба, у закрытых дверей которого они обнаружили ужасное столпотворение. Все обитатели дачи, и дети, и воспитатели были здесь. Они громко обсуждали сложившуюся ситуацию.

– Может быть, ключ потеряли? – высказала догадку одна из девочек.

– А может, надо было идти в столовую, ведь обед? – перебил ее вечно голодный мальчик Саша.

– Кто-нибудь видел Изольду? – это недовольно ворчала баба Тая, – и где ее черти носят?

– Тише, тише! Здесь же дети! – зашептала Надежда Михайловна так громко, что ее услышали абсолютно все.

– Так что, будет обед или нет? – продолжал нервничать Саша.

И тут Наташа пихнула Сережу в бок:

– Погляди, как вышагивает. Сейчас лопнет от важности!

Рыжая Петрушкина, на которую устремились взгляды всех собравшихся, не спеша плыла в сторону клуба. На ее плечи была накинута шаль удивительно-мерзкого болотного цвета.

– Судя по цвету, подарочек самой Жабы, – прошипел Сережа сверхехидным голосом прямо Наташе в ухо.

– Ага, – кивнула та.

Подойдя ближе, Клава остановилась, картинно развела руки в стороны и с выражением произнесла:

– Процедура измерения и взвешивания начинается! Всем встать в очередь!

– Что? – возмутилась Надежда Михайловна. – Процедура чего?

Недоуменный шепот побежал по толпе детей и взрослых.

– Я не хочу никаких процедур! Я есть хочу! – чуть не плача заныл невысокий Сашка.

И тут же Варя и Уля, самые маленькие девочки из Наташиной семьи, заревели в два голоса. А Галина кинулась обнимать их и утешать.

Все это время баба Тая стояла молча, с приоткрытым от удивления ртом. Видимо, переваривала информацию.

– Что-то я не припомню, чтобы меня кто-то измерял и взвешивал в последние пятьдесят лет, – рассеяно пробормотала она, – и зачем всё это?

Тут дверь клуба распахнулась, и на пороге возникла Изольда Карловна в платье изумрудного цвета, которое не было бы таким ужасным, если бы не оборки и рюши, покрывавшие все тело завхоза от шеи до колен. Жидкие светлые волосы Жабы были украшены такого же цвета огромным бантом из атласных лент. Расплывшись в довольной улыбке она проворковала:

– Все собрались! Как это чудненько! Клавочка, радость моя, запускай по одному! – и скрылась за дверью.

– Первой пойдет Малахитова, за ней Орлов! – перекрикивая недовольные голоса, сообщила Каркуша.

– Почему сразу я? – возмутилась Наташа.

Но Галина, стоявшая неподалеку, мягко сказала:

– Не надо, Наташа, иди. Первой быть не так уж и плохо. Раньше начнешь – раньше закончишь.

– Хорошо, пойду, – кивнула девочка и направилась к входу в клуб.

Как только за Наташей закрылась дверь, Клавдия Петрушкина кинулась в толпу детей и начала, хватая их за руки и недобро сверкая глазами, выстраивать их в одну длинную очередь. Если на ее пути попадался кто-то из взрослых, она более почтительно, но так же настойчиво ставила его за очередным мальчиком или девочкой. Вскоре перед входом образовалась извилистая линия из недовольных детей и их воспитателей. Эта линия кое-где волновалась и тихонько гудела, но в целом вела себя смирно и послушно.

Все знают, если из ярко освещенного места зайти в темное помещение, глазам нужно какое-то время, чтобы привыкнуть. А поначалу ничего не видно. Так и Наташа, войдя в клуб с залитой солнцем улицы, в нерешительности остановилась и яростно заморгала глазами, силясь хоть что-то разглядеть.

– Так… Кто тут у нас? – услышала девочка голос завхоза, – Малахитова Наталья, двенадцать лет. Заходи, не бойся. Здесь тебя никто не обидит.

Наташа робко двинулась на голос. Ее глаза все еще не привыкли к полумраку, сердце колотилось как бешеное, а ноги хотели пуститься наутек.

– Дорогая, ты можешь двигаться побыстрее? А то мы здесь до завтрашнего утра не управимся! – знакомые нотки раздражения зазвенели в ушах девочки.

В дальнем углу Наташа начала различать очертания письменного стола, за которым восседала груда изумрудных оборок и рюшек. Ткань и всё, что было под ней, колыхались при каждом звуке голоса Лягушкиной.

Рядом со столом стояла немолодая худощавая женщина в белом халате и шапочке. Наташа сразу узнала их медсестру Маргариту Львовну и пошла чуть смелее.

– Встань сначала сюда, – медсестра указала девочке на белую квадратную площадку, к которой был прикреплен ростомер.

Наташа послушно встала, куда ей было указано.

– Та-ак, – протянула Маргарита Львовна и что-то быстро записала в толстую тетрадь. – Теперь сюда, на весы и стой смирно!

Наташа, боясь лишний раз вздохнуть, перешла на железную платформу старых весов. Маргарита быстро поколдовала с гирьками и опять склонилась над тетрадью.

– Ну, ты свободна, зови следующего!

«И это всё!» – пронеслось в голове у девочки.

Ничего не понимая, но жутко радуясь, что процедура измерения и взвешивания для нее уже закончилась, Наташа выскользнула на улицу.

– Иди, там не очень страшно, – подмигнула она Сереже, стоявшему первым в очереди.

Мальчик сглотнул и вошел в клуб.

– Ну, что там было?

– Очень больно?

– Что с тобой делали?

Вопросы со всех сторон сыпались на Наташу.

– Мне измерили рост и вес, – ответила Наташа спокойным голосом, – там Маргарита Львовна, и она все записывает в тетрадь.

– А она тебе не сказала, зачем всё это делается? – спросила подошедшая Надежда Михайловна.

– Нет, – немного рассеянно девочка пожала плечами, – я честно не знаю!

И тут скрипнула дверь, из-за которой вылетел Сережа Орлов с абсолютно счастливой физиономией.

– Следующий, – гаркнул он и, повернувшись к Наташе, махнул ей рукой. – Пошли, у нас еще масса дел!

– Стойте! Уходить нельзя! – Каркуша приближалась быстрым шагом.

– Маргарита Львовна сказала, что мы свободны, значит, можем идти куда захотим! – парировал Сергей, – тем более, похоже, что обеда сегодня так и не будет.

– Как не будет? Разве можно детей голодом морить? Это не по закону! – встрял Сашка, – баба Тая, ну хоть ужин-то нам дадут?

Слезы наворачивались на глазах бедного мальчика, но Наташа с Сережей этого уже не видели. Быстрым шагом они удалялись от клуба и приближались к своему зеленому домику. И, конечно же, они не слышали, как покрасневшая от злости Клавдия, сжав кулаки, прошипела им вслед: