– Вот это другое дело! Конечно, не пироги, но тоже пойдет.

Сестры Свиридовы, сидевшие напротив и внимательно слушавшие Сережины размышления, тоже решили не рисковать и, последовав примеру мальчика, принялись за картошку.

– Ай! – вдруг воскликнула Наташа и схватилась за волосы. – Осторожнее!

Обернувшись, она увидела вылезающую из-за стола Каркушу, которая как бы случайно дернула Наташу за косу.

– Ой, Малахитова, а ты все еще здесь? Что-то я тебя не заметила, – кисло скривилась Клавдия.

– Зато тебя сложно не заметить, – и Наташа надула щеки, изображая толстуху.

– Ничего, Малахитова, веселись пока можешь. Вот завтра списки вывесят, тогда уже я посмеюсь над тобой!

– Какие списки? – громко спросила Леночка Свиридова.

– Какие надо! Не для твоих ушей информация, – огрызнулась Каркуша и пошла к выходу из столовой.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами Сережа, – какие еще списки?

– Да опять, наверное, Каркуша все выдумывает, чтобы нас попугать, – махнул рукой Никита Гномов, сидевший рядом с Сережей.

Никите было уже четырнадцать лет, и он считал себя совсем взрослым. Но с малышней, к которой он относил всех без исключения младше себя, общаться любил. И даже мог почитать какую-нибудь сказку на ночь Варе и Ульяне. Но больше всего Никите нравилось болтаться в компании старших ребят из семьи: Миши, Максима и Матвея. Хотя, конечно, он сильно переживал, что его имя начинается с буквы «Н», а не с «М», как у ребят. Но утешением ему служил тот факт, что буквы «М» и «Н» стоят в алфавите рядом. Так они везде и ходили – три «М» и одно «Н», как три мушкетера и Д’Артаньян, говорил про себя Никита, и такое сравнение ему жутко нравилось.

После обеда всех малышей загоняли в кровати на тихий час, а школьникам позволялось заниматься любыми делами с одним условием, чтобы они делали это тихо и не мешали детишкам спать.

Наташа, Сережа и увязавшиеся с ними сестры Катя и Лена сидели позади клуба, в тени куста жасмина, и играли в карты. Все девочки объединились против Орлова и со смехом заваливали его в «дурака». Сережа на них не обижался, ему самому было смешно до слез, когда он проиграл десятый раз подряд.

Так, весело и вполне мирно подходил к концу этот длинный день. Был ужин, просмотр телевизора, вечерний стакан кефира и отбой. И казалось, что жизнь на летней даче вошла уже в свое привычное русло.

Но проснувшись следующим утром, дети поняли, что в это лето жизнь будет совсем другой. Все началось с раздраженной Галины, которая злобным голосом велела им одеваться и умываться. Воспитательница нервно кусала губы и хмурила брови. Это был верный признак того, что случилось нечто плохое. Но что? Не могли же дети натворить чего-то ночью, они же спали!

Объяснение оказалось вполне предсказуемым. Ни один человек из зеленого домика не получил вчера брошюрку с новыми правилами у Петрушкиной. Сама воспитательница, похоже, об этом тоже забыла. И вот сейчас, разбудив детей пораньше, Галина планировала ознакомить своих подопечных с этими правилами. Может быть, хоть что-то запомнят.

Сонные дети, рассевшись на траве перед зеленым домиком, ежились от утренней прохлады.

– Всем слушать меня внимательно и запоминать! – грозно начала Галина.

В руке она держала тоненькую книжицу светло-желтого цвета. Книжка называлась «Правила проживания на летней даче» и ниже «составитель Лягушкина И.К.».

– Правил не много, всего семь.

Галина сделала паузу и обвела сидевших перед ней детей строгим взглядом.

Видимо, на этом правила закончились, потому что Галина замолчала и теперь внимательно смотрела на притихших детей.

– Это не летний отдых, а тюрьма какая-то, одни наказания да правила, – вдруг подал голос Никита.

– Точно, точно! Настоящая тюрьма, – наперебой затараторили сестры Свиридовы.

Остальные ребята тоже начали недовольно ворчать. Но Галина, взглянув на свои наручные часы, объявила:

– Строимся парами и идем в столовую. Завтрак через десять минут.

Дети нехотя стали подниматься с травы.

– Варя и Ульяна идут со мной, – воспитательница взяла малышек за руки и возглавила процессию, идущую от зеленого домика к столовой. За ними шли Катя и Лена Свиридовы. Потом три «М» и Никита. Замыкали маленький отряд Наташа с Сережей.

– Бред какой-то, – шепотом возмущалась девочка, жестикулируя руками. – Кстати, список наказаний нам так и не прочитали. Надо будет его изучить… На всякий случай… Мало ли что… Ты чего молчишь?

Сережа задумчиво шагал рядом и не обращал никакого внимания на бурчание подруги.

– Да вот, размышляю, последний ли это бред на сегодня или всё еще впереди? – мальчик указал в сторону деревянных стендов информации перед столовой. У стендов, к которым были прикреплены белые листы бумаги, толпились ребята и воспитатели из других семей.

Галин отрядик рассыпался, и дети смешались с общей толпой.

– Это результаты вчерашнего взвешивания, – громко объявил Никита.

Дети, которые пришли раньше, с удивлением и недоумением на лицах отходили от стендов, уступая место вновь подошедшим. Пробравшись поближе, Наташа увидела, что листов бумаги было четыре. На каждом из них были написаны имена и фамилии.

Первый листок назывался «Нормальные» и содержал не более десяти строчек. Причем возглавляло список имя Клавдии Петрушкиной. Второй лист «Почти нормальные» содержал имена не только детей, но и некоторых воспитателей. Двигаясь дальше, Наташа обнаружила список «Худые», в котором она нашла имена Кати Свиридовой, Никиты Гномова и их воспитательницы Галины.

Последним на доску информации был прикреплен самый большой список. Он даже не убрался на одном листе бумаги и был составлен из двух, полностью исписанных фамилиями. Здесь красовались имена большинства детей из детского дома, в том числе и Наташи с Сережей. Сюда даже попала баба Тая, сухонькая старушка, всегда носившая цветной платочек на голове. Этот последний и самый длинный список назывался ужасно обидно – «Дистрофичные».

– Ну что, дистрофики, уяснили теперь свое место в жизни! – рыжая Пертушкина стояла, уперев руки в жирные бока, и, гордо вскинув свой конопатый нос, демонстрировала всем окружающим свои три подбородка. На ее плечи, как и вчера, была накинута зеленая шаль с бахромой, а правую руку украшала красная повязка дежурной.

Не глядя на ненавистную толстуху, Наташа буркнула:

– Петрушкина и Лягушкина самые круглые в мире.

Сережа одобрительно хмыкнул.

– Что ты там бормочешь, Малахитова? – Клава начала закипать.

– Не для твоих ушей информация, Карку… ой, прости, Клавочка, наш идеал фигуры, – и Наташа обидно рассмеялась, глядя на толстуху, порозовевшую прямо на глазах.